Фрейдизм и социология А. М. деборин 2 страница

Мы видели, что, прежде чем приступить к исследованию психологии капитализма, Пфистер занялся подробным изучением своего невротика,

1 Фрейд 3. Основные психологические теории в психоанализе. 1923. С. 45—46. 2Там же. С. 68.

3Егеосi 5. Маiе11р$ус11о1оiе посi iсII-АпаIу$е. 1921 (имеется русский перевод).

изложением деталей его детской жизни, с тем чтобы показать, как эти переживания детских лет в значительной степени определили будущую его жизнь. Бремя инфантильной сексуальности тяготеет над нами в течение всей нашей индивидуальной жизни, это одно из основных положений учения Фрейда. Но то же самое относится и к человеческому роду в целом. Сексуальная жизнь детства человечества определяет его жизнь и на высших ступенях культуры. Вся история человечества, согласно этому учению, есть не что иное, как борьба различных компонентов сексуальной конституции человека. Это инфантильно-сексуальное понимание истории и культуры ничего общего с марксизмом иметь не может. А между тем находятся марксисты, которым очень хотелось бы сосватать марксизм с фрейдизмом.

Итак, выяснив детскую сексуальную жизнь своего пациента, являющегося крупным предпринимателем, и установив таким образом элементы, из которых сложился его характер, Пфистер переходит к объяснению общественной роли этого субъекта из тех же самых сексуальных элементов или компонентов. На основании произведенного им анализа над больным невротиком он делает дальнейшее «научное» обобщение, состоящее в сведении капитализма в целом к тем же самым инфантильно-сексуальным компонентам. Но такой подход к проблеме капитализма только доказывает, что Пфистер никакого представления не имеет о капитализме как определенной экономической системе; но он не отдает себе даже отчета в том, что следует понимать под психологией капитализма. У него нет и намека на социальную психологию. Она всецело растворилась в индивидуально­ сексуальных «компонентах». Он бы должен был нам показать, в силу каких общественных условий складывается совокупность переживаний, представлений, мнений, идей и настроений у различных общественных классов или групп, в частности у буржуазии. Вместо этого нам преподносят сексуальную метафизику, ничего общего не имеющую с социальной психологией.

Мало того, метафизика пола должна нам объяснить самое

возникновение капитализма. Сексуальные «компоненты» являются определяющими причинами соответствующей экономической системы, данной формы хозяйства. Если верить Пфистеру, то до Кальвина человечество наслаждалось райским блаженством на земле. Оно вело нормальную и здоровую жизнь. И лишь благодаря кальвинизму, пуританизму и прочим сходным явлениям человечество вступило в патологическую фазу своего развития, которая может быть преодолена лишь средствами «психоанализа». Человечество, и в первую очередь капиталисты, страдают «навязчивым неврозом». Преодоление же «навязчивого невроза» исторически должно выразиться в возврате к первоначальному состоянию, когда в жизни людей господствовала религия и нравственность, умеренность, скромность и половое здоровье.

Вся эта «философия» имеет свои корни в психологии и жизни отсталой части мелкой буржуазии, которая постоянно оглядывается назад и мечтает о золотом веке, лежащем всегда позади настоящего. В каждом невротическом

явлении, говорит Пфистер, скрывается анахронизм. Это как нельзя более хорошо характеризует известную часть учения Фрейда. Оставим в стороне вопрос о том, как обстоит дело с этим «анахронизмом» в области неврозов, но что в качестве общего начала, перенесенного на историю, он представляет собою реакционный принцип это ясно. Путь не подумает читатель, что реакционная и пессимистическая тенденция присуща лично Пфистеру. Нет, она является неизбежным логическим следствием учения Фрейда о вечном круговороте, о регрессивном характере влечений, о принципе нирваны и проч.

Но чтобы читатель не подумал, что мы возводим напраслину на Фрейда, имеющего и среди марксистов так много поклонников, мы позволим себе, несколько предвосхитив план нашей работы, привести из его сочинений несколько любопытных цитат. Так, в одном месте, резюмируя свои рассуждения, он говорит: «Консервативной природе влечений противоречило бы, если бы целью жизни было никогда прежде не достигнутое еще состояние. Этой целью, напротив, должно быть старое, исходное состояние, которое живые существа раз оставили и к которому онистремятся вновь через всевозможные окольные пути развития»1.

В другой связи мы подробно остановимся на всех этих «компонентах» учения Фрейда. Но читатель уже видит, что, в сущности, учение Фрейда враждебно эволюции и развитию, что оно не только консервативно, но и реакционно. Поэтому нет ничего удивительного в том, что Фрейд приходит к глубочайшему пессимизму и к оправданию принципа нирваны... Мы, таки образом, неожиданно прибыли в гавань философии Шопенгауэра, говорит в другом месте Фрейд, для которого смерть есть «истинный результат» и постольку цель жизни, а сексуальное влечение воплощение «воли к

жизни»2, И наконец, в другом месте он выражается следующим образом: «То

обстоятельство, что мы признаем в качестве господствующей тенденции душевной и, может быть, нервной жизни вообще стремление к понижению (НегаЬеiiп), к сохранению постоянства, к уничтожению внутреннего напряжения, раздражения (принцип нирваны; по выражению ВагЬага Гоу), как оно выражается в принципе наслаждения, является для нас одним из сильнейших мотивов для веры в существование стремления к смерти»3.Приведенных цитат из сочинений Фрейда достаточно для характеристики его мировоззрения вообще и для понимания хода мыслей между прочим, и Пфистера. Наш пастор поступает с точки зрения фрейдизма вполне правильно, когда, опираясь на учение о регрессивном характере влечений, из своего «анализа» капитализма делает вывод о необходимости возврата к

«исходному состоянию».

Так мелкобуржуазные иллюзии получают свое биологически­ метафизическое обоснование в учении Фрейда.

iii

1 ГiешI 5. [еiiеi ае Гиргiп7iр, 2. АцII., 1921.

2 Там же. С. 49.

.36.

Е,еис/ 5. iейеi1 ае$ Епргiiiiр, 2. АыП., 1921. С. 55.

Заядлый венгерский реакционер А. Кольнаи выпустил в 1920 г. Книжку под названием «Психоанализ и социология»1. Книжка издана

«Интернациональным психоаналитическим издательством» как специальный томик (] 9) «Интернациональной психоаналитической библиотеки». Стало быть, ответственность за содержание книжки несет не только автор, но и

целая организация психоаналитиков. А между тем «произведение» Кольнаи представляет собой возмутительный пасквиль на марксизм и коммунизм.

Замечательно то, что, в то время как наивные марксистьт-фрейдисты склонны видеть в психоанализе материалистическую теорию, патентованные фрейдисты придерживаются противоположного мнения. В полном согласии с Пфистером Кольнаи на первых же страницах своей книжки заявляет, что психоанализ означает «освобождение от материалистического обскурантизма протекших десятилетий»2.

В другом месте своей книжки он пишет, что ценность психоанализа состоит в том, что он может быть противопоставлен «хозяйственно­ материалистическому мистицизму марксизма»3.

В дальнейшем мы узнаем от Кольнаи, что психоанализ не стоит и не должен стоять вне жизни, что его социальный идеал это социал­ либерализм. «Мы полагаем, пишет он, что Ференци (другой венгерский фрейдист, о котором Фрейд писал, что он один стоит целого Ферейна. А.

д.) правильно указал, что психоанализ желает индивидуально-социалисти­

ческого общества». Что же это, однако, за птица такая, индивидуально- социалистическое общество? На этот вопрос услужливый Кольнаи дает нам вполне явный и определенный ответ. Это не разнузданный аНархизм, но и недеспотический коммунизм, а прямая их противоположность, то есть объединение свободного индивидуализма и регулирующего коллективизма, соединение автономии и контроля, общность разделения труда, хозяйственного и духовного развития, договора, справедливости и личности. Если это не совсем вразумительно а по нашему мнению, это очень даже невразумительно, то вина лежит не на нас, а на «свободолюбивом» Кольнаи, который слишком уж «свободно» обращается с логикой.

В разъяснение своего политического сгесiо Кольнаи далее сообщает, что

«всякая комбинация террора и анархии должна быть отвергнута. Было бы неправильно думать, что психоанализ, хотя он и революционен, одобряет каждую революцию как таковую. Психоанализу известно, что сопротивление отцовскому авторитету, являющееся источником социальных реформ, всегда связанно со склонностью к справедливости и рациональности и что он (по­ видимому, отцовский авторитет? А. д.) никогда не становится излишним»4.

1 Коiпаi Аiiгеi. Рус1iоава1уе iйкi осiо1оiе. 1921

2 Там же. С. 8. Там же. С. 64.

Коiпаi А. Р$усi1оааа1уе шiсi $осiоiоiе. С. 68—69.

Поэтому для нашего социал-либерала неприемлемы, как он выражается, ни «красная разруха», ни «черная реакция», но и не формальная буржуазная демократия, как он спешит прибавить. Одним словом, под пером нашего социал-либерала психоанализ превратился в политическое реакционное течение.

Г.Кольнаи, опираясь на открытия Фрейда, устанавливает далее, что в состоятельных семьях среди больных преобладают неврозы, а среди несостоятельных преобладают психозы.

Все эти «открытия» нам помогут в дальнейшем при анализе «анархо­ коммунизма», что составляет главную цель работы Кольнаи. Автор ставит себе целью доказать регрессивный характер «анархо-коммунистического» комплекса. «Прежде всего заметим, говорит он, что анархо-коммунизм отличается в сильной степени гедоникой блаженства, что он видит свою конечную цель в рае на земле, а современное общество стремится разрушить до основания. Там, где он достиг власти (тонкий намек на Советскую России

и Венгрию. А. д.), он внес полную дезорганизацию и означает возврат к

более примитивным формам»1.

достаточно подготовив, таким образом, читателя к восприятию его реакционных идей, Кольнаи переходит к своей основной задаче к анализу

«анархо-коммунизма» с точки зрения фрейдизма.

Но что такое «анархо-коммунизм» в изображении Кольнаи? для ответа на этот вопрос Кольнаи, естественно, считает нужным обратиться к основным понятиям психоанализа. Но с самого начала уже мы узнаем, что под «арахно­ коммунизмом» следует понимать марксизм и всякое социалистическое движение вообще. А в дальнейшем воспоследует углубление понятия марксизма и коммунизма с точки зрения фрейдовской сексуально­ биологической метафизики.

Итак, анархизм требует не только уничтожения власти, но и всяких законов, правил и ограничений, говорит Кольнаи. Коммунизм же означает не только максимум социального сотрудничества, но и «непосредственное душевное слияние всех индивидов». Анархизму и коммунизму наш конфузионист противопоставляет свой социал-либерализм или

«персональный коллективизм» общественный строй, в котором

господствует свободная конкуренцля и «чистая собственность труда».

Между анархизмом и коммунизмом, продолжает наш «исследователь», существуют общие черты. Оба одинаково отвергают частную собственность (какой ужас!) и государственную организацию (час от часу не легче!). Но ужаснее всего то, что оба эти направления ждут «спасения мира» от всеуничтожающего восстания угнетенных. Правда, коммунистическое движение наших дней наталкивается на социал-демократическое движение, которое имеет коллективистическую окраску, но и социал-демократия, видите ли, также не отказывается от конечной цели коммунизма. При всех реалистических, демократических, государственных и

1 Там же. С. 87.

индивидуалистических тенденциях социал-демократии в ней все же имеются

«существенные элементы коммунистической и пролетарской установки». Теперь мы уже достаточно просвещены насчет «преимуществ» социал­ либерализма перед анархизмом и коммунизмом и имеем возможность под руководством Кольнаи проникнуть глубже в сексуальную метафизику Фрейда, которая призвана осветить «сущность» этих явлений и доказать их пагубность.

Мы уже знаем, что анархизм и коммунизм стоят на почве революции. Но что такое революция? Вряд ли читатель себе отдает отчет в том, что

«прообразом всякой революции является восстание против отца». Тут выступает на сцену фрейдовский отцовский комплекс, который должен свидетельствовать о регрессивном характере всякой революции. Таким образом, с точки зрения Кольнаи, речь может идти всегда лишь о реформах в рамках существующих отношений, не свергающих власть отца, а видоизменяющих ее. Всякая революция объявляется регрессом. Этому учит новейшая «психология глубин».

Если революция означает уничтожение власти отца и возврат к власти матери, то анархизм, стоящий на почве революции, есть не что иное, как социальная проекция IЛеш’а. Вот какие ценные открытия делаются фрейдистами!

В обоснование этого открытия, которое должно, по-видимому, сыграть

большую роль в области социологии, приводятся следующие соображения. Братский клан имеет два конкретных центра сгущения: один из них мать, от которой братья ведут свое происхождение и в «лоно» которой они хотели бы снова вернуться; второй центр сгущения образует отец, который не дает сыновьям возможности осуществить их цель и который над ними господствует. На него обращена их ненависть.

Анархизм представляет регрессию на эту установку, ибо его идеалом является братство, то есть общая «утеринальная интроверсия». Регрессивное желание братского клана составляет сущность анархизма. Эротика, которая образовалась среди братьев, представляет собою не что иное, как осадок неудовлетворенного инцестуозного желания при сохранении инцестуозного принципа. Братья видят в господстве отца препятствие к удовлетворению своих стремлений, и поэтому их ненависть направляется на него. Братья или сыновья убивают отца, но оказывается, что после совершенного ими убийства отца они цели своей не достигли и убедились, что без отца жизнь невозможна. Отцовская власть поэтому снова необходимо восстанавливается.

Отсюда, собственно говоря, следует ни более ни менее как то, что анархисты в стремлении к осуществлению своего идеала на самом деле обнаруживают инцестуозные желания, объектом которых является мать. Естественно, что, узнав от Кольнаи и его учителя Фрейда об истинном скрытом от них смысле своих стремлений, анархисты устыдятся и станут паиньками, добрыми мирными гражданами, тем более что, согласно психоанализу, восстановление отцовской власти неизбежно.

Я не намерен развивать в подробностях эту нелепую и реакционную теорию, претендующую на научность и опирающуюся якобы на факты. Я готов допустить, что в первобытном обществе действительно имели место те события, которые описываются Фрейдом как в его сочинении «Тотем и табу», так и в других работах. И тем не менее психология и теория анархизма ничего общего с этой реакционной болтовней не имеют. Нам думается, что психология и теория анархизма диктуются не переживаниями первобытной эпохи, а условиями жизни современного капиталистического общества.

Кольнаи же, опираясь на учение Фрейда регрессивный характер влечений индивидуума, стремится доказать, что в душе анархиста живут атавистические инстинкты первобытного человека. У Кольнаи, как и у Пфистера и других фрейдистов, мы видим все те же тенденции: переживания современного человека объясняются из какого-нибудь «комплекса» первобытной, доисторической эпохи. Комплекс этот отличается неизбежно сексуальным характером. А желания и стремления современного человека направлены всегда к восстановлению давно отжившего состояния, вытесненного в силу культурного развития из сознания, но всегда актуального в сфере бессознательного. Индивидуальные переживания переносятся затем на целые общественные группы или классы, так что в результате оказывается, что классовая или групповая психология также сводится к атавистическим сексуальным компонентам.

Эта новая, крайне реакционная теория весьма выгодна и полезна для господствующих классов современного буржуазного общества, она якобы

«научно» обосновывает пагубность анархизма, изображая, к удовольствию всех буржуа и мещан, его последователей какими-то первобытными зверями. Во всей этой теории, с нашей точки зрения, нет ни грана «социальной психологии», чем так гордятся фрейдисты. Социальная психология может быть научно обоснована только на почве марксизма, исходящего из того положения, что общественное бытие определяет общественное сознание. В целях обоснования и объяснения психологии современных классов и общественных групп фрейдисты тащат нас постоянно назад, к ветхому Адаму с его сексуальными желаниями. С нашей же точки зрения, психология групп и классов складывается на почве данных общественных отношений, как ни сильны бывают в психике человека пережитки старины. Впрочем, к вопросу о социальной психологии нам придется вернуться еще в другой связи, пока же вернемся к Кольнаи.

Нам будет особенно интересно ознакомиться с его социально- психологической интерпретацией марксизма и коммунизма. «Угрожающий современной цивилизации марксистский коммунизм, говорит Кольнаи, будучи в отношении конечно цели анархистическим, признает вместе с тем государственное насилие, милитаризм и догматизм как средства употребление которых рассчитано на годы и десятилетия». Ленин, продолжает автор, усвоил марксовско-энгельсовскую теорию государства, согласно которой всякое государство представляет собою механизм господствующего класса для эксплуатации и угнетения народных масс.

Пролетариат, учит Ленин вместе с Марксом и Энгельсом, должен завоевать власть и использовать государственный механизм для полного уничтожения системы эксплуатации и угнетения, в результате чего государство исчезнет, рассказывает с ужасом гр. Кольнаи своим читателям. Но если это так, если конечная цель анархизма и марксовского коммунизма одна и та же, то какая между ними разница? спрашивает Кольнаи. Разница заключается лишь в том, разъясняет он, что марксовский коммунизм «методичнее, научнее и менее импульсивен, чем анархизм». Общественным носителем коммунизма является пролетариат, который вследствие производственной функции своей больше связан с техникой, хозяйством и вообще действительностью. Коммунизм так же регрессивен, как и анархизм, но его регрессия кажется менее крайней. Он так же разумеется, враждебно настроен против отца, ноэта враждебность кажется менее острой.

Коммунисты стоят на точке зрения диктатуры пролетариата, но пролетарская диктатура, осуществляемая коммунистами, не является диктатурой пролетариата над буржуазией, а диктатурой вождей против самого пролетариата. Наивный читатель может, пожалуй, поверить Кольнаи, что он против буржуазии и заботится о пролетариате, защищая его от ненавистньтх коммунистов. Но неловкость и неопытность немедленно выдают автора с головой. Частная собственность, спешит он прибавить, гарантирует независимость и автономию индивидуума, между тем как коммунизм уничтожает эту основу всякого общества.

Опираясь на авторитет фрейдиста Лоренца1, Кольнаи объявляет, что

коммунистическое движение стоит под знаком гомосексуальной эротики. доказательством этого глубокомьтсленного открытия является объединяющий рабочих лозунг: «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» В этом лозунге выражаются, стало быть, эротические стремления рабочих... идеалом же, то есть конечной целью коммунистического движения, является чистый принцип материи. для того чтобы сделать понятным для читателя этот психоаналитический бред, мы, к сожалению, вынуждены последовать за Кольнаим в его дальнейших, столь же «научно» обоснованных, как и предыдущие, рассуждениях. Анархизм, как помнит читатель, Кольнаи рассматривает как социальную проекцию I.Легп’а. В отношении коммунизма он делает маленькую уступку, не меняющую, впрочем, существа дела. Пролетарии-братья, в сущности, также стремятся к овладению матерью и к свержению отца. Коммунистический принцип это к тому же инфантильный принцип, ибо только дети удовлетворяют свои потребности без всякого отношения к исполненной ими работе. Но именно этот принцип коммунисты кладут в основание нового общества...

Кольнан не согласен с другим фрейдистом, П.Федерном, который в уничтожении частной собственности видит прогрессивное начало, так как оно ведет к преодолению власти отца. Под отцовским принципом надо понимать всякое авторитарно начало, которое, сублимируясь, приняло

1 См. его работу: Вег ро1ii$с11е Му11о$, 1920; отд. изд. вышло в 1923 г.

разнообразные формы в современном обществе: власть короля, капиталистов и проч. Характерно, что некоторые социал-демократы ухватились за отцовский комплекс и готовы воспользоваться им в целях укрепления авторитета профсоюзных и партийных вождей, которые якобы заменяют собою рабочим отца.

Без отца никак невозможно, вопит Кольнаи. Восстание против «отца»,

то есть против королей, царей, помещиков и капиталистов, означает не прогресс, а регресс. Оставляйте власть «отцов» в неприкосновенности, продолжает вопить Кольнаи, ибо всякая попытка свержения власти отца преступление перед культурой и прогрессом. Впрочем, утешает себя наш автор, психоанализ доказал, что власть отца восстанавливается неминуемо и неизбежно. Правда, Кольнаи готов допустить (не шутите, он человек передовой!), что в современном обществе отцовский принцип часто враждебен прогрессу, тем не менее «никакой силлогизм не может заставить нас признать, будто прогресс состоит в разрушении отцовского принципа». Победа братской орды над отцом, то есть победа коммунизма и уничтожение частной собственности, означает возврат к первобытной орде. Отсюда наш автор делает отрадный для современных «отцов» вывод, что «коммунизация» собственности, как он выражается, представляет регрессивное явление; прогресс же возможен лишь на почве частной собственности. Обществу, основанному на братстве, он противопоставляет общество отцов.

Пролетариат, продолжает Кольнаи, сам проникнут классовым эгоизмом и маммонизмом, что выражается в его приверженности к историческому материализму и в его равнодушии к сельскому хозяйству... В борьбе с марксизмом и коммунизмом наш архиреакционер и крайне невежественный в вопросах философии и социологии литератор не пощадил даже Гегеля, который, уже во всяком случае, не повинен ни в материализме, ни в коммунизме. Однако за Гегелем водится огромный грех, которого не могут ему простить реакционеры. Это его диалектика, оказавшая столь «пагубное» влияние на Маркса, сумевшего сочетать ее с материализмом. Система Маркса нашему автору очень не нравится, и он не скупится по ее адресу на крепкие слова, но надо правду сказать, что он в ней абсолютно ничего не понял.

Мистический материализм Маркса, говорит он, видит во всем исключительное стремление к власти класса. Марксизм рационалистичен, что также не нравится Кольнаи, хотя, с другой стороны, он же подчеркивает якобы аффективный характер марксизма. Сам Кольнаи не способен свести концы с концами, поэтому он приписывает марксизму все те противоречия, которые он сам по своему невежеству и тупоумию сконструировал.

«Спасение мира рабочим классом, говорит он, вызывает в памяти мотив об освободительной роли и великом счастье младшего брата; оно означает желание побежденного отцом сына овладеть матерью». Нам сдается, что сам автор не отдает себе отчета в своей болтовне. Но дело тут не в логике и не в Кольнаи. Взявшись за гуж, не говори, что не дюж. Раз мы уже занялись Кольнаим, то посоветуем читателю набраться храбрости и терпения

и выслушать его последние «откровения». Ибо все, что говорилось до сих пор, имело целью подготовить читателя к последнему и заключительному аккорду.

Итак, слушайте, читатель. Марксизм представляет собою параноидную конструкцию. Он отличается всеми характерными признаками паранойи: исключительным подчеркиванием «я», которое, однако проецируется на безличного Молоха на хозяйство. С этим же связано техническое значение машины и преждевременное разрушение «я» пролетария. К параноидным

<симптомам» относятся также, как известно, мания величия и мания

преследования. Всеми этими психическими болезнями страдает пролетариат, и этими же элементами проникнута и идеология пролетариата марксизм, что вьТражается, Например, в учении об эксплуатации буржуазиейпролетариата. Мания преследования, которой страдает пролетариат, идет так далеко, что все государственные учреждения, религия, мораль и прочее рассматриваются марксизмом как орудие эксплуатации пролетариата. Это еще не все.

Кольнан в своей безграничной тупости и бездонном невежестве объявляет, что марксизму присущ бред равности, ибо известно, что все попытки социального оздоровления истолковываются марксизмом, как стремление эксплуататоров соблазнить и одурачить рабочих. Острая диалектика в такой же мере присуща марксизму, как и параноикам. То же самое относится к догматизма марксизма и некритическому скептицизму его в отношении других учений. Но и это еще не все. Кольнаи не может удовлетвориться одной паранойей. Он вошел во вкус; в своей ненависти к марксизму и рабочим этот тупоумный писака не знает меры, марксизм под конец трактуется как социальный психоз. Само собой разумеется, что марксизм и коммунистическое движение, как мы уже указали, представляют собой регрессивные явления. Кольнаи готов лишь сделать исключение для ревизионизма Бернштейна, который почти лишен регрессивного характера>, и для социал-демократии, поскольку она готова вести совместную работу с буржуазной демократией и отказаться от конечной цели. Зато уж никакой пощады не заслуживает большевизм или ленинизм, в котором наш черносотенец видит просто острую форму психоза. Не будем останавливаться на характеристике большевизма, которая в общем ничем не отличается от характеристики марксизма. Естественно, что в глазах Кольнаи большевизм означает поистине светопреставление. Большевизм ведет прямым путем к восстановлению первобытной ордьт (всеобщее братство). Он отрицает всякое писаное право, применяет насилие и утверждает деспотизм; он отвергает семью, питает симпатии к красному цвету, плохо обращается не только с отцами (капиталистами), но и с купцами, которые не являются ни

«отцами», ни «сыновьями». И проч. Словом, грехов у большевизма много, очень много. Их не перечесть, особенно если вспомнить, что за большевизмом числятся еще такие преступления, как обязательное употребление в общении с гражданами слова «товарищ». Но довольно, и перечисленных «преступлений» вполне достаточно.

Читатель, наверное, недоумевает по поводу того, что мы уделили глупому и злостному пасквилю Кольнаи на марксизм и коммунизм столько внимания. Ведь очевидно для всякого, что тут мы имеем дело с человеком, которому в самом деле место в психиатрической клинике. Но «в защиту» нашего автора я должен сказать, что он не одинок, что махровые цветы его квазинаучного исследования растут на почве фрейдизма и что, в сущности, все социологические работы фрейдистов носят такой же характер. На примере Кольнаи только ярче всего видно, к каким «плодотворным» результатам приводит применение метода психоанализа к общественным явлениям.

IУ

до сих пор мы имели дело с двумя реакционными писателями, и мы видели, к каким мудрым выводам они приходят относительно сложнейших вопросов общественной жизни. Мы считаем, что их реакционные и нелепые, по существу, идеи коренятся в самом учении Фрейда. Было уже указано на регрессивный характер влечений в учении Фрейда, на его закон вечного повторения, на влечения смерти и проч. Что дело тут не в реакционных и в поповских настроениях какого-нибудь Пфистера или Кольнаи. А в самом существе учения Фрейда — покажет нам специальный очерк, который мы намерены посвятить изложению Философских основ мировоззрения основателя психоанализа. Настоящий же очерк мы считаем необходимым закончить изложением точки зрения другого фрейдиста, П.Федерна, на революцию. Этот автор там интересен, что он по своим личным воззрениям примыкает как будто к левому флангу. Посмотрим же, как Федерн изображает то общественное явление, которое называется революцией.

Революция означает для него, прежде всего, крушение всех авторитетов. В результате мировой войны в целом ряде стран вспыхнули революционные движения. Революционный радикализм нашего времени, говорит он, нашел свою организационную форму в Советах рабочих и солдатских депутатов. Советы противостоят парламентам, являющимся органами авторитета. Революционной жажде свободы соответствует только советская организация, на почве которой должна разыгрываться социальная и политическая борьба. Но ту же Федери забегает вперед и предупреждает, что эта борьба «на почве советской организации» должна повести к победе демократии над диктатурой пролетариата. Советская организация должна представлять собою вторую палату наряду с низшей палатой. Эта вторая палата являлась бы «манифестом» или символом перехода власти от капитализма к социализму1.

Дата добавления: 2015-06-04