КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Заключается в следующем: Социальным действием (взаимодействием), включенным в общий ряд взаимодействий человека с внешним миром, будет только осознанное человеком действие
Но таким образом мы получаем ответ и на другой вопрос: что же есть общество? Общество (социум) есть единое, направленное на достижение общей цели, осознанное его субъектами взаимодействие. Общество в более общем виде будет представлять из себя организованное однотипное социальное взаимодействие. Возможный вопрос, который еще не нашел ответа, — вопрос об источнике силы, организующем это взаимодействие. Организующая сила действует в обществе не извне, а изнутри самого общества, его субъекты порождают эту силу. Организация, таким образом, будет принадлежать царству мгновения — осмысленной человеком особенности своего образа действия. Соответственно, общество, согласно нашему определению, может быть первобытным, феодальным, демократическим и т.п. Это определение включает в себя все особенности вышеперечисленных типов состояния действий человека. Более того, цель общества равно зависит как от действия, так и от его организации. Цель в нашем определении будет представлять собой осмысленную человеком часть своей сущности, реализуемой в действии. Цель в некотором роде есть уже само действие; здесь все, повторим, зависит от сущности действующего человека, его такой «случайной» черты, как характер. Цель, как и характер, может быть злой, доброй и т.п., точно такой же, как само общество, но от этого она не перестает быть целью. Оценка, привнесение субъективного, а затем и объективного момента при сравнении данного случайного образца с образцом царства вечности, sub specie aetemitatis, дает нам наиболее верную картину реальности. И это несмотря на то, что, как говорил Бл. Августин, всякое сравнение хромает. С чисто формальных позиций человеческое мышление абсолютно тавтологично, ибо познает мир через самое себя, т.е. видит себя, свои структуру и содержание в предметах окружающего мира. Но, подчеркиваем здесь, на самом деле мышление уже не представляет собой чистую тавтологию. Мышление в силу своей негативной сущности (оно противостоит миру, отрицает его частности, а порой и уничтожает его, так как оно его изменяет) отрицает тавтологию как свою основу, доводя ее до противоположности. В этом, кстати, заключается еще одна особенность социологии, ибо в значительной мере в этой общей науке, как во многих других, по сути дела, человек изучает не мир, а законы своего мышления. Именно общее понятие законов социального мышления человека в виде нормы мы и рассмотрим ниже.
Природа нормы коренится в общих правилах человеческого мышления. Отчасти понятие порядка, упорядоченности, с помощью которого человек осмысливает действительность, почерпнуто человеком из окружающего мира. Ночь обязательно сменяет день, зима — лето и т.д. В человеческом сознании эта картина отражена с помощью категорий причины и следствия, то есть с помощью силлогизмов обыкновенной формальной логики. Отсюда в принципе один шаг до утверждения о том, что социальная, как, впрочем, и юридическая норма, суть не что иное как обыкновенные логические формулы, несущие в себе содержание о поведении социального субъекта. И здесь на повестку дня сразу ставится вопрос: насколько индифферентно форма (логическая формула) относится к своему содержанию (социальной информации, отраженной в ней). Обычно при характеристике нормы добавляют, что она есть образец должного поведения. В некотором роде так оно и есть, ибо норма — образец для подражания, идеал, к которому следует стремиться. Сразу же возникает вопрос о действительности такой нормы, насколько она реальна вообще и реально ее содержание. Идеал, как известно, в принципе недостижим.
Однако картина предстанет перед нами в совершенно ином свете, если мы отбросим модальность нормы в качестве ее неизбежной характеристики и, соответственно, вернемся к условиям чисто логического дискурса (рассуждения). Силлогизмы, как известно, бывают ложными и истинными. Следовательно, норма в основе своего качественного отличия от других фактов нормативного характера должна иметь понятие истины. В ней записана нс информация о должном поведении (в некоторых обществах должным считается и считалось вовсе не то, что могло бы быть истинным с объективной точки зрения, например, ст. 1 Конституции СССР 1977 года), а сравнение настоящего с истинным. Вернее будет сказать, нормативное мышление — это ограниченный поиск соответствия настоящего, данного прежде всего самому себе, т.е. идее этого настоящего. Так социальная истина превращается в конкретное выражение соответствия предмета своему понятию. Ясно теперь, что слова «долг», «право», «честь», «приличие» и т.п., которые часто употребляются как в социальном, так и в юридическом контексте при характеристике нормы, суть нс что иное, как попытка отражения описанного нами выше процесса. Следующая задача, которую нам необходимо решить, с тем чтобы дать более точное определение понятия нормы, — это сузить полученное нами выше понятие, т.к. совершенно очевидно, что пока понятие нормы практически ничем не отличается от понятия истины вообще. Никто не станет ведь называть нормой факты следующего рода: «Волга впадает в Каспийское море» или «Луна вращается вокруг Земли». Очевидно, норма как понятие порядка в мышлении и нахождения истины должна быть снабжена критерием проверки правильности как своего содержания, так и способа его определения. По этому признаку мы сразу же сможем отличить норму от принципа, хотя всегда обнаруживается довольно сильное стремление смешивать эти две, безусловно, разные вещи. Итак, норма содержит в своей структуре элемент, позволяющий ей самой удостовериться в истинности своего содержания. Это может быть не обязательно санкция, как могут сразу подумать. Норма может, к примеру, содержать в себе фикцию об истинности своего содержания, а может включать отсылку к более общей норме. Социальная норма тогда будет отличаться от юридической прежде всего областью своего применения и содержанием.
Мы отдаем себе отчет в том, что подобное различие довольно условно. И эта условность объяснима тем, что понятие социальной нормы есть понятие более широкого класса, чем понятие юридической нормы. Класс юридических норм полностью включается в класс социальных норм, тогда как класс социальных норм неизмеримо шире класса юридических норм. Юридическая норма — это обязательно социальная норма, а социальная норма вовсе не обязательно есть норма юридическая. Далее можно предложить и следующий критерий определения юридического характера нормы. Критерий этот был выработан в начале нашего столетия русским юристом Л.И.Петражицким. Суть его заключается в следующем. Юридически значимое поведение человека отличается от прочих форм поведения благодаря особым психическим переживаниям, которые руководят его действиями. Этого рода переживания в языке Петражицкого получили наименование «императивно-дистрибутивных эмоций». Суть их заключается в том, что юридическая эмоция и, соответственно, осознание юридической нормы носят обязательно двусторонний характер. Право, таким образом, железно связано с обязанностью. Юридическим действием поэтому будет только такое, которое в качестве обратного отражения своего первого акта должно получить равное (или приблизительно равное) противодействие. Например, при договоре купли-продажи покупатель имеет право получить вещь, но заплатив за нее деньги; продавец, соответственно, имеет право получить деньги, но обязан отдать вещь. Подобного рода двусторонние действия обнаруживаются во всех сферах человеческой жизни, регулируемых пра- вом. По сути дела, юридическая норма — это демократизация определенного вида социального взаимодействия, предписание, как, каким образом его правильно совершать! Следующий, и последний, критерий, чисто формальный, являющийся своего рода панацеей, — это определение нормы как юридической, сделанное законодателем. Проще говоря, юридической нормой, как уверяют нас, например, менее грубые позитивистские школы (ex facto oritur ius), будет только та, которая была сформулирована определенным порядком или та, которая была издана законодателем и закреплена в особой форме — источнике права, в тексте закона, подзаконного акта и т.п. Это уже точка зрения голого позитивизма, не способного отличить право от произвола. Все остальные нормы будут нормы социальные, а не юридические.
Итак, по сути дела, как видим, норма в некотором роде напоминает само общество; она его отражает, как монада Лейбница, причем стремится делать это правильно. Норма — это представление об истинном характере и истинной картине общества, части его отношений, элементов и т.п. Таким образом, норма — это даже своего рода микрообщество, которое тяготеет к макроуровню, т.е. стремится выйти за свои пределы, становясь уже обществом в более привычном для нас смысле. Необходимо четко усвоить, что, обладая таким свойством (отражать в себе истинную картину общества), норма стремится установить формальный переход, своеобразный «мостик» от субъекта к отношению, принуждая субъект вступить в это отношение, т.е. заставить субъект совершить действие. Норма поэтому имеет самое непосредственное значение для установления общества и его элементов — субъектов, которые в соединении с нормой дают нового рода субъект — институт, социальный институт, в рамках которого протекает большинство социальных действий. * * * В основе субъекта, как мы смогли установить выше, лежит действующая, сжимающая его сила, которая уплотняет субъект в большей степени, чем уплотнена окружающая этот субъект среда. Сжимающая субъект сила — это не что иное, как идея данного субъекта, выраженная в форме нормы, т.е. порядка, приводящего к единству разрозненных устремлений агентов социальной массы. В результате получается коллективная персональность, лицо, иными словами, учреждение или, если употреблять слово латинского происхождения, институт. Институт с внешней стороны является субъектом, т.е. противопоставляет себя другим как целое, а с внутренней стороны — суммой отношений, связующих составляющие этого института в одно целое. Таково наиболее общее определение института. Здесь необходимо всегда точно различать ту среду, те обстоятельства, в которых мы употребляем общее определение института. В праве, например, институт всегда будет иметь точно определенное значение как юридического лица, как группы норм, регулирующих положение этого юридического лица и виды правоотношений, в которые вступают вообще все субъекты права в зависимости от объекта их регулирования. Объект будет в таком случае указывать на вид института отношений — и только. В политическом или общесоциальном процессе институт может также быть понят двояко: как коллектив индивидов и как сумма отношений, в которые этот коллектив вступает. Основное отличие правовой среды от социальной, таким образом, будет заключаться в большей формальной организованности участвующих в юридическом общении лиц. Юридический институт в сравнении с социальным или политическим институтом всегда имеет четкую границу как внутри, так и вне себя. Эрик Аллардт, например, весьма удачно поясняет указанную нами двойственность понятия института на материале немецкой терминологии. «Gemeinschaft (общность, сообщность) основывается на [определенной] близости, на том, что люди росли вместе, на основании личного опыта или на основании однообразия условий повседневной жизни. Geselschaft (общество) поэтому есть коллектив, учрежденный на основании письменных правил, универсализма или на основании выбора людьми своего круга общения, наконец, на основании того нового, что они могут получить в процессе общения друг с другом»!4. Понятно, что термин «gesel-schaft» применим к обозначению более юридического, нежели социального института, последний есть уже «gemeinschaft». Социальное значение института раскрывается на самом деле в понятии действующего субъекта. Субъект, совершающий определенное действие, имеет определенное, родственное этому действию состояние; и то и другое составляет особенность его действия как субъекта. Это — содержание, и — одновременно с этим — форма социального института15. Однако определяющим для него, в отличие от юридического, будет то, что понятие цели и целе-полагания у социальных феноменов выражено всегда более чет- 14 Allardt E. Sociology symbolmiljo, samhallsstryktur och institutionar. Stockholm, 1985. S. 70. 15 См. блестящий анализ этого положения у уже упоминавшегося нами Э.Аллардта на примере диалектики понятий «роли» и «положения». Указ. соч. С. 53. В конце концов получается, что социальный институт — это субъект, играющий роль, соответствующую положению субъекта в обществе. ко. Главная цель социального института — обслуживание внутренних целей своих элементов. Цели предполагаются, таким образом, как главное в институте. Порядок в качестве цели не так важен в случае с юридическим установлением, главное — это достижение цели и правильное, т.е. истинное соответствие ей. Политический институт, таким образом, предстанет перед нами в виде организации, обслуживающей политический процесс изнутри самого этого процесса. Институт играет как роль средства достижения блага субъектами, так и роль цели, некоего места, среды, в которой социальный субъект чувствует себя социализированным, т.е. членом общества. В последнем случае политологи рассматривают институт как одну из промежуточных форм самого общества. Получается, что структурно институт представляет собой первейшую сложную форму социального действия, из которого состоит все общество. Институт является поэтому первой стадией обобщения политического (социального) процесса. Единственно, о чем никогда нельзя забывать, так это о насущной потребности придерживаться методологической осторожности при оценке роли и места института в обществе. Как совершенно верно заметил Д.Истон, говоря о роли обобщений в науке, всегда необходимо помнить, что как только обобщение становится действительной частью обобщаемого, само обобщение теряет свою ценность, т.е. истинность. Поэтому процесс политического общения предполагает в качестве необходимого элемента определение первичных устойчивых целей как самого общения, так и того, как это общение осуществляется. Проще говоря, моделей политического процесса, определение которых является последним необходимым шагом на пути сведения всего, что мы уже успели сказать об обществе, к последнему организационному единству. * * * Модель — это устойчивый тип политического общения, как самого по себе, так и по цели, ради которой это общение осуществляется. Характерной чертой модели при этом является ее условность, вернее, чистота тех социальных ситуаций, в которых ее применяют в качестве инструмента. Известно, например, что поведение участников рынка, описанное таким его адептом, как Адам Смит, является классической рациональной моделью поведения субъектов рыночных отношений. На этом теоретическом допущении строится вся последующая политическая экономия рынка и рыночных обществ. Однако уже давно, задолго до Маркса, было замечено, что «невидимая рука» — это нс более чем неудачная фикция, попытка внешне упорядочить стихию рыноч- 2 - 1995 33 ных сил, которые такой упорядоченности в принципе не поддаются. Существует известное противоречие, от которого страдают все модели социальных процессов и источником которого является сама форма модели. Выше мы уже отметили, что это устойчивый и чистый тип. Чистый — значит умозрительный. Настоящая сфера жизни модели — сфера мысли, откуда она приходит и куда уходит, сначала в виде социальных надежд, позже — в виде горьких разочарований. Поэтому для действующего политика и участников политического процесса, homo politicus, в общем виде всегда является чрезвычайно важным установить вовремя ту грань, за которой «чистый устойчивый тип» политического общения входит в противоречие с самим собой, становится образцом поведения, диктуемого не мыслью, а текущими обстоятельствами. В этом противоречии корень тех отношений и представлений, которые Маркс называл фетишизмом. Черты человека, прежде всего такие, как разумность, начинают приписывать явлениям хоть и социальной, но не живой природы. Рынок объявляют вместилищем разумных форм экономического общения, демократию (западного либерального типа) — самой разумной формой политического общения и т.п. Однако сказанное нами выше вовсе не означает, что понятие модели является бесполезным. Определенная степень ясности и управляемости социального (политического в том числе) процесса вполне достижима с ее помощью. Модель, таким образом, будет представлять из себя с учетом высказанных поправок подобие расширенного института, включающего в свои рамки господствующий тип субъектов и отношений, в которые те вступают. Упорядоченность взаимоотношений субъектов достигается через господствующий тип норм, в которых заключена преднамеренная оценка, т.е. сравнение реально существующих отношений с отношениями, закрепленными в содержании нормы. Модель тогда предстанет перед нами в виде усредненного — по отношению к общему типу — социального действия, направленного на достижение блага, которое считается главным (приоритетным) для данного общества в данном месте и данном отрезке времени. Поэтому такие выражения, как «скандинавская модель экономики», «скандинавская модель социального обеспечения», «скандинавская модель демократии» и т.п. имеют место быть не только в научной литературе, но и на практике. Получается, что в действительности модель — это заранее известная цель, набор средств и те субъекты, которые предполагаются для осуществления данной задачи. Субъекты взаимодействуют ради цели, достигая которую, они получают устойчивый тип общения друг с другом, т.е. модель. Общество, иными словами, представляет из себя модель взаимодействия субъектов, закрепленную в норме, которой руководствуются субъекты. Модель — это та общая форма, через которую нам становится известной форма общества, характерная для него в данный отрезок времени. Модель — это форма единства (неважно, умозрительного или нет), в которой воплощены характерные для данного отрезка времени и типа взаимодействия субъектов особенности. § 3. Общее понятие политической системы Стремление к единству заложено во всех основных элементах общества. Поэтому, чтобы преодолеть трудности, возникающие при описании процесса сведения общества к единству, политологам традиционно пользуется понятием системы как выражением единства форм общества и форм процессов, протекающих в его рамках. Тогда получается, что система — это одна из наиболее распространенных форм моделей общества. Посмотрим на нее внимательнее. Известны в общем и целом две формы системы, которые являются зеркальным отражением двух общих форм социального действия, порождающих две общие формы человеческого общества. Условно мы их можем назвать жесткой и гибкой. Жесткая система — это система действия, построенная на иерархическом принципе пирамиды, где набор социально значимых действий жестко опосредован рядом иерархически установленных целей. Субъект движется в такой системе по бесконечной лестнице социальных предпочтений только в одном направлении. Система же, в свою очередь, довольно проста и предполагает знание только одного критерия, по которому определяется, какая из целей главная. Выше мы уже подчеркивали, что подобная система отражает отношения начальника и подчиненного в чистом их виде, т.е. на самом деле подобная система отношений никогда не существовала, хотя в науке до сих пор встречаются утверждения оценочного характера, пытающиеся придать тому или иному историческому типу общества именно такой характер. Невозможность существования такой системы доказывается тем простым фактом, что в мире нет чистых явлений, не замутненных посторонним влиянием. Понятие «чистоты» в данном контексте предполагает наличие такого набора социальных фактов, стремящихся к единству, которые прежде всего никоим образом не зависели бы от влияния окружающей среды, т.е. такая система (в виде набора фактов) предполагала бы свою полную у 35 оторванность от окружающего мира. Кроме того, единственно возможное описание универсальной цели, которая опосредовала бы иерархию других целей, выстраивающих социальные факты взаимодействия в виде чистой системы, имеет место только при создании гипотетических моделей устройства общества, т.е. утопий, которые научными могут быть только по названию, а не по сути. Тут же стоит лишний раз напомнить, что непременным условием существования утопий все авторы называли именно автаркический их характер, т.е. изолированность от окружающего мира. Тем не менее аналитический характер понятия системы в подобных типах общества вполне научен, т.к. любая система волей-неволей в качестве именно системы, т.е. упорядоченного взаимодействия одного рода фактов или факторов, опосредованных одной целью, выделяет их из окружающей среды. Факты в такой системе рассматриваются всегда дискретно, т.е. в отрыве от родственных явлений, которые вполне могут быть причиной существования фактов первого рода, но, не будучи подчинены единству цели, не входят в систему. Выход, следовательно, в изменении трактовки аналитических связей внутри самой системы. Очевидно, что системы первого рода существуют только ради осуществления цели, достигая которую, система вместе с набором своих фактов умирает; поэтому наше понятие системы должно отталкиваться прежде всего от ее эгоистических устремлений. Помимо достижения цели, ради которой существует система, необходимым условием является также и само существование ее элементов: фактов и факторов самих по себе. Они, в свою очередь, должны иметь собственную цель, которая состояла бы в возможно более длительном существовании самих фактов и — через них — системы. Поэтому система в последнем случае будет существовать, отражая саму себя в своих же элементах. Замкнутость подобного рода отношений в политическом процессе достигается при помощи построения кибернетической системы социального взаимодействия. Понятно, что такая система должна быть: (1) динамичной; (2) саморазвивающейся; (3) приспосабливающейся; (4) саморегулирующейся, т.е. полагать саму себя в качестве цели. Ясно, что основой данной системы должно быть действие второго типа, которое мы упоминали выше. Это действие, полагающее в качестве своего непременного условия существование противодействия и становящееся тем самым взаимодействием. Описание такой системы тогда возможно в следующих терминах. Необходимо по крайней мере два взаимодействующих субъекта, начало действия между которыми западная политология передает при помощи терминов «input» или «inntak», если гово- рить о скандинавах. Это понятие «ввода», которое может обозначать любое социально значимое действие. Провзаимодействовав с противоположным субъектом, действие, началом которого была стадия «ввода», теперь уже выходит за его пределы в виде информации о том, что в результате получилось, обозначаемой понятием «вывода» — «output» или «uttak». Следовательно, задача теперь в том, чтобы превратить вывод в обратное ему действие — противодействие, которое в силу того, что мы сразу же условились о наличии у нас только двух субъектов, может быть направлено только в противоположенную сторону. Это действие передается термином «обратная связь» — «feedback» или «tilbakekop-ling», «tilbagekobling» (норвежский и датский термины), или «atereforing» (шведский термин). Подобная система предстанет окончательно в виде замкнутого круга, по линии которого обеспечивается постоянное движение форм социального взаимодействия. Последняя проблема теперь заключается в более точном определении собственно политической системы, поскольку полученная нами выше картина является общей абстрактной картиной динамичной системы вообще16. Пример тому дает один из разработчиков приведенного ранее понятия системы Д. Истон, который в виде двух взаимодействующих субъектов системы приводит собственно политическую систему и окружающую эту систему среду (total environment)17. Поскольку речь в нашей работе идет о политической системе Севера Европы, то нам кажется весьма полезным обратиться к мнению самих скандинавских политологов по этому поводу, тем более что мы в общем и целом согласны с их выводами. Так как мы определили выше, что политический процесс, политическое действие отличаются от остальных типов социального действия генетической связью с институционализированной властью в лице государства, то, следуя за выводами, например Э. Расмуссена, О.Берга или Е.Ольсена18 и др., мы могли бы предположить, что одним из субъектов общего политического про- 16 Например, правовой системы (здесь мы можем сослаться на блестящее описание феноменов права с помощью приведенной нами выше системы, принадлежащее двум норвежским юристам: Eckhoff Т., Sundby N.K. Rettssystemer. Systemteoretisk wmfming i rettsfilosofien. Oslo, 1976) или общей социальной системы, описанной упоминавшимся нами ранее шведским социологом: Segerstedt Т. Socialt system ocli samfardsel // Acta Universitatis Upsaliensis, Uppsala, 1970, № 6. 17 Easton D. A framework for political analysis. Englewood Cliffs, 1965. P. 101. 18 Например: Rasmussen E. Komparativ politik. Bd. 1. Kiabenhavn, 1968. S. 18—20; Bei-g 0. Stat og samfunn. En innf0ring i studiet av politikk. Oslo, 1975. S. 1; Berg 0. Hvor demokratisk? Et essay om det norske politiske system. Oslo, 1978. S. 15; Olsen J.P., red. Politisk organisering. Bergen, 1978. S. 24. цесса является государство в лице своих органов. Что же касается второго или первого субъекта (в динамичной системе это не так важно), то мы могли бы обозначить их как все общество в целом, словом, то, что не входит в юридическое понятие государственной власти. Наше определение отличия юридической нормы от социальной было бы здесь весьма кстати. Взаимодействуя друг с другом по поводу использования власти, субъекты общества так или иначе взаимодействуют с государством, таким образом, сутью политической системы стран Северной Европы является процесс общения между ними, направленный на использование власти для достижения устойчивого существования системы. Устойчивое существование достигается при помощи динамичной системы связей между ними. § 4. Элементы политической системы стран Северной Европы В данном случае мы ограничимся только сущностными определениями основных элементов политической системы, которые участвуют в политическом процессе. Главным и основным элементом является, конечно, человек. Scandinaviae homo politicus является главным действующим лицом и целью политических процессов. Именно он согласно своим предпочтениям является критерием государствоведов Скандинавии в их анализе политического процесса. Это не кажется странным, ибо тезис «все для блага, все во имя человека» в социальной и политической действительности этого региона очень важен. Нельзя сказать, что он полностью воплощен, но несомненно движение именно в этом направлении. Однако понятие «человек» употребляется на Севере Европы именно как абстрактная категория, с помощью которой возможно управление самим процессом. В этой связи на основе социальной модели экономики государствоведы данного региона вырабатывают общую шкалу предпочтений человека и того вероятного набора действий в политике, которые он будет предпринимать19. Заранее зная основное направление большой массы действий индивидов в политическом процессе, всегда можно не только прогнозировать ситуацию, но и управлять ею. Например, скандинавы предлагают целенаправленно формировать эту шкалу 19 Как это, например, делает Vanebo J.0. Administrasjon i teori og praksis. Oslo, 1983. S. 38. Или: Lundahl M. Utvecklingspolitik och ekonomiska systonforslag till ett angrepssatt // Ideologi, ekonomi och politik. Stockholm, 1985.S. 90. предпочтений, заранее заготавливая социальные ресурсы, использование которых обеспечит вероятно большее осуществление таких социальных ожиданий. Человек поэтому рассматривается именно как абстрактный набор чаще всего встречающихся предпочтений (проще — целей) и каналов управления как самими предпочтениями, так и процессами удовлетворения этих предпочтений. Получается, что если скандинавский политический человек есть стандартный набор таких формализованных предпочтений, то, поскольку северные общества представляют из себя массовые формы демократий («numerisk demokrati» — термин С. Роккана), самым первым политическим действием политического человека в этом регионе будет попытка усилить свое предпочтение за счет солидарности с предпочтениями других. Произойдет сначала неформальное (в лице различных юношеских политических и религиозных организаций), а затем уже и формальное (в лице признанных традиционными субъектов политического процесса, таких как корпорации и политические партии) слияние политических людей в политическую группу, организованную в институт. Задача, следовательно, состоит в том, чтобы верно сосредоточить усилия уже действующих субъектов политического процесса на рекрутировании в свои ряды молодого пополнения. Формы уплотнения групп политических людей, таким образом, определяются нами двояко; в этом мы следуем за определениями скандинавской науки государствоведения. В более широком смысле скандинавы называют такие формы институционального уплотнения и организаций корпорациями. Общество становится похожим на сумму организаций, что находит свое выражение в таком термине, как «organisasjonssamfunn». Корпорация — это общественная организация, отстаивающая перед лицом других субъектов политического процесса предпочтения-интересы своих членов. Как показала послевоенная практика, корпоративизм с успехом справился со своей задачей и на сегодняшний день является главной составляющей частью политической системы Севера Европы. Правда, данная картина не является особенностью только северных стран, сходные явления наблюдаем, например, в США, Великобритании, Франции и др. так называемых развитых странах Запада. Политические партии являются по своей сути теми же корпорациями, но отличаются от них формальностью своей внутренней организации и только им присущими формами политического действия на политической арене. Действительно, если мы посмотрим на определения, которые даются партии в скандинавской литературе, то сможем увидеть следующее: в основном попытки определения идут по линии обозначения функциональной разницы между партиями и корпорациями. Так, Стейн Роккан определяет их как место переговоров общества с государством20, Оле Берг находит различие между ними в том, что корпорация защищает, как правило, один определенный интерес, тогда как партия — множество2!, а Эрик Расмуссен видит в политической партии просто организованную группу избирателей, в связи с чем дает следующее определение: «Партия может быть лучше всего определена как организация, стремящаяся захватить и удержать власть, которую она использует для влияния на распределение благ в обществе»22 и т.д. Однако понятно, что всем вышеприведенным характеристикам соответствует и корпорация, поэтому четкого функционального определения мы не найдем в политической литературе, следовательно, единственный выход — ограничиться формальными рамками, которые мы указали выше. Еще более крупные субъекты политического процесса, авангардом которых совсем недавно считались политические партии, т.е. классы или социальные страты, в Скандинавии определяются не по классическому ленинскому определению, а при помощи более тонкого инструмента, которым является идеология. Господствующая в данный момент в обществе идея, выраженная в сопутствующих ей «ключевых словах» («stikkord», как говорят скандинавы), является определяющим критерием для отнесения того или иного индивида к той или иной социальной страте. Получается парадоксальная вещь, когда клерикальные, политические, культурные и т.п. идеи влекут за собой появление особых социальных групп, поведение которых отличается от поведения остальных. Можно даже смело утверждать, что у каждой крупной политической партии или корпорации любой из стран Северной Европы имеется свой собственный класс. Классы в Скандинавии — это группы людей, отличающиеся друг от друга различным типом поведения (разумеется, они тем не менее объединены в рамках общенационального типа поведения), обусловленным отношением этих групп к власти. Анархисты-бомжи в Скандинавии — это тоже класс, существование которого легализовано в этих «малых демократиях», как они сами себя любят называть, жестким типом государственного регулирования экономики. Последнее выражено в присутствии в политической системе такого элемента, как общественный сектор — «offentlig sektor». Общественный сектор — это набор средств, организованных в 20 Rokkan S. Stat, nasjon. Masse. Oslo, 1987. S. 66. 2! Berg 0. Stat og samfunn. S. 92. 22 Rasmussen E. Komparativ politik. Bd. 1. S. 181. особые общественные институты как государственного, так и корпоративного свойства, с помощью которых государственное вмешательство осуществляется в интересах всего общества. Не государства как такового, а именно всего общества. Наконец, особая группа элементов политической системы — это государство и прямо связанный с ней слой национальной бюрократической элиты страны. Отчасти роль бюрократов в политическом процессе есть нечто само собой разумеющееся, так как государство как явление дано нам только в их лице. Действительно, государство — это нс пограничный столб, не присутственные места, паспорта и т.д. Государство — это состояние нашего ума, имеющее форму мысли, иными словами, государство — это идеальное состояние, но судить о нем мы можем только при посредстве тех людей, которые являются носителями государственного знания и, следовательно, выступают в политическом процессе от его, государства, имени. Само государство в таком случае будет представлять собой институт власти, организованный так, чтобы власть проявляла себя вовне своих организационных рамок. Политическое понятие государства неотделимо от понимания именно властной сущности этого явления. В таком случае государство в политической системе выполняет двойную роль: (1) является участником политического процесса и наравне с другими субъектами управляет обществом и политической системой, (2) является местом действия субъектов политического процесса, устанавливая для них правила игры, тем самым предоставляя им поле деятельности. Политика, таким образом, осуществима только в рамках государства, огосу-дарствленного общества, если брать крайние формы развития государства как идеи. Бюрократы, государственные чиновники («embetsmenn») или служащие («tjenestemeim») в широком смысле этого слова представляют собой особый слой людей, цель жизни которых состоит в управлении организационными формами власти. Не самой властью, а именно ее организационными формами — государственным аппаратом, как их называют юристы. В странах Северной Европы бюрократию традиционно выделяют в особый социальный слой, но не по функциональному признаку, а именно по формальному. Связано это не в последнюю очередь с тем, что функционально бюрократ не представляет собой устойчивого социального субъекта — он живет только тогда, когда сидит за столом. Человеческий тип бюрократа здесь крайне редок, чего нельзя, например, сказать о России. В политическом смысле и в целях настоящего анализа мы рассматриваем бюрократа именно в момент его работы. Кроме того, исторически сложилось так, что в Скандинавии бюрократия всегда противопоставлялась остальному населению. В Исландии, Норвегии и Финляндии это было связано с тем, что национальная бюрократия была представлена чужим народом. В Исландии и Норвегии это были датчане, в Финляндии — шведы. В Дании и Швеции бюрократия имела своим основанием сословное устройство общества — в основном это были дворяне, дворяне мантии, чтобы быть точными. Сословно-национальное происхождение скандинавской бюрократии отразилось в культуре, прежде всего в языке. Здесь наиболее яркий пример — Норвегия, где до сих пор господствующим языком канцелярии является riksmal, несколько отличающийся от основного литературного языка нации. В этом причины резкого противопоставления бюрократа остальному, преимущественно крестьянскому (land-maend) по происхождению населению. Не стоит также забывать, что петровская «Табель о рангах» была списана именно со шведского образца. Блестящий анализ национальной бюрократии, который дает нам известный норвежский историк Я.Э.Сейп, позволяет определить ее как особый слой (класс, если угодно) населения, обслуживающий государство, но в политике участвующий только неформально. Формальное же участие запрещено законом. В то же время устойчивого идеологического типа бюрократизма, как, например, в Германии, мы здесь не встретим. По поводу известной немецкой пословицы: «Кому Бог дает должность, тому Он дает и разум» — любой скандинав с презрением скажет, что это католическая пословица. Поэтому идеология бюрократа здесь имеет расплывчатые черты, которые позволяют рассматривать его в качестве слуги не государства — таково традиционное определение, — а всего общества. Роль бюрократа здесь чересчур социальна, что обусловлено жестким типом интервенционистского государства.
Дата добавления: 2015-03-29; Просмотров: 395; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |