Четверг

12:57

03:43

03:21

03:17

03:15

02:53

02:43

02:31

02:29

02:24

02:21

Среда

22:10

21:51

21:30

13:51

Вторник (месяц спустя)

14:30

11:41

Среда

Сижу в кладовке, изучаю ассортимент. Богато, богато. Даже на сосиски уже не тянет.

Что б такое придумать... или опять пойти поспать на кресле? Ну вот, какая сложная штука – жизнь. Когда все есть, а почему‑то ничего не хочется.

Меня опять превратили в человека. Кое‑как вылез из кресла и на четвереньках вошел в лабораторию, мяукая и гневно шипя. Маг как раз занимался какой‑то посетите­льницей, которая при виде меня так заорала, так заорала, что я едва не оглох.

Спросила, как часто тут голые мужики ползают. Маг сказал – редко, ковыряя пальцем в ухе и прихлебывая ус­покаивающий настой прямо из бутылки. Мариса при этом пыталась вывести меня из лаборатории, набросив сверху покрывало. Фыркнув, ухожу, держась за руку де­вушки одной лапой. Так почему‑то ходить удобно. Маг крикнул, чтобы меня накормили и одели. Она пообеща­ла. Я поспешил к плите, радуясь, что поем.

Гм. Стою перед зеркалом и в который раз разгляды­ваю себя. Высокий, красивый парень с находящимися в вечном беспорядке короткими прядями черных волос, с черными, чуть раскосыми кошачьими глазами и с улыб­кой совратителя (как утверждает Риса). Я, кстати, худой и стройный – не накачанный, но и не слабый. И в моих движениях и походке все еще проскальзывает грациоз­ность кошки и стремительность хищника. И если вы ду­маете, что я рисуюсь, – просто посмотрите, что происхо­дит с дамами, которые приходят на прием к магу. Каждая при виде меня тут же розовеет и смущенно начинает хи­хикать, подкрашиваться и говорить всякие глупости.

Я разговариваю медленно, тягуче, рассматривая дам из‑под черных ресниц и сражая сногсшибательной улыб­кой.

Еще бы! Мариса с магом месяц меня терроризирова­ли, пытаясь обучить говорить, ходить, есть и одеваться как человек. Держали то на сухом пайке, то кормили на убой. И при всем при этом насильно не давали мне оста­ваться котом! Умудряясь, каждый раз после превраще­ния снова напоить меня какой‑то гадостью и вернуть че­ловеческий облик... который я терпеть не могу. И все эти дамы... Да даже если бы у них выросли хвосты и они по­крылись мягкой нежной шерсткой – они и тогда бы остались страшными и уродливыми. Мне бы кошечку... такую миниатюрную, и чтобы любила безмерно и смот­рела огромными восхищенными глазами. Н‑да‑а. Что‑то я размечтался. Пойду дверь открою. А то если я ее не от­крою – Мариса не даст мне котлет. Я тут теперь еще и вроде как работаю: говорю всем выходящим из кабинета, что они прекрасны. Некоторых еще и до дома провожаю. Вроде как общаюсь. Ага. Нужно мне это общение... Но маг сказал, что я должен зарабатывать себе на жизнь. Глупости какие. Я и так красивый, умный и само совер­шенство. Мне уже раз сто предложили жить в другом ме­сте и не работать вообще! Правда, надо делать что‑то дру­гое. И я, кажется, даже знаю что. И не хочу. Вот и сижу с магом. Гррр...

Веду очередную блондинку до дома, отвешивая комп­лименты и думая о своем.

– А вы... вы, правда, считаете, что я теперь красива?

– Очень. – Чуть улыбнувшись и любуясь алым ру­мянцем на щечках. Смешные они.

– А вы... как ваше имя?

– Марциус.

– О‑о...

– Н‑да.

– А не хотите ли зайти... на чай? – Останавливаясь у дверей.

– Нет, благодарю.

– У меня есть пирог. – С намеком поглаживая меня по руке.

– Я сыт, мадам.

– С рыбой.

Внимательно на нее смотрю.

– Ну, если с рыбой...

– Да‑да, непременно с рыбой! И сливками.

– Я зайду. – Киваю, мысленно улыбаясь. Риса сли­вок не дает – боится, что растолстею. Жадина.

Выпив пять чашек сливок на глазах у удивленной хо­зяйки и съев половину пирога, а точнее, выковыряв рыб­ку, – собираюсь домой.

– Но погодите. Я... Ах! Мне дурно.

И она рухнула у моих ног, треснувшись головой о край стола. Запоздало соображаю, что надо было ее поймать. Смущенно смотрю на человека, не зная, что и делать. Еще и одежда эта ее, надо же было ей переодеться в про­зрачный халатик. Замерзнет же.

Оттаскиваю страдалицу в комнату, удерживая за но­гу. Надеюсь, она не против. С трудом втаскиваю на кровать, аккуратно складываю ее руки на груди. Вроде бы так.

– О‑о...

Уже стонет. Значит, очнулась. Ура! Я пошел.

– Сударь! – Болезненно, с кровати. – Куда же вы? Я... мне плохо. Что это было?

– Вы упали.

– Но... моя голова.

– Вы упали. Бабах! И на полу. Я вас сюда принес.

– Благодарю... – Пытаясь сесть и обнаружив, что ха­лат задрался до шеи и теперь висит на ней. Ну, пока та­щил – съехал.

– Вы меня раздели?! – С радостным ужасом.

– Не совсем...

– О, но мой муж! Что он скажет?!

Вздыхаю и прослоняюсь плечом к косяку, складываю руки на груди. Риса говорила, что эта поза мне страшно идет, и... способна совратить старуху.

– П...простите... я, наверное, что‑то не то говорю.

– Не страшно. Прощайте, мадам.

– Мм... сэр Марциус!

Застываю в дверях, мысленно проклиная все на свете. – Да?

– А вы уверены, что... не хотите остаться, – очень ти­хо и покраснев до кончиков волос.

– Я уверен.

С чем и выхожу, закрыв за собой дверь.

Ох уж эти женщины. Всегда с ними что‑то не то тво­рится, когда я рядом. Ой, какая кошечка. А она не гово­рила, что у нее есть кошка. Иди сюда, милая... мррр...

Кошка меня отвергла. Хозяйка, застукав гостя целую­щимся с выдирающимся животным, – выгнала взашей. А у меня чувства! Черненькая, мягонькая, зеленоглазая. Я влюблен! У меня еще никогда такого не было. Даже сердце перевернулось в груди. Решил ночью ее выкрасть. Эта красавица... просто не поняла, кто я на самом деле. А объяснить это человеческим языком невозможно в принципе.

В окнах погас свет. Лезу через каменный забор, раду­ясь своей ловкости и силе.

Упал на спящего ротвейлера. Пес не понял, человек – царь зверей, и в данный момент мы наматываем третий круг вокруг дома. В торжественной тишине. Он не орет, так как понял, что я – кот, и в душе безумно рад. Я – так у меня ж свидание.

Забрался на дерево, пиная пса сапогом, свесившись вниз и едва не падая. По морде его, по морде. Так тебя, так!

Ветка обломилась. Я снова упал на этого монстра – сшиб его в прыжке. У него, кажется, обморок. Два раза подряд, видимо, на него еще никто не падал. Радостно отползаю к дому, переводя дух.

Влез в дом. Со второй попытки. С первой – перепутал окно и вломился зря. Так. Я внутри. Темно, но это не страшно. Я кот и вижу все! Оп‑па... привет, ки‑иска. Ку­да рванула? Я ж к тебе со всей душой и воблой в кармане.

Гонялся за этой ненормальной по всем этажам. Кош­ка билась в истерике, лазала по шторам, сигала со шка­фов, залезала под кровати и улепетывала так, словно я ей руку и сердце предлагаю, а не ночь любви.

Я ее поймал! Да! Такая мягкая и царапучая. Я уже весь в крови, но куда бблыпая рана образовалась в моем серд­це... Теперь бы выбрать комнатку, по‑быстрому перево­плотиться и открыться ей, кто я на самом деле. Где у них тут кладовка?

Да заткнись ты, дура. Я ж тебя люблю.

Хозяйка проснулась и стоит передо мной, удивленно разглядывая посетителя. Прижимаю кошку к груди, не зная, что сказать.

– Сэр Марциус? Вы... в такой час. Что...

– Я вас люблю!

Шок в глазах женщины.

– И... и решил сохранить на память о вас хотя бы кошку.

– О! Ну, я, право...

– Я пойду?

– Куда же вы?! Если вы так меня любите, пойдемте на кухню, я вас перевяжу. И отпустите вы эту кошку, что ж она так орет!

Я ее полчаса ловил. Она издевается?

– Ни за что. Это все, что у меня будет на память о вас.

– У вас, кажется, на почве любви совсем крыша съе­хала. Да пустите вы ее.

Пришлось отпустить. Тоскливо смотрю, как улепеты­вает моя любовь, сшибая на ходу две вазы и табуретку. Она явно счастлива. Ну, ничего, я этого просто так не оставлю.

Меня перевязали, налили коньяка (жуткая гадость!). Я попросил молока. Удивленно налили молока.

– Вы такой юный и такой робкий. – Ласково отводя прядь волос с моего лица.

Пью молоко, хмуро на нее глядя.

– Но почему вы решили, что мы не можем быть вместе?

– Гм. Вы замужем. – Отличный предлог!

– И что же? Муж сейчас в отъезде, и я... не вижу при­чин, чтобы мы не разделили вдвоем эти месяцы одиноче­ства.

Как сказала‑то!

В коридоре мелькнул черный хвостик, но войти не ре­шилась. Мррмм... я без нее никуда не уйду.

– Но... – Что бы такого сказать, чтобы она поняла: я не для нее. Маг как‑то сказал какое‑то слово и объяснил, что после него любая дама убежит от меня с воплями. А, вспомнил: – У меня импотенция, – тихо, мрачно и тор­жественно.

Дама побледнела, но убегать не спешит.

– Как... совсем?

– Совсем, – киваю, косясь в коридор. – С детства.

Удивленный взгляд. Я опять что‑то не то сказал?

– Но, может... я смогу что‑нибудь сделать? – Мягко улыбаясь и садясь ко мне на колени. Завоняло розами и прочими духами, я чихнул. В коридоре мяукнули.

Я знал! Она ко мне неравнодушна. Аточнее, крыбе... у меня в штанах. Учуяла ведь. И наверняка голодная.

– Боюсь, что нет.

– Атак? – Меня поцеловали, обслюнявив рот. Хмуро на нее смотрю, не понимая, что ей надо.

– Не помогает. – Мрачно.

Дама отстранилась. Погладила меня по груди, чмок­нула в шею, затем погладила по волосам. Сижу гордо и спокойно, смотрю чуть обиженно. Она так и будет у меня на коленях сидеть?

– Ох, вижу, вам действительно ничего уже не помо­жет.

В кухню просунулась черная голова с шевелящимися на макушке ушками. Случайно сжал талию дамы чуть крепче, напряженно дыша. Она удивленно застыла и по­смотрела так, как смотрит Риса на новые платья. Оцени­вающе.

– Прошу прощения, я стесняюсь.

Встаю, сбросив ее на пол, и выхожу из кухни, закрыв за собой дверь. Чесанувшую кошку успел схватить за хвост, спрятать за пазуху и зажать ей рукой рот... Меня зверски укусили, недовольно шипя. Дверь кухни попы­тались открыть, но я придавил ее спиной.

– Сэр Марциус, ну куда же вы?

Ближайшим стулом подпер ручку двери и побежал. Да! Я смог! Йес! Сжимаю в руках бесценный груз и, рас­пахивая дверь, нос к носу сталкиваюсь с оскалившейся в улыбке собакой.

Дверь я снова захлопнул.

– Сэр Марциус! – Дверь вот‑вот выбьют.

Блин, да что ж такое? Бегу наверх, прячусь в каком‑то чулане, бросаю взвывшую кошку в угол и быстро разде­ваюсь. Кошка угрюмо за мной наблюдает.

Туман, тихий хлопок, и вот уже среди кусков одежды перед ней сидит кот. Белый, пушистый, черноглазый и страшно обаятельный. Порывшись в штанах, с трудом нашел воблу, и, подойдя к застывшей в шоке любимой, сунул ей ее под нос. Глаза у нее какие‑то круглые и чуть навыкате... как бы в обморок не упала.

Рыбу приняли, меня тоже. Орем песни любви, преда­ваясь разврату. На вопли явилась недовольная хозяйка, долго удивлялась брошенной одежде, представив, как я, голый, убегаю из дома в ночи. Сказала, что я действите­льно псих, и ушла.

А я и Мурмурка, как представилась моя тайная зазно­ба, остались сидеть в темноте при свете луны и с остатка­ми рыбки. Она сказала, что я ей тоже понравился с пер­вого взгляда, но девушке хотелось поиграть. Мне все рав­но. Мне хорошо. Я сыт и доволен жизнью. Поспать бы еще... н‑да. Тут и заночуем.

Я дома.

Риса впустила внутрь, взяла на руки и отнесла в спаль­ню. Туда же принесли мою корзинку с подушечкой и за­крыли дверь. Темно, уютно, хорошо. Хорошо, что она окно закрыла. Всем спокойной ночи, миня нет.

С Мурмуркой мы расстались. У нее требования завы­шенные: хотела, чтобы рыбу каждый день таскал. Обой­дется. Хррмм.

Дата добавления: 2015-03-29