Его церковной истории 23 страница

ГЛАВА 7.

О главном евнухе Евтропие, об изданном им законе и о том, что извлеченный из церкви, он был убит, также о ропоте на Иоанна.

Быв старшим из царских евнухов, Евтропий один и первый из всех, кого мы знали или о ком слышали, удостоился чести консула и царского отца 1. Облеченный таким {561} могуществом, он не думал о будущем и о переменах, какие случаются в делах человеческих, и положил извлекать из церкви людей, ищущих покровительства у Бога и ради Бога живущих в ней. Особенно же старался он вывести оттуда Пептадию, супругу Тимасия, сильного и страшного военачальника, которого, обвинив в тирании, присудил к вечному изгнанию на один египетский оазис; но который, томимый ли жаждою, как мне кто-то рассказывал, или боясь потерпеть что-нибудь еще худшее, на пути по пескам найден мертвым. Итак старанием Евтропия постановлен закон, повелевающий никому никаким образом не убегать в церковь, да и прежде убежавших в нее изгонять. Однако ж скоро быв оклеветан в поношении супруги царя, он сам первый нарушил этот закон, то есть, убежав из царских палат, явился в церковь и стал просить ее покровительства. Тогда на него, лежавшего у священной трапезы, Иоанн произнес знаменитое слово, в котором разоблачил тщеславие людей сильных, а народу показал, что ничто человеческое не любит оставаться в одном положении. Но люди, питавшие к нему ненависть, и за это порицали его, как, то есть, мог он обличать и усугублять бедствие того, кто, находясь в опасности лишиться жизни, имел право на его сострадание.— Впрочем за нечестивое свое намерение Евтропий понес достойное наказание, быв лишен головы; а изданный им закон был {562} совершенно изглажен из памятников народных. Между тем Церковь, когда Бог так скоро явился ее мстителем за нанесенную ей обиду, весьма прославилась и начала еще более преуспевать в благочестии. Народ же константинопольский с новою ревностью стал упражняться в утренних и ночных псалмопениях по следующему поводу.

ГЛАВА 8.

Об антифонных песнях Иоанна против ариан и о том, что от его учения православие еще более усиливалось, а богатеющие должны были скорбеть.

Так как приверженцы арианской ереси, со времени царствования Феодосиева, не имели в Константинополе церквей и делали собрания вне стен; то предварительно сходились они ночью в народные портики и, разделившись на лики, пели песни на два хора, припевы же, приспособляли к своему учению, а поутру, возглашая их всенародно, отходил в назначенные места и там делали церковные собрания. Так поступали они во все значительные праздники, равно как в первый и последний день седмицы, и в заключение прибавляли стихи оскорбительные, например: «где говорящие, что три суть одна сила»,— примешивали к своих песням и другое подобное. Опасаясь, чтобы некоторые из его паствы не обольстились этим, Иоанн стал побуждать народ к подобным же псалмопениям. Но православные скоро сделались еще замечательнее при-{563}верженцев противной ереси, так что превзошли их и многочисленностью, и благолепием; ибо им предшествовали и серебряные знаки крестов в сопровождении горящих светильников, и приставлен был к этому евнух царской супруги, чтобы он имел попечение о необходимых в сем случае издержках и песнях. После того ариане, из зависти ли, или из мести христианам кафолической Церкви, вступили с ними в бой, и некоторые с той и другой стороны были умерщвлены, а Бризон,— имя царскому евнуху,— поражен был камнем в лоб. Раздраженный этим, царь запретил арианам делать подобные ходы; а христиане Церкви кафолической, начав петь упомянутым образом по сему поводу, удерживают этот обычай и доныне. Такими действиями и церковными беседами Иоанн еще больше возбуждал к себе любовь народа: но вместе с тем, чрез свое дерзновение, он еще больше становился ненавистным для людей сильных и подчиненных себе клириков; ибо видел, что одни поступают неправедно,— и обличал их, а другие развращаются богатством, нечестием и нечистыми удовольствиями,— и побуждал их к добродетели.

ГЛАВА 9.

Об архидиаконе Серапионе, о святой Олимпиаде и о том, что некоторые оскорбляли Иоанна поносными речами, называя его жестоким и гневливым.

Негодование его на клириков поддерживал особенно поставленный им архидиакон {564} Серапион, родом египтянин, человек скорый на гнев и готовый на обиду. Не мало способствовали к тому и его увещания Олимпиаде. Олимпиада была знатного происхождения, и хотя овдовела еще в молодости, однако ж ревностно любомудрствовала согласно с чиноположением Церкви. Поэтому Нектарий посвятил ее в диаконисы; а Иоанн, видя, что она расточает свое имущество просящим, и все прочее презирая, печется только о Божественном, сказал ей: Хвалю доброе твое расположение; но стремящийся к высоте добродетели ради Бога должен быть домостроителен, между тем как ты, расточая богатство богатым, не более делаешь, как вливаешь свою собственность в море. Разве не знаешь, что имущество ты добровольно посвятила просящим ради Бога, и что, быв поставлена распорядительницею в деньгах, как бы уже вышедших из твоей власти, ты подлежишь отчету? Итак, если хочешь послушаться меня, то для пользы нуждающихся умерь раздачу остального; ибо этим сделаешь добро многим и в воздаяние приобретешь от Бога милость и заботливейшее о тебе попечение. Был он в разногласии со многими из монахов, а особенно с Исакием; ибо людей, избиравших такой образ любомудрия, если они уединенно пребывали в своих монастырях, он весьма хвалил и усильно заботился, чтоб они не терпели притеснений и имели необходимое: но когда пустынники выходили вон и являлись в городе; {565} то он порицал и исправлял их, как оскорбителей любомудрия. По этим-то причинам негодовали на него клирики и многие из монахов, и называли его тяжелым и гордым, жестоким и высокомерным. Некоторые же покушались оклеветать пред народом самую жизнь его и подтверждали это, как бы истину,— тем, что он ни с кем не разделял стола и, приглашаемый к обеду, отказывался. Другой причины этого найти я не умею, кроме той, которую на вопрос мой привел один, по-видимому не лживый человек. Иоанн, сказал он, отказывался от общественных обедов — потому, что подвигами расстроил свою голову и желудок; и отсюда-то особенно проистекали величайшие на него клеветы.

ГЛАВА 10.

О Севериане гавальском, Антиохе птолемаидском и о том, что произошло между Серапионом и Северианом, и как происшедшая между ними ссора прекращена была царицею.

Сверх того, чрез епископа сирийских Гавал Севериана, получил он некоторый повод питать ненависть и к супруге царя. Севериан и Антиох из Птолемаиды,— это город финикийский,— жили оба в одно время и были равно красноречивы и способны учить в церкви. Но последний говорил легко и очень благозвучно, за что некоторые даже называли его златоустым. Севериан же, по мыслям и по свидетельствам из писаний, хотя казался и лучше его, однако ж в языке об-{566}наруживал сирскую жесткость. Прибыв первый в Константинополь, Антиох прославился поучениями и, собрав денег, возвратился в свой город. Это возбудило соревнование и в Севериане. Приехав после Антиоха, он приобрел также расположение Иоанна и, часто проповедуя в церкви, возбудил к себе удивление, пользовался честью и, снискав великую силу у самого царя и царицы, сделался знаменитым. Отправляясь в Азию, Иоанн поручил ему свою Церковь, ибо считал его добрым другом, так как последний преследовал его своим ласкательством. Тогда Севериан старался еще более нравиться слушателям и привлекать народ беседами. Узнав о том, Иоанн стал, говорят, питать к нему ревность, и это чувство возбуждал в нем Серапион. По возвращении Иоанна из Азии, Севериан однажды где-то был. Увидев его, Серапион не встал и нарочно давал заметить присутствующим, что презирает этого человека. Но тот, огорчившись этим, вскричал: «если Серапион умрет христианином, то Христос не вочеловечился». Обвиненный в этом от Серапиона, Севериан изгнан был Иоанном из города, как оскорбитель и богохульник. По сему (делу) представлены были свидетели; но быв приверженцами Серапиона, они скрыли сказанное все в целости, а засвидетельствовали только выражение: Христос не вочеловечился. Впрочем, Иоанн осуждал то и другое. Если бы, говорил он, Серапион {567} умер и клириком, ужели поэтому Христос не вочеловечился? Об этой ссоре, чрез приверженцев Севериана, тотчас же узнала супруга царя и изгнанного епископа немедленно возвратила из Халкидона. Но Иоанн, несмотря на ходатайство многих, отказывался от свидания с ним, пока наконец царица в церкви, носящей имя апостолов, не положила к его ногам сына своего Феодосия, пока своими просьбами и многократными заклинаниями не восстановила кое-как дружбы его с Северианом. В таком виде дошло это до моего сведения.

ГЛАВА 11.

О возникшем у египтян вопросе: человекообразно ли Божество; также о Феофиле александирйском и о книгах Оригена.

В это время в Египте решаем был незадолго перед тем возникший вопрос, надобно ли почитать Бога человекообразным? Положительного мнения была большая часть тамошних монахов, которые, по своей простоте, без исследования принимали места из Писаний, привыкши слышать об очах, лице, руках Божиих и т. под. Но другие, обращая внимание на скрывающуюся в словах мысль, утверждали противное и тех, которые держались первого мнения, почитали явными богохульниками. Феофил думал согласно с последними, даже утверждал в церкви и в послании, которого писал по обычаю около пасхального праздника, что Бога надобно почи-{568}тать бестелесным и чуждым человеческого вида. Когда это дошло до сведения египетских монахов, они пришли в Александрию, где, соединившись между собою, начали возмущение и замышляли убить Феофила, как человека нечестивого. Но он, явившись к ним в то самое время, как они возмущались, сказал: «я вижу вас, будто лицо Божие». Такое приветствие довольно укротило этих людей, и они, оставив свой гнев, сказали: если ты в самом деле так исповедуешь, то осуди книги Оригена; потому что читающие их приводятся к противным сему мыслям. Но, у меня сказал он, давно уже это положено, и я сделаю по вашему желанию; ибо столько же, как вы, порицаю тех, которые следуют мнениям Оригена. Потакнув таким образом монахам, он прекратил мятеж.

ГЛАВА 12.

О четырех братьях подвижниках, прозванных Длинными, и о вражде Феофила с ними.

Этот вопрос, вероятно, тогда же был бы совершенно оставлен, если бы не поднял его снова сам Феофил — именно неприязнью и кознями против Аммония, Диоскора, Евсевия и Евфимия, по прозванию Длинных, которые были братья между собою и, как мы видели выше, пользовались уважением скитских любомудрствователей. Да и Феофил прежде весьма любил их предпочтительно пред прочими египетскими монахами, часто беседовал и жил {569} вместе с ними, а Диоскора даже поставил епископом Гермополиса. В неприязненные же отношения к ним вошел он по случаю вражды своей с Исидором, которого после Нектария старался рукоположить в Константинополь. Некоторые рассказывают, что какая-то жена из ереси манихейской обратилась к кафолической Церкви, и будто бы, по неосмотрительности архипресвитера, допущена была к принятию тайн прежде нежели отреклась от своей ереси. За это архипресвитер, и кроме того ненавидимый Феофилом, был обвинен им. Но Петр,— так звали архипресвитера,— утверждал, что он допустил жену к общению по законам Церкви и с ведома Феофила, и в свидетели приводил Исидора. Случилось, что Исидор послан был тогда в Рим; но возвратившись, он действительно засвидетельствовал, что Петр говорит правду. Феофил, как бы уличенный таким образом в ябеде, разгневался и изгнал из Церкви того и другого. Так некоторые рассказывают об этом. Но я узнал от одного достойного веры человека, который в то время жил с этими монахами, что Феофил имел двоякую причину ненавидеть Исидора: во-первых общую в отношении и к Петру пресвитеру, поколику они отказались засвидетельствовать, что сестра его кем-то записана была наследницею; во-вторых частную, поколику Исидор, которому, как попечителю о бедных, приносимо было множество денег, не хотел давать их Фео-{570}филу, издержавшемуся тогда на построение церквей и старавшемуся взять их, но говорил ему, что лучше надлежащими врачеваниями восстановлять тела больных, которые с большею справедливостью почитаются храмами Божиими, и для которых собственно жертвуются деньги, чем строить стены. По этой ли впрочем, или по другой причине только Исидор, отлученный Феофилом от общения, удалился в Скит к тамошним друзьям своим монахам. Но Аммоний, взяв с собою некоторых из них, отправился к Феофилу и просил его возвратить общение Исидору. В то время Феофил охотно, говорят, обещал исполнить их просьбу; но прошло много времени, а исполнения все не было: Феофил явно обманывал их. Поэтому они явились к нему в другой раз и еще с большею ревностью настаивали исполнить обещание. Но он одного из них заключил в общественную темницу и тем думал навести страх на всех, однако ж обманулся. Аммоний и прочие с ним монахи, показав вид стражам, будто они идут к заключенным для передачи необходимых вещей, охотно введены были внутрь темницы, но, вошедши туда, не хотели выйти. Узнав о том, Феофил послал звать их к себе; но они сначала требовали, чтобы он сам пришел и вывел их; ибо несправедливо было бы, говорили, всенародно оскорбленным тайно оставить темницу. Впрочем после, уступив его требованию, пошли к нему. Феофил извинялся пред ними {571} и, отпуская их, как будто давал заметить, что впредь не намерен подвергать их огорчениям, а между тем внутренно терзался, негодовал и замышлял сделать им зло, только недоумевал, что могло бы быть злом для тех людей, которые, ничего не ища, кроме любомудрия, презирают все,— и решился нарушить их спокойствие. Узнав из разговора с ними, что они следуют мнению Оригена и порицают тех, которые признают Бога человекообразным, Феофил привел их в столкновение со множеством монахов, державшихся иного мнения. От этого произошла между ними величайшая вражда. Рассуждая между собою без соблюдения приличия, они не считали нужным убеждать друг друга, но прибегали к выражениям оскорбительным, и одних, которые признавали Бога бестелесным, называли оригенистами, а державшихся противного мнения — антопроморфистами.

ГЛАВА 13.

О том, что те же Длинные, соревнуя Иоанну, приходят к нему, и что раздраженный этим Феофил вооружается против Иоанна.

Заметив эти козни, Диоскор и Аммоний удалились в Иерусалим, а оттуда пришли в Скифополис и пребывание там, по причине множества пальм, листьями которых монахи пользовались для обычных своих работ, признали удобным; ибо за ними следовали до 80 человек. Между тем в это же {572} время Феофил послал от себя людей в Константинополь, частью для того, чтобы они предварительно распространили там клевету против Длинных, а частью и для того, чтобы противодействовали им, если бы они стали просить о чем-либо царя. Узнав о том, Аммоний и его сопутники отплыли в Константинополь — с ними был и Исидор — и общими силами старались обличить направленные против себя козни пред судом царя и епископа Иоанна. Они надеялись, что сей последний, как защитник законного дерзновения, может помочь им в правом деле. Иоанн благосклонно принял пришедших к себе мужей, относился к ним с честью и не возбранял им молиться в церкви, хотя не позволял приобщаться св. тайн,— ибо допустить это прежде исследования было бы противно законам,— но написал Феофилу, чтобы он возвратил им общение, так как они право мыслят о Боге, а если бы понадобилось разбирать дело и в суде, обещал послать в судьи кого ему угодно. Но Феофил ничего не отвечал. По прошествии долгого времени однажды супруга царя проезжала по городу, и Аммоний с сопутниками, подошедши к ней, жаловался на козни Феофила. Она и прежде уже знала, что их преследуют кознями, и из уважения к ним остановилась, потом, высунувшись из царской своей колесницы, дала им знак головой и сказала: «Благословите и молитесь за царя, за меня, за детей наших и за царство. Я поста-{573}раюсь в скорости созвать Собор и пригласить Феофила». И она действительно озаботилась этим. Между тем в Александрии разнесся ложный слух, будто Иоанн имел общение с Диоскором и его сопутниками, и готов во всем помогать им; поэтому Феофил придумывает, каким бы образом свергнуть с епископского престола и самого Иоанна.

ГЛАВА 14.

О злобе Феофила, и об Епифание, как он, прибыв в Константинополь, старался возмутить народ против Иоанна.

Скрывая это в уме и приготовляясь, Феофил писал к епископам городов и в своем послании осуждал сочинения Оригена. Рассудив же, что будет весьма полезно для него к соучастию в замышляемом деле склонить саламинского в Кипре епископа Епифания, мужа уважаемого за жизнь и славнейшего из всех современников, он начал искать его дружбы, хотя прежде порицал его за мнение, что Бог имеет человеческий образ, и как бы раскаявшись и узнав правоту дела, написал ему, что держится одинаких с ним мыслей, и клеветал на сочинения Оригена, как виновника такого учения. Епифаний, с давних пор не любивший сочинений Оригена, легко поверил посланию Феофила и в собрании кипрских епископов запретил чтение Оригеновых книг; потом {574} написал определение об этом и другим епископам и константинопольскому, убеждая их созвать Соборы и утвердить то же самое. Феофил видел, что нет никакой опасности следовать Епифанию, имевшему многих чтителей, которые из уважения к добродетельной его жизни, дивились образу его мыслей, и потому, собрав подведомых себе епископов, постановил почти то же, что и Епифаний. Но Иоанн попечение об этом не считал достойным внимания и на послания Епифания и Феофила смотрел, как на дело второстепенное. Между тем люди из властей и клира, имевшие неприязнь к Иоанну, осведомились, что Феофил заботится о низвержении его, и тщательно содействуя александрийскому епископу, старались о созвании в Константинополе великого Собора. Узнав об этом, Феофил стал еще деятельнее и приказал египетским епископам отправиться морем. О том же просил он письменно Епифания и других восточных и торопил их отъездом, а сам отправился сухим путем. Чрез несколько времени Епифаний, отплыв из Кипра, первый прибыл в предместье Константинополя на седьмой миле и, помолившись в здешней церкви, отправился в город. Чтобы почтить его, Иоанн вышел к нему навстречу со всем клиром. Но Епифаний ясно дал разуметь, что верит клеветам на Иоанна; ибо быв убеждаем остановиться в церковных зданиях, не согласился и избегал свидания с Иоанном, а между {575} тем, созывая частно живших в Константинополе епископов, показывал им определение против Оригеновых сочинений, и некоторых убедил подписать его. Впрочем большая половина их отказалась, а скифский епископ Феотим даже явно порицал Епифания, говоря, что неблагочестиво — оскорблять давно скончавшегося, хульствовать против суда древних и отвергать одобренное ими. При этом он вынес одно из сочинений Оригена, прочитал его и, показав, что прочитанное полезно Церквам, сказал: неблагоразумно поступают люди, клевещущие на это; они подвергаются опасности поносить и то, о чем здесь говорится. Иоанн между тем все еще сохранял уважение к Епифанию и убеждал его совершать богослужение и жить вместе с собою. Но тот отвечал, что не будет ни жить, ни молиться вместе с ним, если он не осудит сочинений Оригена и не изгонит Диоскора и его сопутников. Поелику же Иоанн считал несправедливым сделать это прежде суда, и отказался; то враги его устроили так, чтобы при имеющем быть собрании в церкви, соименной св. Апостолам, явился Епифаний и всенародно осудил Оригеновы сочинения и Диоскора с братиею, держащегося его мнений, а вместе с тем оклеветал бы и епископа города как их единомышленника. Об этот-то они заботились; ибо таким-то образом думали привести его в неприязнь у народа. В следующий день Епифаний, имея ввиду эту цель, уже {576} приближался к церкви, но встречен был посланным от Иоанна Серапионом; обо (Иоанн) знал об устроенном накануне заговоре, и чрез Серапиона высказал Епифанию, что так поступать и не справедливо, и не полезно для него самого, что, возбудив тревогу или возмущение в черни, он подвергнется опасности, как виновник происшедшего беспокойства. Этим только остановлено было его предприятие.

ГЛАВА 15.

О сыне царицы и Епифание, о том, что Длинные ходили объясняться с Епифанием, и что он тотчас же отплыл в Кипр; также о Епифании и Иоанне.

В это время случайно заболело царское дитя. Мать, боясь какого-либо несчастья, послала к Епифанию просить его молитвы о болящем. Епифаний обещал, что дитя будет живо, если царица оставит еретика Диоскора с его братиею. Но она сказала: «если Богу угодно взять мое дитя, пусть будет так. Господь даровал, Господь отнимет. Если бы Епифаний способен был воскрешать мертвых, то не умер бы его архидиакон».— А незадолго перед тем случилось умереть у него Криспиону, который был брат Фускона и Саламана — монахов, упомянутых в истории Валента, и которого из своих келейников он поставил в архидиакона. После сего Аммоний и его братья, по желанию самой царицы, явились к Епифанию. На вопрос его: кто они? — Аммоний отвечал: Длинные, отче; и мне приятно было бы узнать, не встречался ли ты когда-либо с нашими учениками, или сочинениями? — Нет, ска-{577}зал Епифаний.— Из чего же заключил ты, спросил Аммоний, что мы еретики, если не имеешь никакого основания к суждению о нашем образе мыслей? — Я слышал о вас, продолжал Епифаний.— Но тот сказал: а мы поступали совершенно напротив. Мы часто рассуждали с твоими учениками и занимались твоими сочинениями, из которых одно озаглавлено Αγκυρωτός (стояние на якоре), и когда многие хотели порицать тебя и чернить клеветами, будто бы еретика, мы, как следовало, подвизались за отца и защищали тебя. Так не надлежало и тебе, не зная людей и основываясь только на слухе, осуждать их безвинно и такое вознаграждение назначать тем, которые хорошо о тебе говорили.— После сего Епифаний, побеседовав с ними благосклоннее, отпустил их, а чрез несколько времени и сам отплыл в Кипр, потому ли, что раскаивался, зачем приезжал в Константинополь, или вероятнее потому, что Бог удостоил его откровения и предсказал ему смерть; ибо он скончался во время плавания, не достигнув Кипра. Рассказывают, что вступая на судно, он сказал провожавшим себя до моря епископам: оставляю вам и город и дворец, и место действия, а сам удаляюсь и спешу,— очень спешу. Ходит также в народе, как известно, и тот слух, что Иоанн предрек Епифанию кончину на море, а Епифаний Иоанну — лишение епископства. Когда между ними существовало несогласие, первый сказал последнему: надеюсь, что ты не умрешь {578} епископом. Надеюсь и я, отвечал последний, что ты не достигнешь своего города.

ГЛАВА 16.

О несогласии между царицею и Иоанном, о прибытии Феофила из Египта и о халкидонском епископе Кирине.

По отплытии Епифания, Иоанн, беседуя в церкви, сказал обличительное слово вообще против женщин. Но народ понял его так, что будто оно прикровенно касалось супруги царя. Посему неприязненные епископу люди, взяв самую эту беседу, представили ее царице, а та жаловалась на обиду мужу, и побуждала Феофила ехать как можно скорее и составить Собор. К тому же содействовал и то же подготовлял еще не забывший прежнего огорчения Севериан гавальский. Но случайно ли произнес Иоанн эту беседу, или, как некоторые говорят, вследствие подозрения, что царица убедила Епифания строить ему козни, верно сказать не могу.— Чрез несколько времени явился в Халкидоне вифинском и Феофил, прибыли и другие из многих городов епископы,— кто по приглашению Феофила, а кто по указу царя. С особенным же усердием съезжались те из них, которых Иоанн в Азии лишил епископства, либо которые по иным причинам питали к нему вражду. Вот наконец прибыли из Египта в Халкидон и корабли, которых ожидал Феофил. Когда все собрались сюда и начали совещаваться, каким бы образом получить желанный успех в нападении на Иоанна,— тогдашний пред-{579}стоятель халкидонской церкви Кирин, может быть благоприятствуя Феофилу, как единоплеменнику,— ибо был египтянин,— либо по каким иным причинам недовольный Иоанном, долго поносил его. Но за это, по-видимому, оскорбление скоро постигла его и казнь. Приехавший из Месопотамии, вместе с другими епископами, Маруфа нечаянно наступил ему на одну ногу. Разболевшись от этого, он не переправлялся с другими иереями в Константинополь, хотя считался необходимым для замыслов против Иоанна. Потом болезнь его усилилась, и врачи не раз отрезывали ему голень; ибо гнилость, распространяясь далее и далее, заражала все его тело, так что чрез сообщение недуга и другая нога терпела то же самое, и он, немного спустя, в мучениях кончил жизнь свою.

ГЛАВА 17.

О Соборе, который составлен был Феофилом в Руфинианах, об обвинениях против Иоанна, о том, что призываемый собором и не явившийся, Иоанн низложен им.

Когда Феофил переправился в Константинополь,— из константинопольских клириков никто не вышел к нему навстречу; потому что все знали о неприязни его к епископу: но случившиеся здесь александрийские моряки с различных судов, а особенно с хлебных, собрались вместе и с восклицаниями усердно приняли его. Миновав церковь, он вступил в царский дворец, в котором назначена была ему квартира. Здесь узнав, что многие питают вражду против Иоанна и готовы обвинять его, он приготовил предварительно все, что {580} казалось ему нужным, и отправился в Дуб. Это — предместье Халкидона, ныне соименное консулу Руфину. Там есть дворец и большая церковь, построенная самим Руфином в честь апостолов Петра и Павла, и от того названная Апостолиею. Поблизости ее Руфин поселил монахов, которые пополняли клир церкви. И там-то Феофил собрал всех епископов. Но в эти заседания он не упоминал о сочинениях Оригена, а только призывал скитских монахов к покаянию, обещая не помнить и не делать им зла. Между тем приверженцы Феофила кричали и побуждали их просить прощения, а сами показывали вид, будто ходатайствуют за них пред Собором. Монахи приведены были в смущение и, думая, что им следует это сделать в собрании многих епископов, когда такой обычай они сохраняли даже в случае претерпеваемой ими обиды,— сказали: прости. После сего Феофил охотно примирился с ними и снова принял их в общение. Этим и кончилось исследование об обидах скитским монахам. Но не так, думаю, случилось бы, если бы вместе с другими монахами были Диоскор и Аммоний: ибо первый еще прежде скончался и погребен в церкви, носящей имя мученика Мокия; а Аммоний перед самым временем Собора ослабел телом, переправившись же в Дуб, еще более разболелся и, чрез несколько времени кончив жизнь, от монахов, близких к тому месту, где теперь почивает, {581} почтен великолепным погребением. Узнав о том, Феофил, говорят, заплакал и сказал пред всеми: в мое время не было ни одного монаха, подобного Аммонию, хотя он причинил мне и много тревог. Впрочем этот случай благоприятствовал его намерению. Потом собор созвал всех константинопольских клириков, и грозился низложить непокорных, звал также для оправдания и Иоанна, и вместе с ним приказывал явиться Серапиону, пресвитеру Тигрию и чтецу Павлу. Но Иоанн, послав к ним некоторых приближенных к себе клириков и писинунтского епископа Димитрия, объявил, что он не убегает от суда, и если наперед узнает обвинителей и рассмотрит донос, готов защищаться на большем соборе; ибо не согласится подвергнуть себя чему-либо безрассудному и в судьях не потерпит явных врагов. Когда же епископы за такое непослушание собору вознегодовали на него; то некоторые из посланных Иоанном от страха уже не возвращались к нему: возвратились только Димитрий и те, которые предпочитали держаться его стороны. В тот же день присланы были и из дворца скороход и скорописец и побуждали Иоанна отправиться к епископам, а епископов — не медлить судом. Но так как призываемый четырехкратно, Иоанн всякий раз требовал вселенского Собора; то они, не приписывая ему никакой другой вины, кроме той, что он, будучи зван, не повиновался, низложили его. {582}

ГЛАВА 18.

О том, что народ, возмутившись против Феофила и его Собора, стал порицать Державных и что возвращенный поэтому Иоанн снова вступил на епископскую кафедру.

Константинопольский народ, узнав о том около вечера, пришел в волнение, а рано утром, сбежавшись в церковь, кричал между прочим, что по делу Иоанна надобно составить большой Собор, и людей, назначенных от царя для отведения его в ссылку, не допустил до этого. Опасаясь, как бы не выдумали на него нового обвинения, будто он либо не повинуется царю, либо возмущает чернь, Иоанн на третий день по своем низложении, когда народ около полудня рассеялся, скрытно оставил церковь. Но и тогда, как его уже отводили, (чернь) сильно волновалась, порицала царя и Собор, а особенно Феофила и Севериана, двух главных начальников заговора. Севериан же, уча в то время в церкви, одобрял низложение Иоанна — даже за одно его высокомерие, хотя бы и не было за ним никакой другой вины; ибо иные грехи, говорил он, Бог прощает людям, но гордым противится. Это еще более возбудило негодование в народе; он возобновил свой гнев и неукротимо волновался, так что не успокаивался ни в церквах, ни на площадях. Вместе с тем, испуская вопли и рыдания, он дошел даже до царского дворца и просил об отозвании Иоанна. Снисходя к мольбам народа, царица убедила {583} мужа согласиться и, немедленно послав верного своего евнуха Бризона, возвратила изгнанного из Пренеты вифинской и объявила ему, что она невинна в устроенных против него замыслах и уважает его, как Божия служителя и тайноводителя детей ее. Возвратившись, Иоанн остановился в загородном дворце самой царицы близ Анапла и решительно отказывался вступить в город прежде суда большого Собора, дабы объяснилось, что он лишен епископства несправедливо. Однако ж, когда народ стал снова негодовать и порицать Державных; то он должен был вступить поневоле. Граждане встретили его с приготовленными на этот случай псалпомениями, причем весьма многие из них несли зажженные свечи и ввели его в церковь. Здесь, несмотря на отказы и многократные представления Иоанна, что осудившие его должны сперва отменить свое осуждение, как прилично иереям, они заставили его однако преподать народу мир и воссесть на епископский престол. Быв вынужден, Иоанн сказал им даже и наскоро придуманное слово. Начав его прекрасным сравнением, он показал, что подведомственную ему Церковь Феофил покушался оскорбить, как египетский царь, по свидетельству еврейских книг, хотел оскорбить супругу патриарха Авраама. Потом, как и следовало, похвалил народ за усердие, а Державных — за благорасположение к нему, и этим возбудил слушателей к таким рукоплесканиям и вос-{584}клицаниям в честь царя и его супруги, что должен быть прервать свое слово на половине.

Дата добавления: 2015-06-30