Текст 45

Когда размышляешь о судьбах великих людей, то поневоле начи­наешь испытывать какое-то смешанное чувство. С одной стороны, поражаешься грандиозным открытиям, гениальным прозрениям, не­преклонной воле, непоколебимой верности своему призванию. Начи­наешь думать о чудесном вмешательстве каких-то сверхъестествен­ных сил, одаривших избранного глубоким умом, необыкновенным трудолюбием, неугасимой страстью...

Но, с другой стороны, испытываешь щемящую сердце боль, оттого что многие великие люди терпели невзгоды, томились в одиночестве, лишённые сочувствия и поддержки, жестоко упрекаемые теми, кому они служили. Помните титана Прометея, укравшего у олимпийских небожителей огонь? Как же отблагодарили люди своего спасителя? Они тотчас забыли его, и глаза прикованного к скале героя слезились от дыма костров, на которых варилась похлёбка. Легенда о Прометее отражает драматизм реальной действительности.

10 июня 1812 г. армия Наполеона пересекла границу России. Захватчики были уверены в своей быстрой победе. Русскими войсками командовал М.Б. Барклай-де-Толли, происходивший из древнего шотландского рода. Он хорошо знал о мощи французской армии, считал, что сражаться с врагом сейчас — самоубийство, поэтому решил отступать, несмотря на то, что этому противилась его честь и многие боевые соратники упрекали его в трусости.

Как же трудно было тогда главнокомандующему, который носил иноземную фамилию, чем давал повод для вздорных подозрений. Xодили слухи, что он изменник, что у Наполеона служат его родственники и это они склонили Барклая к предательству. Полководец тер­пел. «Главное на войне не погибнуть с честью, а победить», - твердил он упрямо, не обращая внимания на возмущённый ропот, постепенно переросший в общее негодование, отступал.

Маршалы Наполеона первыми почувствовали опасность: фран­цузские полки таяли в безбрежных русских просторах, ведь нужно было оставлять гарнизоны в захваченных городах, охранять дороги; силы дробились, армия растягивалась. А русские, не воюя, не теряя своих солдат, планомерно отступая, накапливали силы для решающего сражения.

К Москве подошла только половина французской армии. Наконец-то наступил миг решающей битвы! Но триумфу Барклая не суж­дено было наступить: пришёл приказ о его отставке. Нетрудно пред­ставить, что творилось в эту минуту в душе полководца: его,взвалившего на себя непосильную ношу позорного отступления, лишили славы победного сражения.

...Дорожная карета Барклая остановилась на одной из почтовых станций. Он направился было к дому станционного смотрителя, но путь ему перегородила огромная толпа. Послышались оскорбитель­ные выкрики, угрозы. Пришлось адъютанту Барклая обнажить саб­лю, чтобы проложить дорогу к карете. Что же утешило старого солдата, на которого обрушился неспра­ведливый гнев толпы? Возможно, вера в правоту своего решения: именно эта вера даёт человеку силы идти до конца, даже если прихо­дится идти в одиночку. И ещё, может быть, Барклая утешила надежда. Надежда на то, что когда-нибудь бесстрастное время всем воздаст по заслугам и справедливый суд истории обязательно оправдает старого воина, который угрюмо едет в карете мимо ревущей толпы и глотает горькие слёзы. (По В. Лаптеву*) * Виктор Борисович, Лаптев (род. в 1935 г.) - публицист, педагог. ТЕКСТ 46

Щемит сердце, хоть кричи... Сева — наш сын, единственный сын в благополучной семье. Я держу в руках фотографию, которую сделал когда-то на нашей даче: там ему двенадцать, у него светлые волосы, аккуратная чёлка, открытый, ясный взгляд. Милый, ласковый, домашний мальчик, послушный, почти отличник. Нам было так хоро­шо вместе в то лето!

Но для подростка наставало время, когда каждая семья начинает казаться ему неблагополучной. Каждая, даже самая идеальная! В её рамках становится тесно, внешний мир манит к себе, опека матери и отца угнетает, хочется свободы и самостоятельности. Становление человека неизбежно создаёт этот неисключительный кризис, у одних он проходит незаметно, у других перерастает в трагедию. Сева стал пропадать из дома...

Он отпустил волосы, наотрез отказался стричься, сразу утратил ухоженный домашний вид. В какой-то женской кофте с бубенчика­ми, в потёртых, с бахромой внизу джинсах, с неопрятными жидень­кими косицами, падающими на плечи, - странная, однако, забота о собственной внешности: стараться не нравиться другим, походить на огородное пугало. Наш сын...

Вряд ли он ожидал, что мы станем умиляться, но наши недоуме­ние, досаду, презрительность воспринимал болезненно, стал повы­шенно раздражительным. Теперь любая мелочь выводила его из себя: неодобрительный взгляд, горькая ухмылка на моём лице, просьба ма­тери вынести мусорное ведро - всё воспринималось как посягательст­во на его достоинство. И самые простенькие вопросы для него вырас­тили в мучительнейшие проблемы - праздновать или не праздновать дома день рождения, ехать ли с классом на экскурсию в Коломенское, просить ли у матери денег на покупку новой пластинки?

Сакраментальный конфликт отцов и детей родился не вчера. «Я утратил всякие надежды относительно будущего нашей страны, если сегодняшняя молодёжь завтра возьмёт в свои руки бразды пра­вления, ибо эта молодёжь невыносима, невыдержанна, просто ужас­на». Эти слова произнёс Гесиод ещё в VII веке до нашей эры. Но от­цам последующих поколений от столь древнего признания легче не становилось. (По В. Тендрякову) *Владимир Фёдорович Тендряков (1923-1984) - русский советский пи­сатель, автор остроконфликтных повестей о духовно-нравственных пробле­мах современной ему жизни, острых проблемах советского общества, о жиз­ни в деревне. ТЕКСТ 47

Возвращаясь к своему детству, я вспоминаю маленькую, ныне уже не существующую библиотеку имени Достоевского, неподалёку от Чистых прудов.

Заведующая этой библиотекой, не имевшая учительского дипло­ма, была истинным педагогом по душевной, нравственной своей сути. Радистка, прошедшая войну, тяжело раненная под Кенигсбергом, по­терявшая в войну близких, знающая цену одиночеству людскому и горю, немногословная, угловатая... В ней было живое любопытство к нам, нескладным подросткам послевоенного времени, «огольцам», топтавшимся по Чистым прудам, обменивавшим марки на трофей­ные немецкие ножички и пробки, роскошные альбомы с дрезденски­ми Венерами на зачитанный, без начала и конца драгоценный томик «Графа Монте-Кристо».

Дети дотелевизионной эпохи, мы были читателями книг.

В тёмных сыроватых закутках библиотек жили наши герои - наши знаменитые капитаны. Часами простаивали мы у «Колизея», чтобы по­смотреть замечательный боевик того времени - фильм «Два бойца».

А она скликала нас в библиотеку, мы сидели в тёмном зальчике, и к нам приходил неведомый нам ещё тогда, непрочитанный, но завора­живающий необычными, как бы с трудом, из глубины добытыми сло­вами Андрей Платонов и другой писатель, которого мы знали как друга Аркадия Гайдара,— Константин Паустовский. И слова его, и книги дошли до нас позже, а тогда мы читали, пожалуй, только ма­ленькую повесть со странным названием «Кара-Бугаз».

О чём они говорили в те далёкие вечера, казавшиеся нам тогда обычными, само собой разумеющимися и видящимися сегодня как сон, который ни вспомнить, ни забыть?

Что рассказывали? Чему учили?

А скорее всего, и не учили. А просто говорили о самых обыкновенных случаях из самой обыкновенной жизни, о том, что, может, не всегда было так уж интересно нам, так как ничего чрезвычайного и сверхъестественного в этих рассказах не было. Никаких драк, приключений,выстрелов, погонь... Простая жизнь, человеческие отно­шения, человеческие судьбы, но что-то западало навсегда, как зерно, прошенное в благодатную землю, и прорастало много позже, и обреталобескрайнюю, бесконечную уже теперь жизнь.

«Случайно на ноже карманном найти пылинку дальних стран», - глуховато читал Паустовский, и мир, ещё не оттаявший и полуразру­шенный, просыпался в цветном тумане обещанием будущего.

Как важно, чтобы была на пути такая вот библиотека имени Достоевского или другое учреждение, где работают взрослые, которые к «стараются понять тебя и принять не только благополучного, успевающего, чистенького, но и блуждающего впотьмах, ищущего, туманнопредставляющего, что тебе в жизни надо. Такие люди оставляют в формирующейся юношеской душе след навсегда. (По В. Амлинскому*)

*Владимир Ильич Амлинский (1935-1989) - российский писатель, сек­ретарь Союза писателей СССР. В 70-х и 80-х годах преподавал в Литератур­ном институте им. А.М.Горького ТЕКСТ 48

...На вечерних улицах светятся огни, мерцают гирлянды фонариков на клубах, кафе. Позади праздники, а между тем мы все прочно и ходим в будни. Мы нехотя прощаемся с ожиданием чудес и подарков, мы понимаем, что праздник не может быть вечным, и вот мы просто на­минаем жить, работать, решать очередные и внеочередные задачи. И пели спросить любого из нас, что сегодня обрадовало, мало кто вспом­нит хоть одно радостное мгновение дня. Мы смутимся и попытаемся объяснить, что не до радости: сколько проблем приходится решать.

Да, жизнь сложна, но радость пушистого снега, синих вечерних су­мерек ~ это то, что доступно каждому из нас, причём абсолютно бес­платно. Может быть, настало время задуматься: возможно, человек, не умеющий находить радость в простых, повседневных мгновениях пития, опасен для общества. Нерадостный человек дома, нерадостный на работе... Можно, наверное, эту всеобщую нерадостность объяснить

сложнейшими проблемами времени, социума, государства, но нужно ли? И важно ли объяснять детям, почему так нерадостен взрослый мир? Из этих детей вырастут люди с нерадостным мировосприятием, ведь их внимание сконцентрировано на грустных сторонах жизни. Может быть, нам всем надо учиться находить радости среди однооб­разных и трудных будней? И это окажется для нас всего полезней?

Мы привыкли стесняться радости: вокруг так много печали. На­ша личная радость кажется нам эгоистичной и потому скрывается. Не нужно скрывать радости!

Нужно учиться культуре радости! Сегодня очень часто радость подменяют удовольствием, из этого складывается стереотип жизни, состоящий из погони за удовольствиями. Не нужно лишать себя удо­вольствий, нужно научиться различать эти понятия. Радость всегда одухотворённа, её свет озаряет лицо человека. Удовольствие же несёт на себе налёт суетности, сиюминутности и потому не приводит к ду­ховному развитию, росту.... В мире всегда существует трагедия. Её предчувствие существу­ет и среди нас: кто знает, по какому пути пойдут страна, мир, каждая отдельно взятая личность. Вероятно, трудности будут. Как можно противостоять им? Видеть вокруг только врагов? Сделать шаг к агрес­сии и мести? Мы можем выбрать другой путь — путь радости. Русский | писатель Михаил Пришвин прожил долгую жизнь во время адских лет революции, войн, репрессий — и остался в памяти людей как ав­тор светлых рассказов о природе. Это был принцип восприятия мира, сохранивший жизнь. Радоваться солнцу, новому дню, встрече с чело веком - вот основа долгой, плодотворной жизни. (По В. Никляеву) *Владимир Юрьевич Никляев (род. в 1961 г.) — современный публицист, автор статей, посвященных развитию современного общества. ТЕКСТ 49

В один и тот же день две центральные газеты ударили в набат по одному и тому же поводу: из России утекают мозги. Тяжкая тема. Жестокая. Кого только она не волновала! Даже президент выразил тревогу. Говорят, из России уезжают самые одарённые: доктора и кандидаты наук, аспиранты, а теперь и секретарши устремились в Парижи и Бостоны — скоро даже академикам некому будет кофе по­дать. Говорят, отставание и в культуре, и в загадочной сфере высоких технологий будет возрастать вплоть до трагического предела. Гово­рят, через пару поколений... Впрочем, стоит ли повторяться? Все слышали, что говорят. Теперь вопрос: а что делать? Безропотно ждать, пока лет через двадцать страна окажется вовсе безмозглой? Или повысить нашим интеллектуалам зарплаты раза в двадцать два? Оно бы и неплохо, да где деньги...

Однако чем же реально грозит нам нынешняя непрекращающаяся утечка мозгов?

На этом имеет смысл остановиться подробнее. Прежде всего опре­делимся: кто уезжает? Мысль, что родину покидают самые талантливые, кажется мне более чем спорной. Когда вспоминают эмигрированных ещё в XX веке представителей искусства, называют десяток прекрасных имён: Ростропович, Барышников, Бродский, Аксёнов, Тарковский, Солженицын, Нуреев, Войнович, Владимов. Но, во-первых, практически все они выехали по своей воле. Во-вторых, из рус­ской культуры никто из этих мастеров не уходил. А в-третьих, почти нее в настоящее время вернулись на родину. Теперь попробуйте назвать пять имён учёных высшего класса, которые эмигрировали, — вряд ли получится. В последнее десятилетие уезжали как раз те, у ко­го что-то не получилось, кого заслонили более одарённые сверстники, кто не смог реализовать себя дома, - словом, научные работники вто­рого, третьего, пятого ряда. Конечно, покидали страну и подлинно та­лантливые. Но вспыхнула ли среди российских учёных-эмигрантов хоть одна суперзвезда?

То, что мы именуем утечкой мозгов, можно ведь определить ина­че: сейчас происходит массированная, мощная экспансия российской культуры в мир. В разных странах, в разных сферах жизни успешно, а порой и блестяще проявляют себя наши соотечественники. И это идёт только на пользу России: Дмитрий Хворостовский или Нина Ананиашвили на сценах Парижа, Милана и Токио служат отечеству не менее достойно и действенно, чем в родных стенах, а наши физики, программисты или инженеры, работающие за границей, держат пре­стиж российского образования на достаточно высоком уровне. Не забудем и об эмигрантах-предпринимателях: за капиталом, приходя­щим к нам из-за рубежа, чаще всего стоят финансисты и управленцы с российскими фамилиями. Поэтому не плакать нужно безутешно, а максимально использовать огромный потенциал окрепшей россий­ской диаспоры.

(По Л. Жуховицкому*) * Леонид Аронович Жуховицкий — известный российский писатель, пуб­лицист, педагог, автор многих пьес, член Союза писателей СССР.

Дата добавления: 2015-03-31