|
| Часть первая
«Главная задача человека во
всякой сфере деятельности, на
всякой ступени в лестнице
человеческой иерархии - быть
человеком».
В. Белинский
Летними теплыми вечерами тысяча девятьсот пятидесятого года маленький аул Зандар, лежащий в сорока километрах от города, казалось, только и жил слухами о старой, заброшенной землянке, что притаилась в зарослях бурьяна недалеко от совхозной фермы. Раньше она служила механизаторам укрытием от дождя, а потом, когда выстроили добротный культ стан, ее забросили, забыли. Теперь же она вдруг напомнила о себе так загадочно и тревожно: непонятные звуки, раздававшиеся там по ночам, наводили трепет даже на тех, кто, как говорится, не верил ни в бога, ни в черта... И слышали эти звуки не один и не двое. Даже сам бригадир, проезжая как-то мимо землянки поздно ночью, слышал там странные звуки, напоминающие душераздирающий плач ребенка... И конь, навострив уши, сначала остановился, а потом захрапел и так рванул вперед, что едва не сбросил бригадира. Значит, действительно что-то есть. Об этом говорили все больше и больше. И никто из любопытных ночью туда не показывался, каждый думал, что излишняя смелость тут ни к чему и что осторожность никогда еще никому не вредила.
В один из таких вечеров недалеко от клуба, у чьей-то хаты, что двумя окнами с любопытством смотрит на широкую единственную улицу аула, собрались несколько ауль-чан и, перебивая друг друга, завели разговор о старой землянке. Одни начисто отказывались верить, что существует какой-то нечистый дух. А раз его вообще нет, то нет его и в землянке. Другие молча пожимали плечами: мол, как же так, ведь сам бригадир слышал дикие странные звуки. Что же это тогда может быть, если не таинственный дух?
Возвращаясь с сенокоса, Гапур остановился возле сельчан и долго слушал разные истории о всяких там чудесах и диковинных случаях. Те, что постарше, горячо доказывали, что есть все же на свете разные духи - добрые и злые. Один старик вспомнил даже своего родственника, который лет двадцать тому назад стал жертвой нечистой силы.
- Дрова заготовлял он, несчастный, в большом лесу,- заговорил старик дрожащим голосом,- заблудился. Устал в поисках дороги, прилег отдохнуть под старой ветвистой грушей и заснул. А проснувшись, он не смог подняться: притягивала его к земле какая-то непонятная сила. Люди нашли его там и привезли домой. А он заболел, стал бредить, что-то все искал вокруг себя, хватал воздух руками, что-то бормотал. Весь был в поту, в жару. Кто только его не лечил, куда только его не возили! Даже к самому главному в нашем крае мулле. Изготовил тот для него кувшин целебной воды. Растворил в ней целый лист текста святого писания, написанный химическим карандашом. Хорошо помню, как мулла сказал нам: поите его три дня, три раза в день по одной ложке. Если болезнь от доброго духа, то встанет на ноги, а если от злого, то умрет. Так он и умер. Значит, есть злые духи.
-А случай с Салимат помните?- сказал другой старик.
-Расскажите, расскажите!- попросили те, что помоложе, и навострили уши: многие знали этого старика как интересного рассказчика.
-У Салимат был больной муж,- начал тот не спеша, с явным удовольствием,- поэтому и все заботы о домашнем хозяйстве пали на ее плечи. Вот как-то полола она кукурузу на своем огороде, на краю оврага. А овраг кустарником зарос, был страшен. Ночами слышались оттуда какие-то неведомые звуки: не то стоны, не то завывания... Муллы выписывали святые тексты, заворачивали их в кожу и вывешивали на деревьях по краю обрыва, чтобы изгнать злых духов. И все-таки звуки люди слышали по ночам.
Салимат была отчаянной женщиной. Она не боялась ничего. И хозяйкой была хорошей. До самого оврага засевала кукурузой свой огород. Вот это чуть ее и не погубило. Злые духи навеяли на нее страшную болезнь. Но Юсупу - мулле удалось ее спасти...
Гапур догадался, о ком рассказывал старик. Это о той самой Салимат, передовой доярке соседнего колхоза, дальней родственнице Або, учителя здешней семилетней школы. Гапур несколько раз видел ее в гостях у Або, и тот рассказал ему о судьбе Салимат.
Вот почему не стал Гапур слушать старика, а, посмеиваясь, продолжил свой путь.
Что же развеселило юношу?
Добрый сердцем, не мог он не сочувствовать Салимат. В шестнадцать лет выдали ее замуж за семидесятилетнего старика, а когда тот умер, выдали за другого. И снова муж был старше Салимат на сорок лет. Вот во втором-то замужестве и приключилось то, о чем сейчас там, на улице, и ведет речь старик в назидание молодым, указуя перстом вверх: главное, мол, верить! И да ниспошлет аллах желаемое, ибо бесконечна его благодать...
А желаемое-то было ни много ни мало - наследник! Гапуру особенно весело было вспоминать широко известный ответ муллы-самозванца старому мужу Салимат:
-Не горюй. Все от бога. Сказано в писании: «Если мужчина в состоянии еще перешагнуть лежащий на полу веник, то дети у него могут быть». Да поможет тебе аллах!- И он выписал старику талисман.
И ведь родила Салимат сына. Только догадывались люди, что муж тут ни при чем. Говорят, и сам он подозревал неладное - уж очень заглядывался на его жену молодой мулла. Да только унес он свои подозрения в могилу, немного не дождавшись рождения наследника.
-Вот тебе и талисман!- смеялся Гапур.- Вот так веник! Ну и хитер же Юсуп - мулла! Замел тогда свои следы и уехал из аула. Веник, настоящий веник! Всех обманул!
А вот его, Гапура, не смог заставить поверить ни в свою преданность богу, ни в справедливость. Было это шесть лет назад.
Десять ребят, в том числе и он, Гапур, пришли вечером по воле родителей в дом Юсупа - муллы. Девять из них за год выучили алфавит, учитель получил за это хорошее вознаграждение от родителей.
«Алиф, ба, та, са...» - произносил Юсуп. За ним хором повторяли ребята. В несколько дней алфавит был выучен. Непривычно было писать справа налево, но месяца через полтора они научились и писать все буквы. Можно приступать к чтению текста. Девять мальчиков старательно обеспечивали своим родителям рай на том свете, а Юсупу - сытую жизнь на земле. Огорчил своих седых родителей и учителя только один. Он не мог понять смысла затеи. Обиделся мулла на строптивого Гапура.
-Если богу угодно, чтобы все люди знали Коран, то почему же он не сделал это во время их творения? - спрашивал его Гапур.- Если аллах всемогущ, то почему он всех чертей не уничтожит? Если творит он все благоразумно, то зачем он их сотворил?
Юсуп - мулла сказал тогда, что это сам черт заговорил языком Гапура.
На второй день об этом стало известно отцу. Раздосадованный, он жестоко избил Гапура. Проклиная день его рождения, тыкал палкой в угол, где, сжавшись в комок, сидел испуганный мальчик. Не пожалела сына и мать.
-Пусть мое молоко, которым я тебя вскормила, превратится в кровь грязной свиньи,- зло сказала она.
Сестры и брат, любившие Гапура, как любят самого младшего в семье, всегда прощавшие ему всякие шалости, на этот раз смотрели на него с подозрением и укором.
-Сам ты виноват во всем,- робко сказал старший брат Гапура отцу,- не нужно было отпускать его в другое село. Не нужно было устраивать его на квартире у неверных. Это их внушение его попутало.
...В ауле, где в то время жили родители Гапура, была только начальная школа. Окончив ее, Гапур слезно просил отца отпустить его в соседнее село, чтобы там в семилетней школе продолжить учебу. Отец уступил. В соседнем селе его устроили на квартире в украинской семье. Многие в ауле не раз упрекали отца за это, и он решил исправить ошибку: сына, приехавшего на зимние каникулы, определил к мулле-самозванцу для учебы, а в школу больше не отпускал. И вот чем все это кончилось.
Прошла зима. Весной, а потом и летом Гапур работал в колхозе наравне со взрослыми. То один, то другой нередко спрашивали его, почему бросил школу. Стесняясь открыть правду, он всегда отвечал, что родители стары и больны, и поэтому, мол, ему пришлось временно оставить учебу, чтобы помочь им в хозяйстве. А в душе были обида и слезы. О школе он мечтал постоянно и верил, что вернется туда вопреки всему.
Родители наконец уступили. Немало сил к этому приложил и учитель Або, много раз встречаясь с отцом Гапура. Прошло еще три года. Гапур с похвальной грамотой закончил семилетку.
-Семь классов вполне достаточно, чтобы стать продавцом,- сказал старший брат, угрюмоватый, вечно занятый по хозяйству.- У меня и того нет. А семью кормлю не хуже образованных. Теперь надо устроить его в магазин, где как раз требуется продавец. Считать он может, этого достаточно.
Но Гапур решил во что бы то ни стало учиться дальше - закончить десять классов в городской школе, туда поступали почти все его одноклассники. Город был недалеко от их села.
-Уедет в город, совсем отвернется и от веры, и от родителей,- предупреждали соседи и вспоминали, как чей-то сын тоже много учился, а потом стал выступать против религии, писать в газету против верующих.
-Кто тебя кормить и одевать будет?- пытались запугать Гапура брат и его жена.- Родители старые, а у нас свои дети. Тебе уже пора взять родителей на свое иждивение, а ты все еще собираешься сидеть на их шее.
Все же и тут Гапур настоял на своем. Он переехал в город, поступил учиться в восьмой класс. Поселился он жить в семье своего дальнего родственника Умара. Здесь его окружили таким вниманием и заботой, что ему оставалось только хорошо учиться. Гапур старался не оставаться в долгу перед хозяевами. Чем мог - помогал им в хозяйстве. Словом, пришелся, как говорится, ко двору. А теперь вот приехал в гости к родителям - уже десятиклассником.
Во время каникул Гапур решил в совхозе работать. Поставили его в сенокосной бригаде на прицепной тракторной сенокосилке. В Зандаре понравилось. Вечерами молодежь веселилась то в клубе, то просто на улице, на освещенной площадке перед совхозной конторой. Он тепло сдружился с двоюродным братом Султаном и его женой Зиной, которых раньше не знал, но слышал о них. Только неотвязно сидела в голове загадка: что же все-таки в старой землянке? Звуки там все же слышали многие...
Ночью прошел сильный дождь, и на следующий день косить было нельзя. Утром Гапур пришел к двоюродному брату, который жил почти на окраине села, но того не оказалось дома. Жена его ничего нового рассказать не могла.
-Да ему,- тараторила она, имея в виду мужа,- все ничего. Сколько об этом говорят! Многие сами слышали, а он никому и ничему не верит. Все это, говорит, сплетни. А я ему говорю: «Не веришь, сходи ночью сам туда и послушай».
-По твоему совету мы с Султаном сегодня же ночью туда пойдем и приведем к тебе того плачущего шайтана,- засмеялся Гапур.
-Он пусть идет, а ты не ходи,- ответила Зина.- Ему все равно, кто там. Он и с шайтаном сладит.
Открылась дверь, и вошел улыбающийся Султан.
-С тобой вот уже три года лажу, почему же с шайтаном не договориться,- посмеялся он.- Как дела, работяга? Чем сегодня будешь заниматься и с кем вечером танцуешь?- Это уже Гапуру.
-Хочу проверить, что там, в старой землянке,- улыбнулся Гапур.
-Что? Поручение тебе дали в атеистическом кружке?- весело спросил Султан.- Я знаю, чем ты там, в городе, занимаешься. Мне рассказывал один здешний парень. н учится в той же школе. Это он здесь слух пустил, что ты воюешь против бога и всяких там чертей. Мать приходила ко мне и просила образумить тебя.
В дверь постучали.
-Войдите и будьте как дома,- отозвался Султан. В комнату вошел учитель Або.
-Хотим сегодня с Гапуром устроить облаву на шайтана в старой землянке,- вместо приветствия сказал Султан, обращаясь к учителю.
-Не мешало бы покончить с этой загадкой,- серьезно ответил Або.- А то судачат каждый вечер старики. Морочат людям головы. Кое-кому это выгодно. А звуки-тои впрямь в землянке ночью раздаются.
-А хочешь, Гапур, сегодня же сходим туда? Ты бери ружье, я - балалайку. Хочешь?- улыбнулся Султан, подмигнув при этом Або.
Зина накрывала на стол, когда в коридоре послышались шаги. Султан открыл дверь. В комнату вошел Абайдулла, тоже дальний родственник Гапура, которого он раньше не знал.
-Салам алейкум,- сказал тот, вытаскивая из кармана опорожненную наполовину бутылку с самогонкой, которая была заткнута пробкой из бумаги. Осматривая присутствующих, он качнулся несколько раз. Рубашка у него сзади вылезла из брюк, измятая папаха еле держала сьна голове, правая щека была выпачкана мазутом.
-Здесь в комнате есть мужчины, чтобы ответить мужчине на его мужское приветствие?- повел он рукой вокруг.
-Есть, валлахи-биллахи! Ва алейкум салам!- сказала Зина, протянув ему руку.- Ответить на приветствие такого мужчины должны настоящие мужчины. Ты как пророк: всегда появляешься там, где тебя очень ждут.
-Ты, ты... настоящий мужчина,- пролепетал Абайдулла.- С тобой мы и будем нить водку.
-А как же,- озорно пошутила Зина,- мужчины пьют водку, а гуси - воду.
-Вот, вот... Этим гусям ставь воду на стол,- пошатнулся Абайдулла.
-Вот здесь садись, Абайдулла.- Зина поставила к столу пятый стул.- Здесь место тамады. Ты его и займи.
Абайдуллу Гапур видел впервые. Он с улыбкой наблюдал за его неуверенными движениями. Смотрел и думал: «Этому и бог и черт - все одно».
-А это что за человек?- указал пьяный на Гапура.- Он что пьет? Мужской или гусиный напиток?
Юноша отошел и встал у стены.
-Стесняешься...- Он открыл бутылку, налил полстакана и протянул Гапуру.- Пей, не стесняйся. Пока я жив, ты в этом нуждаться не будешь. А эти пусть пьют воду.
Гапур взял стакан и держал его, пока Абайдулла и себе не налил, а затем поставил стакан на стол.
-Простите, но я не пью.
Або и Султан молча переглянулись. Зина собрала обед и пригласила всех к столу. Абайдулла снял папаху и бросил ее на кровать, где лежала балалайка. Струны зазвенели.
-Кто там играет?- оглядываясь, спросил Абайдулла.
-Шайтан из твоей шапки,- засмеялась Зина.
-Нет в моей шапке шайтанов,- пролепетал пьяный,- они в землянку все перешли.
-Вот и напарник для тебя,- обращаясь к Гапуру, указал Султан на Абайдуллу.- Возьми его с собой на сражение с шайтанами. Он тебя не подведет.
-Ей-богу, не подведу, если даже там окажется их целая сотня,- заверил Абайдулла.
Обед прошел весело, в шутках. Або собрался домой, сказав, что у него дома есть дела.
-У него дела,- бормотал Абайдулла, выходя следом за Або,- а у других будто их нет. У меня побольше дел, чему тебя.
Вскоре Зина ушла на вечернюю дойку. Султан и Гапур остались вдвоем.
-Шутки в сторону,- заговорил Гапур,- но сегодня ночью я все же схожу в землянку. Ты меня поближе проведешь, а сам, если боишься, не ходи со мной.
-Я не верю, что там есть что-нибудь,- ответил Султан,- но одного тебя не пущу.
Гапур уже успел заметить упрямый характер брата. Когда совсем стемнело, он собрался уходить, хотя Султан уговаривал его остаться ночевать.
-Родители обидятся, пойду к ним.- И попросил ружье:- Завтра на зорьке похожу около озера, постреляю дичь.
Простившись, Гапур вышел и направился с ружьем на плече к дому, но возле клуба повернул в обратную сторону и быстро зашагал к старой землянке. Любопытство все же брало верх.
Ночь выдалась темная. Дул слабый ветерок. Избегая ненужных встреч, Гапур шел по обочине старой дороги. Поодаль от нее неясной длинной полосой белела совхозная ферма. Заросшая бурьяном тропинка вела мимо скирды прошлогодней соломы. То слева, то справа иногда вспыхивали огоньки. «Кошки или собаки бегают в поисках мышей и сусликов»,- подумал Гапур. Он останавливался, оглядывался назад - не идет ли за ним Султан? Впереди послышался шорох. Гапур присмотрелся: на фоне черного неба виднелся силуэт чьей-то коровы. Он осторожно двинулся дальше, то ускорял шаги, то, затаив дыхание, чутко прислушивался: не раздадутся ли таинственные звуки, о которых велось столько разговоров?
Кругом было тихо. В воздухе чувствовался лапах надвигающегося дождя. Вскоре первая капля упала на руку. «До землянки, должно быть, близко»,- думал Гапур. Ему казалось, что он идет уже целый час. «Не заблудился ли?» Гапур остановился, присел на корточки, присмотрелся. Впереди был лес. Он взял вправо. Будто тихий шум спокойно текущей реки, слышался шорох зеленых листьев. Изредка треснет под ногами сухая палочка да почти из-под ног вспорхнет испуганная пичужка.
Сверкнула молния, осветила местность, и шагах в двадцати Гапур обнаружил землянку. Он даже присел машинально, но тут же выпрямился. «Позор!- подумал он.- Страх! Перед кем и чем?» Никаких звуков не было слышно. «Интересно, с какой стороны дверь?» Гапур потрогал локтем фонарик в правом кармане брюк.
И вдруг послышался слабый стон. Гапур похолодел. Стон повторился. Потом перешел в какие-то странные звуки, которые были похожи не то на вой шакала, не то на мяуканье кошки и оборвались так же внезапно, как и начались.
Некоторое время Гапур стоял не шелохнувшись, и опять кто-то не то захохотал, не то заплакал. Как будто действительно плачет ребенок. И Гапур медленно, но решительно пошел к землянке - звуки раздавались оттуда.
Продираясь сквозь высокий бурьян, двигаясь боком, Гапур осторожно обошел землянку. Вот и дверь. «Почему я днем не побывал здесь?» - мелькнула мысль. Направив в проем двери ствол ружья, он протиснулся в землянку. В темноте перед ним что-то завозилось, раздался резкий шорох, хлопанье крыльев, и Гапур нажал на спусковые крючки. Грохот резанул уши, сильно ударило в плечо. И опять воцарилась жуткая тишина. Но ненадолго. Гапур перезарядил ружье и достал из кармана фонарик. Тускло-желтый диск покатился в правый дальний угол землянки. Вот он выхватил из темноты чью-то мохнатую шапку огромных размеров. Показалось? Нет! Опять сверкнула молния... Гром... Кто-то за дверью поволок вязанку прутьев... Гапур прислушался. То шумели деревья. Дрожь в теле утихла, и Гапур встал, держа ружье на изготовку, сделал несколько шагов... Но что это? Ствол ружья уперся во что-то мягкое.
-Черт возьми, да это же сова!..- вырвалось у него. Не обращая внимания на проливной дождь, Гапур,
радостный, выскочил из землянки и почти бегом зашагал к селу, держа в правой руке драгоценный трофей.
Промокший до нитки, усталый, весь в грязи, Гапур предстал перед удивленными Зиной и Султаном.
-Теперь село в безопасности. Вот он, тот самый нечистый дух.- Гапур бросил сову к ногам Султана.
Некоторое время Султан удивленно смотрел на убитую птицу, но вот брови его нахмурились.
-Отец дважды приходил, искал тебя. Ты разве не знал, что он сегодня на ужин людей позвал? Сказал, чтобы и ты не один приходил, а с друзьями. А ты по землянкам ночью шаришь да птичек стреляешь. Пойдем сейчас же. И Або с собой пригласим, будто мы вместе с ним ходили по каким-нибудь делам. А то отец обидится, а при Абос молчит. А за сову придется отвечать. Она - птица полезная.
Никого из мюридов * еще не было в доме отца, когда пришли Гапур с Султаном и учителем Або. Элберд, довольный их приходом, дважды обнялся с Або и усадил его около себя на кухне. В другой комнате все было готово к приему гостей. Стол, кровати и стулья оттуда вынесли.
На полу постелили кошму, циновку, коврик, снятый со стены. Все было приготовлено для так называемого зикра - одного из обрядов мусульманского богослужения.
Гапур знал, что отец очень хотел, чтобы очередной зикр был проведен в их доме: это помогло бы создать семье репутацию среди единоверцев. Хотя времена были не те, когда господствовала религия, но в селении сохранялась многочисленная община поклонников одного из имамов. Входил в нее и отец Гапура, которому были неприятны разговоры, возникшие в последнее время о том, что его сын, уехав в город, все больше забывает обычаи предков.
Гапур чувствовал настороженность односельчан. Нет-нет да и поймает на себе высокомерно-неприязненный взгляд того или иного односельчанина. Даже когда ехал сюда, в кузове «полуторки», грузовичка, типичного для фронтовых и послевоенных дорог, попался незнакомый попутчик, который всю дорогу бушевал по поводу неверующей растленной молодежи. Всю дорогу он призывал небесные кары на головы молодых, не желающих беречь заветы предков...
-Увидишь,- горячился он,- добром это не кончится, будут наказаны за легкомыслие те, кто отвратил свое лицо от аллаха.
К удивлению Гапура, незнакомец назвал фамилию его отца и, узнав, чей Гапур сын, дружелюбно добавил:
-Будешь у отца, заходи. Меня зовут Абас. Мы с твоим отцом одного братства верующие. Кунта-Хаджи наш устаз...
Сгущались вечерние сумерки. Машина подкатила к дому Абаса. Пассажиры повыпрыгивали из кузова. Абас, как это принято, пригласил к себе всех домой. Но те, поблагодарив его, пошли в разные стороны. Попрощавшись с Гапуром, Абас ушел. Гапур посмотрел ему вслед и улыбнулся - вспомнил огромного бурого медведя, которого в детстве видел в цирке. Тот так же вразвалку, забавно ходил за хозяином по арене.
У самого порога Гапур встретил мать с ведром: она шла доить корову. Все такая же худенькая, озабоченная.
-Слава богу, что ты приехал, а то каких только слухов здесь о тебе не пускали. Отец страшно недоволен тобой -... Заходи. Я сейчас вернусь.
Отец сидел на козьей шкуре посредине комнаты. Он совершал вечернюю молитву. Сын на цыпочках прошел позади него и встал у окна.
Закончив основной обряд моления, отец воздел к небу руки и возвысил голос:
-О аллах, всемогущий, добрый, щедрый! Спаси нас от грехов...
В комнате полумрак и тишина. Лишь слышно потрескиванье дров в печке да тиканье настенных часов. На земляном полу перед печью - световые зайчики. На противоположной стене вырисовывалась согнувшаяся фигура отца. Гапур протянул руку к верхнему углу высокой кирпичной печи, достал оттуда спички и зажег керосиновую лампу. Тени и мрак исчезли.
-Как же это ты вздумал приехать?- обратился наконец отец к сыну, не поворачиваясь к нему лицом, медленно перебирая пальцами кругляшки четок.- Мы и вправду подумали, что ты вражду с нами затеял за то, что породили и вырастили тебя. Почти три месяца не соизволил показаться, узнать - живы ли мы. Лучше бы мы умерли, чем терпеть такое.- Все это он говорил спокойным тоном, хотя старался говорить сердито. Но это ему плохо удавалось, так как приезд сына его сильно обрадовал. Но он должен был его отчитать - так велел ему устав.- Всю свою жизнь я молюсь, все тяготы перенес,- повысил он голос,- для того, чтобы замолить грехи, допущенные здесь, и избежать адских мук там, в праведном мире. Сейчас, на старости лет, мне легче видеть тебя мертвым, чем дождаться, когда ты всех нас в ад поведешь. Я думал, ты учишься хорошему, а ты с плохими людьми связался, готовишься с богом воевать. Другие дети из этого села, что учатся в городе, каждую субботу приезжают к своим родителям. А ты в это время все с аллахом счеты сводишь. Гляди, он сведет с тобой счет быстрее.
Мать тихо открыла дверь, вошла с ведром, поставила его в угол, когда говорил отец. По выражению лица было видно, что она ожидала этого разговора.
-Я ни с кем счетов не сводил,- спокойно ответил Гапур,- родителей своих уважаю больше, чем те, кто каждую субботу приезжают домой, а в понедельник возвращаются на учебу с отцовскими деньгами и сумками харчей. Я учился. Не приезжал домой часто потому, что в выходные дни работал. Зарабатывал деньги, чтобы не брать их у вас. А дружу я с хорошими людьми. Из-за меня вам беды не будет никогда...
-Эй! Дома вы?- послышался из коридора чей-то голос. Открылась дверь, и в комнату вошел мужчина средних лет. Отец и мать встали, приглашая гостя сесть. Это был учитель Або. Он переехал сюда жить еще раньше родителей Гапура.
Або был учителем начальных классов. Еще в довоенные годы он окончил педагогическое училище и всю свою дальнейшую жизнь посвятил воспитанию детей. Никто из воспитанников не называл его иначе, как уважительно: учитель Або. Ему это было приятно. Або знал, что они платят ему той же любовью, с какой и он относился к людям. Не забывал своих учеников и после окончания ими начальной школы, и тогда, когда они становились взрослыми и уже работали. Для него они навсегда оставались его учениками, так же как и он для них оставался учителем Або. Все, что в нем есть доброго, все свои возвышенные помыслы и чувства он внушал своим питомцам. И многие из них старались всей своей жизнью оправдать его надежды, радовали его своими успехами, делились с ним своими неудачами и огорчениями. Тяга учеников к нему укреплялась еще и тем, что его уважали, и почитали их родители, все взрослые люди села. К нему они шли за советом, его выбрали депутатом сельского Совета. Коммунисты постоянно выдвигали его в партийное бюро колхоза. Для них он также был своим человеком, учителем Або. Невысокого роста, плотно сложенный, всегда подтянутый, и сколько помнит его Гапур - седой, с короткой стрижкой. Носил он брюки-галифе, защитного цвета китель, сапоги с голенищами в гармошку.. Ходил Або размеренным твердым шагом, с высоко поднятой головой. Говорил тихо, спокойно, жестикулируя правой рукой, словно подчеркивая важность того, о чем говорил. Его крупное лицо всегда светилось сдержанной, приветливой улыбкой. И лишь большие черные глаза под густыми бровями выдавали волнение, когда он с кем-то спорил или был чем-то недоволен. Никогда никого не оскорблял при любом настроении и только настойчиво пытался убедить собеседника в своей правоте. Гапур помнил, как, поймав ученика на разных шалостях, учитель, беседуя с ним, вначале подчеркивал лучшие черты его характера, а потом уж говорил о его проступке, да так, что ученику самому становилось стыдно за свое поведение.
- Иду и вижу,- начал Або,- около дома останавливается машина. Кто-то повернул к вам. Я сразу подумал: уж не Гапур ли приехал? Очень захотелось его повидать. Напоминает он мне моего Хизира, погибшего на войне.
Похож тот был на Гапура. И возрастом тогда был такой же. Сейчас бы семью свою имел.
- Да пусть Хизир вам на том свете наградой от аллаха будет,- сказал отец Гапура.- В газавате * с фашистами он погиб. Без всяких препятствий ему райские двери открыты.
- Пусть бы лучше он здесь пожил, Элберд,- грустно усмехнулся учитель.- А там... Впрочем, это я так. Не мой один погиб. Их миллионы. Они погибли, погасив вспыхнувшее пламя ада здесь, в единственном мире. В таких, как Гапур, я вижу и своего сына, и миллионы тех, кого не стало вместе с Хизиром. Был я два дня в городе. Во Дворце пионеров на стенде среди фотографий лучших вожатых видел и фото Гапура. Говорил с директором его школы. Он очень хвалил вашего сына. Приятно это было мне. Побольше бы таких, как Гапур. Вам гордиться можно. Хорошего сына воспитали.
- Да что же это я сижу, как в гостях,- спохватилась мать,- кушать не готовлю.
- Я зашел всего на несколько минут, не беспокойтесь, пожалуйста.- Або поднялся.- Да будет у тебя воля,- обратился он к бывшему ученику,- чтобы до конца идти по избранному тобой пути.
- Валлахи-биллахи,- сказал отец, поднявшись вместе с Або,- желаннее тебя гостя в этом доме не бывало. Ты не уйдешь, пока не поужинаем вместе.
- Спасибо. Я зайду в следующий раз,- поблагодарил учитель, взяв за руку Гапура. Отец засобирался проводить гостя.
- Ни шагу не делай,- сказал Або.- Меня вот Гапур проводит.
- Спасли вы меня от гнева родительского,- с благодарностью произнес Гапур, когда они с учителем вышли за калитку. Або не стал уточнять, что означают слова Гапура, будто знал все заранее.
- Увидимся завтра, поговорим о многом,- сказал Або, прощаясь.
Вернувшись в дом, Гапур застал родителей в добром настроении. По всему было видно, какое впечатление произвели на них похвалы старого уважаемого учителя, которого отец знал уже давно. Отец и мать наперебой
рассказывали Гапуру, как их здесь встретили родственники, как они живут. Кто к ним приходит. Вот тогда в первый раз услышал он и о тайне старой землянки. Видно было, что им не нравилось здесь.
- Сам черт меня попутал и завлек в это село,- сокрушался отец!- Непонятные вещи здесь творятся. Все время шум, ночью музыка на улице. Что-то нечисто здесь. И эта землянка... У нас старики часто собирались на молитвы. А здесь каждый себе молится. Многие пожилые люди и не молятся. Бога начали забывать.
- Сейчас везде так,- заметила мать, сидевшая у печки.- Везде черт попутал людей. Раньше, бывало, в каждую пятницу взрослые всего села шли в мечеть, молились там. Умрет кто-нибудь - собираются мюриды и целых три дня на все село зикры делают. Даже были отдельные женские группы. Как же чертям было подступиться к мусульманину?
- Э, что и говорить,- поддержал жену отец,- раньше все начальники вместе с простыми людьми молились. Приедет, бывало, наш сосед из дальнего края в отпуск -большим офицером был,- снимет с себя военную форму, оденется в черкеску и идет вместе со всеми молиться. Даже пристав, не мусульманин, поощрял молитвы, никогда никому не говорил, что, мол, вредно молиться, держать уразу. Он, наоборот, хлопал по плечу тех, кто молится. Меня несколько раз хлопал и говорил: «Хорош ваш бог, молись ему и уразу держи, ты хороший верующий, только на собрания, на митинги не ходи, никого не слушайся».
- А сейчас,- вновь включилась в разговор мать,- молодые люди - и местные, и те, что приезжают,- поучают,- будто уразу держать плохо и молиться, говорят, не надо.
- А начальники,- вставил отец,- так те не то, чтобы молиться... В месяц уразы среди белого дня стоит взрослый человек и курит - дым трубой. В мои молодые годы такого не было. Если даже кто и не держал уразы, так боялся показывать это людям.
О многом еще рассказывали отец и мать, вспоминали времена своей молодости, на многое жаловались.
- Правда, большинство людей жили тогда куда беднее и все же веру в бога не теряли.
- Оттого люди и стали его забывать, что стали лучше жить,- перебивая друг друга, вспоминали они.
Гапур понимал, что разговоры эти ведутся специально для него. Боятся старые родители, что их сын уклонится от веры, от избранного ими пути.
Мать подала ужин сначала отцу. Потом угостила сына. Сама же, как всегда, поела, присев около печки.
После ужина отец и мать долго еще расспрашивали сына, какие новости в городе, много ли там истинных мусульман, как живут люди, держат ли там скот, имеют ли огороды, учатся ли в институте девочки и многое, многое другое. Им ни разу не приходилось бывать в городе, хотя то село, где они раньше жили, было от города на расстоянии шестидесяти километров.
И вот теперь отец затеял зикр. Деваться было некуда, но ободряющие взгляды учителя и Султана успокоили его. Стали ждать гостей.
Первым появился сосед Абас. Он обнялся с отцом, с Або и Султаном поздоровался за руку - обниматься положено только с мюридами своей секты. Або на таком вечере он видел впервые, но удивления своего ничем не выдал.
- С сыном вашим мы вместе ехали из города,- сказал он, глядя на Гапура.- Узнал я его сразу. Понравился он мне.
- А он ничего не говорил об этом,- сказала мать, довольная и тем, что говорят о сыне, и тем, что он сегодня здесь. Теперь все поймут, что Гапур идет по стопам своего отца, не позорит их дом.
- Вас хотел видеть бригадир,- обратился к Абасу стоявший около двери Султан,- ругался, что третью ночь не приходите на пост, присылаете то одну, то другую жену.
- Пусть он голову не морочит,- рассердился Абас. Его большие, навыкате, отливающие желтизной глаза злобно засверкали. Большую руку свою он поднял над бритой головой, прочно сидевшей на толстой красной шее, и резко опустил ее на поясницу.- У меня есть справка, что обострился радикулит.
- Ваша жена сказала, что вы в город поехали,- невозмутимо сказал Султан.
- Да похоронят ее отца с кабаном!- выругался Абас и тут же добавил, что ездил показаться городским врачам.
- Жена сказала, что вы больную сестру проведать ездили,- улыбнулся Султан.
- Да пусть она на том свете с отцом и матерью своими не встретится!- еще громче сказал Абас.- Она болтает о том, чего не знает сама.
- Это которая?- вмешалась в разговор мать, перебирая посуду, не глядя на разговаривающих.
Абас промолчал. Султан ответил, что старшая.
- Если бы не ее отец,- продолжал злиться Абас,- я бы поступил с нею по-своему.
- Да,- подтвердил Элберд,- отца я ее знаю. Он был муллой большого села. Богатый был человек. Сельсовет потом в его дом поместили. Сначала он жил в горах у родственников, а потом выстроил дом и опять разбогател. Женился на молодой. Скажи,- неожиданно обратился он к Абасу,- есть ли у твоего тестя сыновья?
- От матери моей жены есть три сына. От последней жены у него не было никого,- ответил тот удивленно.
- А они бывают у вас?- спросила мать.
- Двое бывают,- нехотя ответил Абас,- а третий сидит в тюрьме. Пострадал по наговору - машину государственного зерна обнаружили во дворе. Чего только ни делали, чтобы выручить,- ничего не помогло. Осудили.
- Можно войти?- раздался в коридоре чей-то писклявый голос. Султан открыл дверь. Вошел турк *, старик Баадул. Он обнялся вначале с хозяином дома, затем с Абасом.
- Чем дорога увенчалась?- спросил он Абаса.
- Да привез кое-что по мелочи,- ответил нехотя Абас,- платки, несколько пар туфель. Дорогу еле оправдал.
- Прибедняешься, как всегда,- сказал турк.
- Аллах видит,- ехидно улыбнулся Абас,- у кого из нас больше денег. Ты никому не говоришь, где и сколько ты выручил.
Або внимательно следил за Гапуром. Тот стоял и кусал губы. Видно, хотелось вмешаться в разговор.
- Не нужно,- шепнул Або.- Лучше давай послушаем со стороны, и ты больше о них узнаешь.
- А сапоги, что я у вас купил, в магазине стоят меньше,- обратился Султан к турку.- На подошве цена выбита.
Аллах видит,- сказал турк, подняв указательный палец к потолку,- в магазине я за них триста пятьдесят заплатил.
В разговор вмешался Абас и сказал, что иногда на подошве неправильно выбивают цену. Не ту цифру поставят - вот тебе и ошибка.
В коридоре послышались чьи-то голоса. Кто-то пробасил:
- В дом пускаете?
- Войдите, войдите,- поднялся отец Гапура. Вошли пятеро, среди них был и сам тамада Мухти. Минуты две-три прошло, пока обнимались. Потом, сняв у порога обувь, все прошли в приготовленную для них комнату и сели полукругом.
- Або,- позвал Мухти учителя,- ты пришел сам или тебя пригласили? Я хочу знать: ты с нами или все еще в стороне от нас?
Або встал у двери. По тому, как он изменился в лице, Гапур понял, что учитель волнуется. Он подошел к нему и встал рядом. Присоединился к ним и Султан. Не успел Або слова сказать, как вошли еще пятеро, потом еще трое. Церемония приветствия. Шум, восклицания, объятия.
Среди вошедших был один незнакомый. Его представил Юсуп-мулла.
- Это мой шурин,- сказал он,- брат жены. Сегодня приехал. Шесть лет не виделись с ним. В самом холодном крае жил.
- Где ты там был?- спросил Мухти с видом знатока географии холодного края.
- На Колыме,- ответил гость.
- Знаю, знаю,- закивал головой тамада.- Холодное место. Лет пятнадцать назад бывал и я в тех краях.
- О аллах! Глубоки твои тайны! Сберегай нас от плохого, направь нас на путь праведный!- воскликнул Элберд. Султан и Гапур поняли, что это предупреждение не вмешиваться в разговоры старших, тем более на «святые» темы.
Тамада поднял голову, улыбнулся и обратился к гостю:
- Да будут все твои беды и невзгоды позади. От всех грехов ты очищен благодаря тем годам, что провел вдалеке.- Это означало, что тамада желает закончить разговор на эту тему.
Не обращая внимания на слова тамады, гость брезгливо продолжал:
- Конечно, виновен в том, что меня посадили, не кто иной, как мой сосед Саадул. Его жена купила у нас платье, какое я взял в магазине. На следствии она подтвердила, что купила у нас. Отсюда все и пошло... Нет, такое не прощается. У вас, почтенных людей, хочу спросить: как мне теперь быть?
Наступила пауза. Молчание нарушил мулла. Как всегда, пробормотав что-то по-арабски, он сказал, указав на шурина:
Слава аллаху, что он вернулся живым. Но если бы он умер там, в тюрьме, в руках гяуров *, кровь его была бы на том соседе. Сейчас легче обеим сторонам.
- Сколько ты в месяц зарабатывал до ареста?- спросил Мухти у пострадавшего, взяв уже на себя роль судьи.
- Не могу сказать,- ответил тот,- но я обеспечил всем свою семью.
- Большая семья?- спросил Мухти.
- Шесть человек. Все были на моем иждивении. Тамада потупил голову, долго молчал, шевеля губами.
Наконец, погладив седую голову, заявил:
- Валлахи азям! Саадул должен заплатить этому человеку столько денег, чтобы он в течение шести лет полностью мог содержать семью из шести человек.
- А отобранные вещи, что взяли из его дома при обыске? Как с ними быть?- спросил мулла, помогая «истцу»
- Стоимость всего этого должна быть заплачена тем гяуром,- ответил Мухти. Все одобрительно закивали головами.
- Позвольте мне сказать,- вмешался в разговор Султан, на этот раз с одобрения Або.- Ведь те вещи - это жене его, а народные. Почему же Саадул должен их возместить ему?
- Не народные, а ничьи,- ответил мулла-самозванец.
- Ничьих вещей не бывает,- сказал Султан,- и украсть у государства или же в колхозе в миллион раз грешнее, чем у кого-то одного.
- Спасибо!- съязвил Мухти.
- Нет никаких новостей,- ответил Султан.- Государство наше - это все люди страны. Значит, тот, кто крадет у государства, крадет у всех.
- Что скажет учитель на это?- высокомерно спросил тамада, показывая рукой на Або, сидевшего рядом с Султаном и молодыми людьми в соседней комнате у открытой двери.
В другом кругу Або пригласили бы на самое почетное место. Он - уважаемый человек среди жителей села. Который раз его единогласно избирают депутатом сельского Совета. Многие идут к нему за советом и за помощью. Даже мюриды к нему не раз обращались. А здесь мовлат. На нем главенствуют лишь правоверные. Мухти и мулла уверены, что каверзный вопрос Султана - дело учителя.
- Было это задолго до войны,- издалека начал учитель.- Уважаемый в кругу мюридов тамада заключил договор с мастеровым казаком из соседней станицы, чтобы тот сделал ему крышу для нового дома. За это тамада обещал ему хорошо заплатить. Когда мастер закончил работу, хозяин предложил ему меньшую сумму. Тот возмутился и стал настаивать, чтобы ему заплатили так, как договаривались. Тамада стоял на своем. Кто-то должен был разрешить спор. Обратились они к мудрому старцу. Тот выслушал и ответил: «Сказать, что не прав глава мусульман - тамада мюридов, боже избавь, я не могу. Но то, что мастер прав,- это я могу подтвердить».
Все засмеялись. Лишь Мухти и мулла были невозмутимы.
- Обратился некто к святому,- начал тамада, поглядев на Султана,- и попросил его растолковать странный сон. Идет он мимо чужого двора, и на него принялись лаять одна взрослая собака и десять щенят. Огляделся он и увидел собаку. Но как ни пытался, никак не мог увидеть щенят. Оказалось, что щенята лаяли из утробы собаки, перебивая ее лай. «Что бы это значило?» - спросил он святого. Тот ответил, что это значит, что в будущем младшие будут перебивать старших.
Мухти замолчал и, прищурившись, обвел глазами окружающих, желая увидеть, какое впечатление это на них произвело. Затем он небрежно пододвинул под локоть подушечку, которая лежала около него на полу. То же сделали и другие мюриды.
- Некто видел яблоки, чудесные с виду, но гнилые внутри,- в тон тамаде начал новую притчу Або.- Видел стаю черных ворон, то кружившихся над дохлой скотиной, то клюющих ее и вновь взлетающих и каркающих.Яблоки - это люди, с виду хорошие, красивые, а внутри грязные. Что же касается ворон, то это тоже люди, пытающиеся жить чужим трудом.
- Або, ты неплохо знаешь святое писание,- сказал тамада,- неплохой бы из тебя проповедник получился. Да вот пошел не по тому пути.
- Шайтан отрекся от аллаха после того,- сказал мулла, ехидно улыбнувшись,- когда усвоил все его науки.
- Ты прав, Юсуп,- ответил Або, понимая, что его слова обращены к нему.- Отречься можно лишь от того, во что не веришь. Долгое время мы гадали, что за тайны скрыты в старой землянке. Ты много потрудился над тем, чтобы закрепить эту тайну, хотя сам в нее но верил. Потребовался всего один выстрел Гапура, чтобы сделать-то, чего не смогли сделать тысячи твоих молитв и сотни талисманов, написанных твоей рукой.
- Никогда я не говорил, что там может быть шайтан,- зло ответил мулла.- Шайтанов невозможно видеть сейчас, Раньше они открыто ходили. Их многие видели. А сейчас, когда люди начали терять веру в бога, они проникли в их души и повелевают ими или в образе людей живут среди нас.
- Скорее всего шайтаны сейчас ходят в образе спекулянтов и воров,- сказал Султан, готовый вступить в спор.
- Время вечерней молитвы уходит,- напомнил хозяин дома и поднялся, увидев побледневшее лицо муллы.
Все поднялись. Мулла встал впереди всех. Началась молитва, смысла которой не знал и сам предводитель.
Або, Султан, Гапур и несколько молодых людей вышли на улицу.
- Я очень рад, что мы здесь вместе,- сказал Гапур учителю.
- Никогда в споре не горячись, Гапур,- отечески наставлял его Або.- Запомни: кто умеет медленно идти, тот меньше устает в пути.
- Но ведь и то правда: пока медлительный размышляет, решительный уже дело кончает,- улыбаясь, ответил юноша.
Открылась дверь, всех вновь пригласили в дом. Мюриды закончили молитву, приготовились к ужину. Або и нескольким другим гостям, не мюридам, приготовили стол в смежной комнате. Началась трапеза.
На отсутствие аппетита никто из мюридов не жаловался. Мухти заметил, что мясо сварено хорошо. Подали бульон.
- Слыхал я от одного муллы,- сказал кто-то из мюридов,- что можно есть мясо скотины, зарезанной и не мусульманином, если в том селе или городе живут хотя бы три мусульманина.
- Истина,- ответил Юсуп, зная, что эти слова обращены к нему. - Можно есть и не спрашивать, кто зарезал скотину.
- Да простит меня бог,- сказал мюрид, сидевший напротив муллы.- Правда ли, что и мусульмане когда-то свинину ели?
- Истина,- ответил мулла, захлебываясь бульоном,- когда-то ели. Но пророк Мухаммед запретил потом ее есть.
- А правда ли, что один бок ее и сейчас не запрещено употреблять в пищу? И почему это так?
- Нет ничего грязнее,- ответил с охотой мулла,- чем вода, коей сделано омовение перед молитвой. Кто-тов ыплеснул эту воду на свинью, копавшуюся у порога, и облил ей один бок. Но какой, никто не знает.
- Наука этот факт объясняет иначе,- вмешался Гапур.- В жаркой Аравии во время походов воины Мухаммеда страдали от жирной свинины расстройством желудка. Поэтому он и запретил есть свинину. Болезни быстро прекратились.
Юсуп покачал головой, словно отмахивался от надоедливой мухи, но в спор с юношей вступать не стал.
Мюриды поели. Пока убирали посуду,, они о чем-то переговаривались между собой вполголоса. Но вот наступила тишина. Мюриды переглянулись, присели на корточки. Абас поднял высоко голову, положил правую руку на правую щеку, левую - на левое бедро. Так он посидел немного с закрытыми глазами и запел протяжную песню о том, как святой за тысячи лет до своего появления на свете в образе человека во искупление грехов своих будущих мюридов решился на то, чтобы пойти в пламя ада. Остальные мюриды подхватили песню: «Страшное пламя вокруг святого расступилось, как только он начал утреннюю молитву. Двинулся дальше, и возникли перед ним адские змеи. Но они превратились в пепел, когда праведник обеденную молитву богу послал. Еще несколько препятствий ради мюридов преодолел он благодаря предвечерней, вечерней и ночной молитвам».
Песня закончилась. В минуты пауз то один, то другой мюрид восклицал:
- О боже, храни ты его тайны! О боже, не разлучай нас с добротой и заступничеством нашего устаза-наставника святого.
Женщины, сидевшие на кухне, концами черных платков вытирали слезы.
- Наставникам наставник, почетный среди всех вятых, о имам - воскликнул тамада.- Не забудь нас - своих бедных детей. По тебе мы плачем, ты в думах наших. О боже! Дай нам умереть с именем нашего устаза на устах.
О пророке другом запел Мухти, прочие дружно подпевали. Это была одна из древнейших песен. В ней рассказывалось, как аллах после полуночи вызвал к себе пророка на седьмое небо. Кинулся пророк в рай. Там тысячи крылатых коней, что могут вмиг доставить к повелителю. Но один из них тысячу лет не ест, не пьет, мучается, желая увидеть пророка. Он и сослужил пророку службу. Не успел пророк открыть сомкнутые веки, как оказался перед богом...
- Пророка верный друг святой,- заметил кто-то из мюридов,- когда он с аллахом без перегородки разговаривал.
- Все овили * бога избранники.- Мулла вздохнул, поднял глаза к потолку.- Все они перед богом ответственны за дела своих последователей.
- О, как опасен человек, не имеющий устаза! -И, как бы невзначай, мулла кивнул в сторону, где сидели Або и его товарищи.- На третью же ночь,- продолжал он уже более спокойно,- после смерти человека в могилу к нему входят два ангела, посланных аллахом,- и начинают допрос. Прежде всего спрашивают, знает ли покойник, чей он сын. Он должен ответить, что его отец - Адам, а мать - Хава. Знает ли он своего творца? «Бог мой творец»,- ответил тот. В конце допроса спрашивают, кто его устаз. Счастлив тот, кто назовет его имя. О, как несчастлив не имеющий его! Появляется в таком случае шайтан и заявляет свое право на грешника. Попадает он в ад, какие бы хорошие дела в жизни ни совершал. Або,- обратился мулла к учителю после короткой паузы,- кто твой устаз, кому ты молишься?
Все затаили дыхание, Гапур встрепенулся от неожиданности.
- К какому устазу ты советуешь обратиться своим юным друзьям?- не унимался мулла.
Або улыбнулся:
- Ты спрашиваешь, кто устаз мой и кого советую своим юным друзьям? Народ - наш наставник. Он никогда не обманет, не подведет. Он бессмертен. Наши наставники,- продолжал он,- это те, кто жизни свои посвятили трудовому пароду. Те, кому мы обязаны своей свободой, своим счастьем. Но не те мученики, что завещали людям
страдания в этой единственной жизни, пообещав счастье там, в несуществующем, потустороннем мире.
- Не боишься ты греха?- спросил мулла.
- Нет большего греха,- ответил учитель,- чем омрачать радость и счастье людей, заражая их сознание заученными небылицами. Ты же не знаешь ислама.
Гапур радовался ответам учителя. Ему казалось, что это и его победа. Он гордился Або.
Дверь отворилась. Вошел Абайдулла. Ему предложили место рядом с Гапуром, но он прошел мимо, со звоном бросив какие-то железки у двери. Гапур кивнул ему головой, посмотрел на учителя и заулыбался.
- Ассалам-алейкум, божьи слуги!- приветствовал Абайдулла мюридов и, не дожидаясь ответа, присел в их кругу.- Я сегодня не смог бы прийти,- продолжал он,- если бы не сломался трактор. Я даже отпрашивался у бригадира, говорил, что сегодня у моего родственника вечер мюридов. Но тот сказал, что надо работать. Еще начал стыдить: что, мол, будем есть и надевать, если все будут ходить на вечера мюридов. Говорю ему: «Почему я должен работать ради того, чтобы кормить и одевать мюридов? Почему я не могу быть таким же мюридом, как они? Чем я хуже?» Он опять спрашивает: «Что же будет, если мы все станем мюридами?» А-а, ты здесь,- обратился он вдруг к турку.- Хорошо, а то пришлось бы мне завтра искать тебя. Оказывается, тот костюм, что ты продал мне, совсем не шерстяной, а из какого-то ште... штепеля. Мне это сказала соседка. Ты возьми его и продай вот это мумулле. Ему будет как раз. А мне верни деньги.
Все молчали, слышно было чье-то хихиканье на кухне. Молодые люди еле удерживались от смеха. Тихонько смеялись и женщины, недавно плакавшие от унылых песен мюридов.
- Теперь будет концерт,- потирал руки Гапур.
Элберд чувствовал себя неловко из-за того, что Абайдулла несет чушь, портит настроение Баадулу. Ведь он его гость, и собрались здесь только для зикра. Бывает, конечно, думал хозяин, что мюриды друг другу наносят обиды. Но тамада быстро разрешает спор, штрафуя того или другого, а иногда и обоих нарушителей спокойствия. Он назначал местом очередной встречи мюридов их дома, а значит, обязывал их приготовить хорошее угощение, зарезать барана. А как быть тамаде в этом случае? Турка он, конечно, не оштрафует, думал отец Гапура, Абайдулла его штрафа не примет.
Элберд оказался между двух огней. Он не хотел обидеть турка, не мог выпроводить Абайдуллу. Тот - дальний родственник его покойной матери, а родственники матери - особо почитаемые люди. Он хотел, чтобы быстрее начался обряд зикра. Это понял турк. Хлопнув в ладони, он вытянул длинную худую шею и запел протяжно: «Ла-илаи-ил-аллах». Абас подхватил мелодию. Присоединились и остальные, повторяя эти четыре слова и в такт хлопая в ладони.
Так продолжалось некоторое время.
- Может, нам уйти отсюда?- поднялся Гапур.
- Не торопись,- придержал его Або,- посидим. Тебе надо все это знать. Скоро они войдут в экстаз. Ты увидишь интересный обряд. Его смысл - довести до изнеможения собственное тело, источник греха. Тогда праведный дух освободится и восторжествует над дьяволом, для которого тело - желанный сосуд.
Постепенно нарастающий темп пения и хлопанья в ладони поднял мюридов на ноги, и они все быстрее понеслись по кругу. Теперь уже в соответствии с обрядом повторялись другие слова: «Уль-иллах, уль-иллах!» От ритмичного топота их ног дрожали стены. В вихре зикра закружился и Абайдулла, предусмотрительно надев фуражку козырьком назад, потому что козырек, нависший надо лбом, считался оскорблением Али, одного из сподвижников пророка. По преданию Али имел выпуклый лоб, нависавший над лицом как козырек. Все прислушивались к командам турка. А он требовал бежать все быстрее и быстрее. Кто-то в экстазе неистово кричал:
- Гоните, гоните черта!
- Топай сильней!- командовал другой.
- Нет бога, кроме аллаха!- кричал третий.
Турк по-арабски произнес какое-то слово, и мюриды еще быстрее закружились в обратную сторону.
Мокрые от пота рубахи прилипли к телам. Кое-кто, сбросив тюбетейку с кисточкой, обвязал голову большим белым носовым платком. Мухти вышел из круга, встал у стены и, раскачиваясь на коротких ногах, бубнил: «Уль-иллах...» Вышел из круга мулла, а вслед за ним и хозяин дома. Остальные продолжали состязание в беге, выкрикивая не понятные никому слова.
Не вот раздался голос турка, бег стал замедляться. Еще слово, и все остановились, образовали круг в середине комнаты. Мулла, тамада и хозяин присоединились к кругу. Абас, обхватив голову руками, запел все то же: «Ла-илаи-ил-аллах». Все дружно подхватили. Так длилось минут десять. Песня из четырех слов, постепенно стихая, превратилась в монотонное и тихое гудение. Наконец прервалась. Тамада возвел руки к небу. Все сделали то же. Он обратился к аллаху, прося его, чтобы все доброе, что сделано ими за этот вечер, было направлено прежде всего пророку великому, устазу наставнику, всем близким и дальним родственникам Элберда. Затем уселись на прежние места. Подали чай, жареные лепешки, халву. Осмотрел все это Абайдулла и в недоумении поглядел на хозяина дома.
- А мясо забыли подать, что ли?
- Ты к мясу опоздал,- улыбнулся Султан,- его уже съели.
- А вот года три тому назад Абас съел суп со свининой,- сказал Абайдулла некстати и засмеялся, поглядев на мюрида. Абас покраснел.
- Всегда ты скажешь какую-нибудь глупость,- сказал с досадой хозяин.
- Спроси Султана, если мне не веришь,- уже серьезно подтвердил Абайдулла, указав на Султана, подававшего чай мюридам.- Почему, вы думаете, он такой жирный? Конечно, от супов со свининой.
Все видели, в какое неловкое положение попал Абас. Мулла решил его выручить.
- Сказано в святом писании,- начал мулла, наливая чай из стакана в блюдце,- если кусок свинины лежал на лепешке, то лепешку эту не грешно съесть, только надо срезать корку, где лежала свинина. Если же упадет капля водки на лепешку, лежащую поверх восьми, то грешно есть не только верхнюю, но и самую нижнюю.- Все поняли, что слова эти имеют прямое отношение к Абайдулле.
- Свинина-то не на лепешке лежала, а в супе. Он съел ее вместе с супом,- не унимался тот.
Никому не хотелось ссоры. Чтобы сгладить весь этот нелепый разговор, Султан пошутил:
- А Абайдулла ест не девятую снизу, а самую верхнюю.
Все засмеялись. Смеялся и Абас, минуту назад готовый оскорбиться, отомстить Абайдулле за его дерзость.
- Нигде в писании вы не найдете запрета на самогонку,- парировал Абайдулла.- Там сказано о вине. А я если и выпью, то самогонку.
Або сидел на кухне с молодыми людьми и то улыбался чуть заметно, то настораживался. Он что-то шепнул Гапуру: не хотел, чтобы возник скандал, который мог бы обидеть хозяина дома.
Гапур понял его. Он вышел на улицу, постоял минут пять, потом зашел, сильно хлопнув дверью, чтобы все слышали. Заглянул в комнату, где сидели мюриды, и обратился к Абайдулле:
- Там просит тебя бригадир. Говорит, что срочно нужен по очень важному делу.
Тот нехотя поднялся.
- И тут не дадут отдохнуть,- недовольно проворчал он.- Нужен, нужен. Как будто ему я нужен, а здесь нет.
Когда Абайдулле сказали, что его ждет бригадир, лицо Абаса побледнело. Он подозвал к себе Султана и спросил на ухо:
- Не вздумает ли этот гяур зайти сюда?
- Нет,- успокоил Султан,- он ушел, сказал, что поедет на полевой стан проверить, на месте ли сторож.
- Там моя жена, она сегодня за меня дежурит,- сказал Абас. В голосе его чувствовалась растерянность.- У меня справка есть,- показывал он на поясницу, делая при этом страдальческое лицо.- Радикулит у меня.
- А правда ли это? Ведь обманывать - это величайший грех для правоверного,- спросил Султан, с недоверием поглядев на Абаса.
- Валлахи-биллахи, другой бы на моем месте с постели не поднимался,- ответил тот, краснея.- Но как только настанет время молиться или идти на вечер мюридов, каким бы я больным до этого ни был, всегда чувствую себя хорошо. Значит, мои молитвы и эти обряды зикра угодны богу. Иначе бы он не давал мне совершать их.
- Так бывает с человеком,- сказал турк Баадул,- когда он избран богом.- Хотя разговор между Султаном и Абасом велся шепотом, все же острый слух турка уловил его.- Значит, аллах дает тебе возможность платить емуд олг. И тебе за это уготован рай,- говорил он Абасу, а поглядывал на Султана.
Абас благодарно взглянул ему в лицо. Опустив голову, он тихо произнес:
- Не хотел я об этом говорить. Долго молчал. Но ты, турк, очень догадлив. Как святой. Поэтому сегодня молчать я не могу.- Толстая шея Абаса покрылась потом.- Было это -перед рассветом,- начал он громко, чтобы все слышали.- Проснулся я в бригаде раньше обычного. Показалось, будто кто-то толкнул меня в плечо. Открыл глаза, смотрю - от меня быстро удаляется какая-то тень.
Человек бы, думаю, так быстро не смог удаляться. Видно, показалось. С молитвой на устах и с думой о Кунта-Хаджи я вновь задремал. Вижу во сне, братья мусульмане, солнце восходящее, а на середине неба - круглая луна. Кунта-Хаджи трогает меня за плечо и говорит: «Проснись, Абас, молиться время настало. Отныне ты угодник бога и пророка. Ты избран ими». Вскочил я - никого вокруг. Солнце еще не взошло. Помолился я. На следующую ночь та же картина. К чему бы это?- обратился Абас ко всем.
- Счастье тебе, Абас,- сказал мулла.- Избран ты самим богом. Если бы ты трижды видел во сне солнце, то был бы полным шейхом. А сейчас ты, дважды видевший и солнце, и луну во сне, ты, к кому являлся наставник святой, можешь быть спокоен за судьбу свою в том праведном мире. Что бы ты ни сделал с этого прекрасного дня - все тебе будет прощено богом. Твой устаз постарался за тебя. Ты уже безгрешен.
- Как это ему легко удалось!- воскликнул Гапур, стоявший у порога позади Або и Султана.- Грешил, грешил, допустим, и вдруг во сне увидел такие картинки, и все прощено. Легко, легко.
- Какие грехи?!- вспылил Абас.
- Я говорю не о ваших,- сдержанно ответил Гапур,- вообще говорю...
В разговор вмешался Султан:
- Теперь, Абас, у тебя сельчане больше будут покупать товаров. От этого будет двойная польза. Ты будешь огребать денег, сколько запросишь. Люди будут приобретать и вещи, и святого. А это значит, что все твои покупатели будут обеспечены раем, а ты здесь обеспечишь себя барышами. Какой счастливый сон! А насчет грехов -это ты сам знаешь лучше Гапура, тем более он тебя почти не знает. Ты на Гапура не обижайся. Он просто говорит, что так легко списывать грехи. Поэтому можно их совершать.
Або посмотрел на хозяина дома. Вид у того был непроницаемый. Элберд был глубоко верующим человеком. Он верил, что все удачи и неудачи в его жизни связаны с расположением к нему его устаза. Он верил и в то, что на том свете вся судьба его будет зависеть от наставника, что его устаз обязательно будет посредником между ним и богом. Он не сомневался, что его устаз - сильнейший из наставников, и гордился тем, что еще в детстве определил себе в наставники именно его. Он не раз говорил Гапуру и другим своим детям, что тот, у кого наставник
Кунта-Хаджи, никогда в ад не попадет. Но он не был фанатиком. На вечера мюридов ходил редко, говорил, что среди мюридов много таких, кто приходит сюда, чтобы поесть и посплетничать. Все, кто его знает, видели, что он всю жизнь живет честным трудом. А сам он считал, что труд завещан ему его устазом. Он глубоко верил преданиям, что его устаз всю жизнь ходил в суконном армяке с деревянными палочками вместо пуговиц, в овчинной папахе и лаптях из сыромятной кожи, ел только то, что выращено им самим на маленькой делянке земли у лесной опушки. Он верил и тому, что его устаз бессмертен,- живет где-то за горами, за морями,- и что он с Востока должен вернуться к своим мюридам. Гапур слушал эту сказку, и в детстве она его очень волновала. Он хотел, чтобы тот, кого очень ждет его отец, поскорее вернулся. Гапуру казалось, что все должны слушаться отца, и он сердился на того, кто так долго не идет на его зов. Ему было обидно, что отец так унижается перед кем-то, пусть даже и самим устазом.
Отец Гапура, убедившись сегодня из разговора, что Абас не тот человек, которого можно приближать к себе, к своему дому, не стал сдерживать Гапура и Султана, споривших с ним. Он даже хотел, чтобы в этот разговор вмешался Або, чтобы окончательно поставить на место зарвавшегося самозванца - святого Абаса. Как же так, думал он, мой честный устаз во сне является к спекулянту и лжецу Абасу, показывает ему солнце и луну, прощает все его грехи, чтобы он и дальше обманывал честных людей?
Або, будто уловив мысли хозяина, вмешался в разговор.
- Абас,- начал он,- я уважаю людей, особенно эту семью да и многих гостей здесь. Я говорю о честных людях, живущих своим трудом. Честные люди не могут терпеть того, кто пытается обманывать их.
Мюриды зашевелились, усаживаясь поудобнее, чтобы лучше видеть и слышать учителя.
Даже за то короткое время, что он жил в Зандаре, учитель Або заслужил большое уважение среди сельчан. Они убедились в его справедливости, правдивости и всегда с удовлетворением слушали его выступления на сходах, на собраниях. Всех располагало к нему его отношение к их детям, которых Або учил добру и правде жизни, трудолюбию. Но были в селе и такие люди, которые ненавидели его за это. Путем обмана, пользуясь простотой и доверчивостью честных тружеников, они хотели жить за счет чужого труда. В этот вечер Або опять столкнулся с некоторыми из обманщиков и лицемеров. И не без интереса наблюдал, как те сами разоблачали себя в глазах честных людей.
- А я их не обманываю,- оправдывался Абас.- Кого я из них обманул? Фельдшера, может быть, немножко обманул, чтобы бригадир не придирался. Мне нужно было съездить в город.
- А ведь в город ты ездил за товарами,- сказал Або,- чтобы потом перепродать их за большую цену. Разве это честно? Разве это не обман?
- Но я же, я же... сам платил за них,- пытался оправдаться Абас- Я же и за дорогу туда и обратно платил.
- Я просто хотел уберечь тебя от плохого,- говорил спокойно учитель.- Сейчас время такое, что на обмане далеко не уедешь.
Гапуру приятно было слышать такие слова. Абас молча посмотрел на Або, на Гапура и остановил свой взгляд на мулле. Тот сидел, словно его не касался весь этот разговор. Мухти решил вступиться за мюрида.
- Аллах велит,- сказал он,- чтобы люди искали богатства любыми средствами.
- Аллах,- перебил его Гапур,- если он справедливый, не может позволять одним обманывать других и наживаться за чужой счет.
Отец рассердился бы на сына за то, что он перебил старшего, если бы, как ему показалось, Гапур не заступился за справедливость аллаха. Он никогда не согласится с тем, что аллах может позволить одним обманывать других...
- Абас кормит свою семью,- продолжал тамада, не обращая внимания на слова Гапура.- Ни у меня, ни у вас он ничего не ворует. Ни у кого ничего не просит.- Последние слова тамада произнес на повышенных нотах, подчеркивая этим, что он готов сражаться за верного мюрида.
- Об Абасе плохо может сказать лишь тот,- послышался дребезжащий голос турка,- кто сам не способен ни на что. Абаса знают не только в этом селе. Его знают во многих местах. Его услугами пользуются многие. Он такой мужчина, что в нужный момент может любую сумму денег занять кому угодно. Он такой мужчина, что на любой риск пойдет, если это потребуется. У него большая семья - две жены из лучших ингушских фамилий и двенадцать детей, которых он одевает, обувает и кормит получше, чем любой отец в этом селе.
Абас с пренебрежением посмотрел на Або, словно спрашивал у него: «А кто ты такой?»
- Прав Баадул,- неожиданно для мюридов сказал Султан.- Абаса мы знаем все, его знают во многих местах.- Он сделал паузу.
Мюриды смотрели на говорившего. Тамада, довольный, кивнул Султану головой. Лишь Або улыбался, ожидая продолжения.
- Турк прав,- повторил Султан.- Прав в том, что Абас может в нужный момент дать взаймы любую сумму денег. Но он умолчал о том, что Абас берет свой долг и вместе с ним по пять процентов получает навара. Это ему выгодно.
Лицо и шея Абаса покрылись красными пятнами. Турк вытянул длинную худую шею, отчего стал похож на гуся, готового броситься в драку. Тамада строго посмотрел на хозяина дома, словно указывая ему не допускать оскорбления гостей. Но Элберд не замечал этого взгляда, продолжал смотреть на кисти своих рук, лежащие на коленях.
- Турк прав,- еще громче произнес Султан,- Абаса знают во многих местах. Но он не сказал, почему его там знают. Его знают во многих городах как частого гостя, привозящего туда то пшеницу, то картофель, что покупает он здесь по дешевой цене и продает там намного дороже. Его чаще знают там как человека, мешками покупающего разные товары. В окружающих нас селах его знают как скупщика хлеба и картофеля и продавца товаров по высоким ценам.
Султана никто не перебивал. Добрая улыбка учителя, восхищенные взгляды Гапура, багровое, взволнованное лицо Абаса, хмурый вид тамады ободряли его, придавали ему спокойную мужественность.
- На риск он пойдет не по любому поводу. Здесь турк допустил неточность,- продолжал Султан.- Он пойдет на риск, если это принесет богатство. Да, у Абаса большая семья. Он купил за деньги вторую жену. Турк говорил, что обе его жены из хороших ингушских фамилий. Я хочу сказать, что это не так. Хорошие фамилии, хорошие семьи никогда человека не продадут. А дети? Те, что должны учиться, не учатся. Плохая слава о них в селе идет: к воровству приучаются и они.
Абас не выдержал последних слов Султана, но обратился почему-то не к нему, а к Або:
- Бог видит, я никого из |
