КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Перформативы Батлер
Последний этап разработки теории перформативов наступил с появлением «перформативной теории пола и сексуальности», разработанной в рамках феминистского литературоведения и теории сексуальных меньшинств. Важную роль здесь сыграла американский философ Джудит Батлер, чьи книги «Тендерное беспокойство: феминизм и ниспровержение идентичности» (1990), «Тела, которые значат» (1993) и «Захватывающая речь: политика речевого акта» (1997) оказали значительное влияние на литературоведение и культурологию, в особенности на феминистскую школу и на развивающиеся в последнее время исследования сексуальных меньшинств. Название «теория инаковости» (Queer Theory) было недавно принято в авангардных работах о сексуальных меньшинствах, где культурологические методы сочетаются с политическими требованиями равноправия гомосексуальных граждан. Название теории отсылает нас к недавнему прошлому, когда самым грубым оскорблением, обращенным к лицу нетрадиционной сексуальной ориентации, был возглас: «Queer!»*. Но это слово может изменить свой смысл и перестать быть оскорблением, превратившись в своего рода почётное звание. Этот проект построен приблизительно на той же тактике, какой придерживались наиболее заметные организации, посвятившие себя борьбе со СПИДом, как, например, группа «ДЕЙСТВУЙ», активисты которой на своих демонстрациях использовали лозунги вроде: «Мы здесь, мы другие (queer), привыкайте поскорее!». В книге «Гендерное беспокойство» Батлер обращается к распространённому в американской феминистской литературе представлению о том, что политика феминизма должна опираться на понятие женсКой идентичности, на существенные черты, общие для всех женщин, порождающие характерные для них интересы и цели. Батлер, напротив, считает, что фундаментальные категории идентичности суть культурные и социальные явления, они являются скорее продуктом властных (политических) отношений, чем их условием. Эти категории создают эффект естественности (вспомним слова Ареты Франклин: «Вы заставляете меня чувствовать себя природной женщиной»), навязывают определённые нормы (представления о том, что значит быть женщиной), и это грозит исключением из сообщества тех, кто не соответствует установленным нормам. В той же книге («Тендерное беспокойство») Батлер предлагает считать тендер перформативом – в том смысле, что пол есть не то, кем человек является, а то, что он делает. Первое условие выполнено: человек – не то, что он есть, а то, что он делает. Ваш пол определяется вашими действиями, подобно тому, как акт обещания и является обещанием. Вы становитесь мужчиной или женщиной в результате повторяющихся действий, которые, подобно перформативам Остина, зависят от социальных конвенций, от принятых форм осуществления действий в рамках культуры и общества. Как есть регулярно повторяющиеся, социально обусловленные формы обещания, пари, приказания, так есть и общественно обусловленные формы поведения мужчин и женщин.
Сказанное не означает, что пол есть результат выбора, роль, которую мы на себя принимаем, как выбираем утром, какую одежду надеть. В таком случае получилось бы, что существует не имеющий пола субъект, который выбирает себе пол, тогда как на самом деле быть субъектом означает иметь пол; нельзя быть личностью, не будучи мужчиной или женщиной. В работе «Тела, которые значат» Батлер пишет: «Подвластное полу, но и субъективируемое [превращённое в субъект] полом “я” не предшествует процессу обретения пола и не является его результатом; “я” возникает внутри пола в качестве матрицы самих гендерных отношений». Перформативность пола не следует считать сингулятивным актом; это не то, чего можно достичь, совершив одно-единственное действие. Нет, это «деятельность, основанная на повторении и цитировании» гендерных норм, которые движут субъектом и в то же время сдерживают его, а также служат источником сопротивления, разрушения и всякого рода искажений.
С этой точки зрения утверждение «Это девочка!» или «Это мальчик!», которым мир приветствует появившегося на свет младенца, является не столько констатирующим высказыванием (в зависимости от обстоятельств – истинным или ложным), сколько первым в длинном ряду перформативов, создающих того субъекта, о чьём появлении они возвещают. Назвать ребенка девочкой – значит положить начало непрерывному процессу формирования, «создания» девочки путём «навязывания» ей необходимости воспроизведения гендерных норм, необходимости «вынужденного цитирования нормы». Вообще, быть субъектом – значит получить задание воспроизводить нормы, но – и это важно для Батлер – это задание мы никогда не выполняем так, как от нас ожидают, и потому мы никогда полностью не соответствуем тем нормам и идеалам, к которым нам предписано стремиться. В существующем разрыве межу идеальной нормой и её «несовершённой» реализацией, в многообразии путей выполнения гендерных «предписаний» заложены возможности сопротивления и изменений. Акцент ставится здесь на том, как из воспроизведения прежних норм и прежних действий рождается перформативная сила языка. Получается, что сила оскорбления, которое можно нанести, крикнув кому-то «Queer!», проистекает не из намерения или авторитета говорящего, который, скорее всего, дурак и совершенно не знаком с жертвой, а из того факта, что крик «Queer!» звучит эхом множества оскорблений, нанесённых в прошлом. Именно поэтому у гомосексуалиста возникает ощущение стыда и унижения, обретающее такую интенсивность, что человек хочет провалиться сквозь землю: «Что угодно, только не это!». Батлер пишет: «Крик “Queer!” черпает силу именно в своей повторяемости <...>, которая формирует во времени социальную связь сообществ, отвергающих гомосексуализм. Интерпелляция накладывается на интерпелляцию, и между всеми говорящими возникает связь, как бы дающая им власть над временем. В этом смысле в ушах жертвы всегда вопит воображаемый хор».
Оскорбление наделяется перформативной силой не столько в результате самого акта повторения, сколько в связи с тем, что оно обретает силу исторического факта и признаётся согласующимся с моделью, с нормой. Высказывание предполагает, что говорящий высказывается от имени того, что «нормально», а оскорблённый отклоняется от нормы; он – изгой. Именно повторение, цитирование формулы, в которой выражает себя норма, лежащая в основе подавления и унижения, придаёт особую силу и ядовитость оскорблениям, которые в противном случае могли бы считаться примитивными (как, например, «ниггер» или «жид»). Они приобретают силу авторитета благодаря воспроизведению, цитированию того, что имело место прежде и считалось авторитетным; оскорбление как будто бросает хор голосов из прошлого. Но перформативная связь с прошлым подразумевает возможность смены направления, отказа от груза прошлого посредством попытки придать новое значение словам, имеющим оскорбительный смысл. В этом, например, значимость факта приятия самими гомосексуалистами слова «Queer». Дело не в том, что мы обретаем независимость, выбрав себе имя: все слова обладают исторической весомостью и выполняют те функции, которые им придадут в будущем. Невозможно проконтролировать значение слова, установить его раз и навсегда. Однако исторический характер перформативного процесса открывает перед нами возможность политической борьбы. Основные идеи и выводы Теперь очевидно, насколько велик разрыв между первоначальным и итоговым (на данный момент) пониманием перформатива. По мнению Остина, понятие перформатива способствует изучению определенного аспекта языка, которым ранее пренебрегали. Для Батлер перформатив – это модель изучения важнейших социальных процессов и явлений, как-то: 1) природа идентичности и её происхождение; 2) функционирование общественных норм; 3) фундаментальный вопрос о том, что мы сегодня называем «деятельностью»: в какой степени и при каких условиях я могу считать себя субъектом, самостоятельно и ответственно определяющим свои поступки; 4) соотношение индивидуальных и общественных изменений.
Таким образом, существует большая разница между воззрениями Остина и Батлер на саму сущность проблемы перформатива. По-видимому, учёные имеют в виду принципиально разные типы актов. Остина интересует то, как повторение некоторой формулы в некоторых обстоятельствах провоцирует определённое событие (например, вы даёте обещание). Согласно теории Батлер, мы имеем дело с постоянным и неизбежным повторением и цитированием, провоцирующими исторические и социальные изменения (вы становитесь женщиной). Это расхождение, в сущности, возвращает нас к вопросу о природе литературного события, причём возможны два варианта суждений о перформативности этого явления. Можно сказать, что литературное произведение осуществляет единственный в своем роде, особенный акт. Оно создаёт реальность, которую оно само и составляет, а отдельные предложения текста создают элементы произведения. Мы можем попытаться определить, какое событие осуществляет данное произведение и его части, так же как можем объяснить, что конкретно было обещано в процессе акта обещания. Такова трактовка литературного события по Остину. Но, с другой стороны, можно сказать, что произведение оказалось успешным, стало событием, благодаря масштабному «цитированию», которое закрепляет существующие нормы и, возможно, способствует зарождению изменений. Если роман является событием, то это возможно потому, что, будучи неповторимым, он порождает чувства, которые, в свою очередь, – в процессе чтения и размышления – дают жизнь новым формам, воспроизводя модификации романных условностей и, возможно, осуществляя изменения норм или форм, сквозь призму которых читатели продолжают соотносить себя с миром. Стихотворение может не оставить следов, но может и запечатлеться в памяти, спровоцировать акты повторения. Его перформативность является не единичным актом, осуществленным раз и навсегда, а воспроизведением, порождающие те самые формы, которые и воспроизводятся. Концепция перформатива, историю которой я кратко обрисовал, сводит воедино целый ряд важнейших теоретических представлений. Я позволю себе их перечислить. Первое. Как нам понимать формообразующую функцию языка: следует ли нам попытаться свести её к некоторым специфическим актам, и, следовательно, точно определить, в чём она заключается, или же следует встать на более широкую точку зрения и попробовать оценить влияние языковых эффектов на наше восприятие мира? Второе. Как нам трактовать отношения между общественными установлениями и индивидуальными актами? Было бы заманчиво представить общественные установления неким сценическим оформлением, фоном, который не влияет на наши решения о том, как нам следует действовать. Но это было бы слишком просто. Теории перформатива обусловливают более сложное представление об отношениях между нормой и действием вне зависимости от того, считать ли социальные конвенции условием осуществления событий, как это делал Остин, или же, вслед за Батлер, воспринимать действие как повторение (воспроизведение), которое, однако, иногда отклоняется от нормы. Поскольку литература стремится «обновлять» область общественных институций, постольку она нуждается в перформативной манифестации нормы и события. Третье. Как воспринимать соотношение того, что язык «осуществляет», и того, что он «высказывает»? Это и есть основная проблема перформативности: возможно ли гармоничное слияние действия и высказывания, или противоречия, управляющие текстуальной деятельностью и осложняющие ее, неизбежны? И последнее. Как нам, живущим в эпоху постмодернизма, следует понимать событие? Скажем, в Соединённых Штатах уже стало общим местом, что сегодня, в эпоху масс-медиа, событие – это то, что транслируется по телевидению в программе новостей. Вне зависимости от того, соответствует ли такой взгляд действительности, событие, сообщения о котором распространяются средствами массовой информации, – это подлинное событие, и с ним нужно считаться. Модель перформатива предлагает нам более сложную трактовку, иногда обвиняемую в том, что она размывает границы между фактом и вымыслом. Представление о литературном событии, литературном произведении как акте может стать моделью размышлений о культурных событиях вообще.
Глава 8
Дата добавления: 2014-10-23; Просмотров: 1113; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |