Рубикон

(2002 год, 17-19 июня)

Мы выехали из Курумкана, так и не закупив в дорогу хлеба – ребятам вдруг не захотелось колесить по безлюдным улицам, и Будаев махнул рукой, мол, купим в Улюнхане. Я была этим огорчена – в карманах было только две пачки дешевых вонючих сигарет, но делать было нечего. Улюнхан был последним бурятским поселком перед самым сложным участком, и нашей последней надеждой на пополнение продуктов. До Майска я доехала довольно легко – дорога шла по глубокому песку, в котором взяли "Уралы" с коляской, так что я могла не торопиться – на такой скорости мой Щенок без труда преодолевал все препятствия, карабкался в горку и, чуть повиливая, вывозил из сыпунов.

В Майске мы заплатили за проезд через Джиргинский заповедник, получили пропуска и прошли инструктаж у директора заповедника, в соответствии с которым, нам категорически запрещалось разводить костры и бросать, где ни попадя, окурки, и выдвинулись к Улюнхану.

И тут-то я узнала, что такое «кузькина мать». Местные не зря предупреждали нас о дождях – дорога шла по полям, чернозем размесили трактора и грузовики, и я стала отставать. Место было ровное, грязь была равномерно размазана по всему полотну дороги, "Уралу" с коляской на такой кашке-малашке не угрожало абсолютно ничего – его могло только занести или развернуть, я же очень быстро устала ворочать огромным рулем. Я не хотела падать еще раз, тем более мне претило вываляться в этой грязи, похожей на свежий навоз. Я задыхалась, выбивалась из сил, и все чаще и чаще останавливалась в самых неподходящих для этого местах – иногда даже посередине лужи. Пот тек по лицу, но вытереть его было нельзя, я вцепилась в руль до ломоты в плечах. Алексей ехал позади, было видно, что он сильно нервничает – он начал кричать на меня, когда я останавливалась, чтобы передохнуть. Это из-за остальных. Они недовольны. Они очень недовольны. Они пренебрежительно смотрят на меня, когда я их догоняю. Даже Олег, даже Женька. Они торопятся – кто-то снова сказал им, что Баргузин поднимается, и мы можем не успеть переправиться на тот берег. Они все время куда-то торопятся, даже если причины нет, они её найдут! Я злюсь, но молчу. Я проеду этот же путь, но… немного медленнее.

В Улюнхане хлеба не было – пекарня закрылась здесь еще два года назад, не было здесь и заправки. Я пожала плечами и подумала, что безалаберность должна быть наказана – мне нужно гораздо меньше продуктов, чем им. Мы свернули на дорогу, идущую к броду, и за полчаса долетели до Баргузина по укатанной песчаной дорожке.

И тут все ломанулись куда-то влево, в лес. Я недоумевала, зачем, пока Алексей не объяснил мне, что где-то там, в глуши есть маленький деревянный санаторий Умхей, на котором можно остановиться и принять минеральные ванны, которые находятся прямо на улице. Правда, чтобы попасть туда, нужно переехать Баргузин. Глядя на широкую, метров в сто, стремительную темно-коричневую реку, я недоумевала – с чего они решили, что смогут переехать? И зачем им вообще санаторий? Они что, больные, что ли? Вроде вчера в бане мылись…

- Ну, как ты не можешь понять! – орал Алексей, все порываясь рвануться в лес, - Видишь брод?

- Нет…

- Да вот он!

- Ага… И что?

- Мы можем его перейти?

- Не можем?..

- Да! Не можем! Что нам, сидеть здесь и ждать? Да уж лучше там! Там хоть домик можно будет снять!

Я решительно не могла понять, почему мы должны сиднем сидеть на каких-то минеральных источниках, – ладно, мы не могли переехать, но ведь мы могли подождать здесь машину! В конце концов, пошел бы какой-нибудь вездеход, можно было бы договориться о том, чтобы он перевез нас на тот берег…

- Ай! – Алексей раздраженно махнул рукой, - Ехай за мной!

Мы проехали по темному берегу метров пятьсот и увидели, что остальные едут нам навстречу. Они пронеслись мимо нас, не соизволив даже объяснить, в чем, собственно, дело, и почему они едут обратно. Я кое-как развернулась…

Я упала, когда ехала туда – заднее колесо поскользнулось в повороте на влажном стволе березки, лежащей на дороге и я вылетела прямо в лес – в тонкий березняк. Я упала когда ехала обратно – на колее, и на этот раз меня так придавило мотоциклом, что я не могла вылезти из-под него, и Алексею пришлось помогать мне.

С ним происходило что-то нехорошее. Мне казалось, что он начал бояться. Он боялся за меня. Он видел, как с каждым днем моя нога становится все чернее, и как появляются новые и новые синяки. Ну да, я падала. А кто, собственно говоря, сказал, что будет без падений? И вроде, как-то само собой подразумевалось, что падений будет очень много, мне только не нравилось, что мы так быстро ехали – справиться с мощным мотоциклом на грязи да еще на скорости было сложно. Чуток помедленнее бы…

- Вот так и ломают ноги! – крикнул он, когда меня придавило мотоциклом, я удивленно смотрела на него снизу – он едва не плакал, глядя на меня.

Мы вернулись на брод.

- Вы чё носитесь туда-сюда? – взъярился Алексей.

Мецкевич глянул на него сверху вниз.

- А там проехать нельзя… – ответил он равнодушно.

- И что будем делать?

Будаев глянул на меня через плечо, передернулся.

- А я знаю?

Не знаешь, так не знаешь. Мы с Алексеем слезли с мотоциклов и пошли смотреть брод.

Берег представлял собой плоский рыжий блин, который рассекала посередине темная колея дороги. Рядом с колеей стоял белый старый щит в потеках ржавчины, на котором было написано «Джиргинский заповедник» Кто-то углем дописал внизу: «Здесь живет ручная утка берегите её!» Колея уходила по скатанному склону вниз, к реке, сам берег был невысокий, но обрывистый, слева от дороги стояла раскореженная ржавая секция моста, а сама махина моста, смятая и скрученная, валялась в трехстах метрах ниже на середине реки, там, где Баргузин расстилался перекатами широких рукавов – много лет назад его снесло наводнением.

Мимо поляны в сосновый лес уходила еле заметная дорожка. Мы прошли по берегу вниз и увидели, что берег становится еще круче, а река – еще глубже. И вроде бы не такая уж и большая глубина, а вот на тебе! – не переправишься на мотоцикле, никак не переправишься: воды – по пояс, а течение… течение быстрое, хотя и уклон небольшой, но снесет и тебя, и мотоцикл, и найдут тебя потом только вон, около того моста.

За раскореженной секцией моста был кустарник, а потом черный лес, лес и лес, все дальше и дальше уходящий к горизонту. За лесом – синюшный хребет, над которым клубились черные тучи, между тучами и хребтом струилась серо-черная плотная паутина – шел дождь.

Сразу возле переправы, справа, из воды торчал пенек. Высокий такой пенек, был обвязан наверху металлическим тросом.

А на той стороне – почти через сто метров, виднелся прибрежный желтенький песок, и стояли толстые кедры, и даже скамейка, как будто, виднелась – там был егерский пост. Там начинался Джиргинский заповедник. Ниже по берегу Баргузина были заросли кустарника. Выше – холм, скальным обрывом уходящий в реку. А поверху кустов виднелись иссиня-черные тучи, они двигались в нашу сторону. Там то и дело мелькала молния, била куда-то вниз, в землю…

Мы оглянулись на остальных. Они стояли, бессмысленно глядя на реку, словно загипнотизированные течением. Да что же ты, Будаев? Принял на себя командование – так командуй! Но он вместе с остальными стоял и смотрел, словно ждал, что от его взглядов вода расступиться. Нет, Будаев, чудес не бывает…

Я посмотрела на молнии, отогнала мотоцикл подальше от высоких деревьев и заглушила его.

- Что, ставим палатку?

- Ставим!

Наши действия словно подстегнули остальных. Делать-то ведь нечего, остается только ждать, когда вода спадет. Или оказии. Я верила – что-то обязательно должно случиться. А пока нам оставалось одно – обживать берег. Скоро начнется дождь, и я хотела быть готовой к нему.

Позади нашей палатки, ближе к берегу, поставил свою палатку Будаев. Палатки Олега, Вадима встали рядом…

Как-то очень быстро Мецкевич дал всем понять, что продуктами заведует он. С ним никто не спорил, хочется человеку местечко посытнее – пожалуйста. Он разделся по пояс, повязал очередную цветную тряпочку на голову и не на шаг не отходил от костра. Он быстро спелся с журналистами. Как оказалось, у них одна, но пламенная страсть – этой страсти они взяли с собой вдосталь. Они все время сидели у костра и опрокидывали стаканчик за стаканчиком. Пьяненький Мецкевич одним глазом смотрел за варевом, а когда приходила пора есть, отказывался от своей порции, хитро щуря серые глаза, и шепелявил:

- Ззнаес-с, повар с пальца с-сыт!

Не знаю, был ли он сыт, но доволен он был, и лицо прямо-таки лоснилось от счастья. Вася Попов тоже довольно щурил свои темные щелки глаз, его круглая физиономия становилась еще круглее. Мне не понравился этот парень. Ему было только двадцать три, а когда он стянул с себя футболку, оказалось, что у него белое, бабье тело, дрябленькие бока, и никакой мускулатуры. А еще чувствовалось, что он уже привык к почтительному отношению к себе, как к «столичному» журналисту. Увидев меня рядом, он тут же начинал меня поучать, как мне надо ехать, и рассказывать о том, что у него был «Иж».

- Я бы на вашем месте серьезно подумал, ехать ли на тот берег. Местные ведь говорят, что нельзя пройти, что они зря говорить, что ли, будут? Я вообще вам удивляюсь, вы, что, прогноз погоды не могли в интернете прочитать? Ясно же, что дожди будут.

Я даже спорить с ним не хотела. Во-первых, неужели из-за прогноза погоды мы должны были отказываться от поездки? Ведь все взяли отпуска специально для этого случая. Второго такого раза, что бы все так совпало, не будет! А во вторых, какой прогноз? На территории Бурятии три метеостанции, а сама территория – видели на карте? «Здесь десять Франций лягут на планшете…» Так что терра инкогнита у нас в России до сих пор - терра инкогнита. Хочешь посмотреть в интернете, какая погода будет между Курумканом и Куморой? Ой, не смешите мой мотоцикл! Метеослужбы даже не знают, где это находится. А если боишься, - сиди дома. Я отошла в сторону, и он переключился на парней.

Валентин был постарше и поумнее – не лез с разговорами, ничего не комментировал, и воспринимал мир таким, каким он был.

Женька с Олегом бродили по берегу. Они уходили то вниз по реке, то снова появлялись у костра, приволакивали дровишки, а потом ушли вверх. Будаев решил провести время с пользой и продолжил поиски неисправности своего "Урала". Они увенчались успехом. Оказывается, у него прогорели клапана. Он обрадовался, как ребенок, и стал их притирать. В этот момент он был похож на древнего человека – сидит себе первобытный мужчина, вертит что-то меж ладоней – огонь добывает.

Короткий дождь на время загнал всех в палатки. К нам с Алексеем снова пристал Вася.

- Я вот тут смотрю, все свои мотоциклы от дождя полиэтиленом накрывают, а вы не укрываете. Почему?

- А зачем? – спросил его Алексей.

- Не знаю, - опешил Вася.

- Вот и я не знаю, зачем их укрывать, - отрезал Алексей.

- Нет, в самом деле, - не отставал прилипчивый Вася, - Я вот вижу все ломаются, а у вас мотоциклы едут и едут…

- Видишь ли, мы их ремонтируем не во время, а до поездки! – сказала я и закрыла молнию на палатке, чтобы отстал.

Вечером на дороге появились долгожданные вездеходы. Три машины – «Урал» и два КАМАза тяжело вздохнув, остановились на пригорке. Открылись дверцы и сверху, из кабин на землю повыпрыгивали мужики в ковбойках и кирзовых сапогах.

- Вы куда, мужики, собрались, на мопедах-то? – едко пошутил один из них, высокий, черноголовый парень, он был в красной клетчатой рубашке с засученными рукавами.

У наших мотоциклистов, словно языки к небу прилипли, они разводили руками и что-то мычали в ответ.

- Ты бы сходил, поспрашивал, может, перевезут, - сказала я Алексею.

Он подошел было к водителям, но те отмахнулись.

- Да ты чё, груженые идем! Некогда…

Они немного потоптались на бережку и один за одним пошли по кабинам. Взревели дизельные двигатели, поляну окутали облака дыма, и машины, потихоньку, одна за одной, двинулись в воду. Они подпрыгивали на невидимых камнях, коричневая пена бурлила под колесами…

Я решила, что это будет отличный кадр и, достав фотоаппарат, бросилась на берег. Валентин тоже вскинул камеру на плечо, но из ближней машины вдруг высунулось дуло пистолета-пулемета, и строгий голос крикнул:
- А ну, не снимай!

Нам пришлось опустить камеры. Честно говоря, стало не по себе. Машины сноровисто перебрались на тот берег и скрылись за кедрами. Мы пошли к костру…

Мы потеряли на Баргузине три дня. Все время шел дождь. Странное дело: тучи возникали где-то над заповедником, медленно и уверенно, словно полчища татаромонголов, шли к нам, поливали нас дождем, и уходили в сторону гор, чтобы там развернуться и снова пойти на нас. Уровень воды в реке незначительно понижался к утру и прибывал к вечеру, видимо, за день в горах таял снег. И ничего не говорило о том, что река все же сжалиться над нами, да и пропустит на тот берег.

Мы развлекались, как могли. Сперва думали, как переправиться. Потом начали осуществлять задуманное. Алексей ушел вверх по реке, нашел более узкое место и решил, что можно сделать так: сперва по течению, наискосок спустить легкий плот из камер с человечком, разведать, есть ли на том берегу выезд к дороге. Если есть – натянуть трос и на этом же плоту аккуратно, страхуя, переправить все по частям. Если плот не будет сильно осаживаться в реку, то веревки выдержат. Идею оценили и даже начали строить легкий плот из больших камер и жердей, но тут пришел Будаев и сказал, чтобы не маялись дурью, а шли бы и делали большой плот из бревен. Все бросили легкий плот и пошли валить сухостой для плота.

Мы провожали их удивленными взглядами.

- Леш, расстояние большое, веревки намокнут, тяжелый плот осаживается воду сильно. Его перевернет течением! Да и веревки не выдержат…

Алексей задумчиво смотрел на сверкающие на той стороне зарницы и сказал:

- Не выдержат… Они и здесь-то тоже не выдержат. А уж там…. Ну и ладно, пойдем строить большой плот! Надо же чем-то заняться.

Они его построили. Весь день ушел на то, чтобы найти, свалить и притащить мотоциклами к реке сухостой. Бензопила Будаева сразу же вышла из строя, и пилить пришлось двуручкой. Сухостой подгоняли по размеру, искали скобы – дальше на поляне когда-то стояли избы, потом они сгорели, и мы на пепелище нашли много целых, чуть ржавых скоб. Недостающие скобы мы с Алексеем напилили из толстой стальной проволоки, которая торчала из земли около моста. Плот был тожественно спущен на воду и даже окрещен «Непотопляемым» по всем морским правилам – на него брызнули водки. Потом его снова подтянули к берегу, и молчаливый Андрей Кравчук загнал на него свой мотоцикл, предварительно выгрузив около костра продукты.

- А если утонет? – спросила я его.

- Значит, судьба у него такая, - ответил он равнодушно.

Под тяжестью "Урала", плот осел в воду, но выдержал.

- Ну, что, осталось натянуть трос! – бодро сказал Будаев.

И тут же «искупался» в Баргузине. Его вытянули на берег веревкой.

Следующим пошел Мецкевич. Он взял в руки тоненький батожок, на пояс надел накачанную камеру, привязал к спасательному поясу веревку и смело вошел в стремительный поток. Первые пятнадцать метров дались ему легко, но потом стало глубоко, ноги скользили по камням, напор воды сбивал с ног, Мецкевич то и дело балансировал, и удержаться ему удавалось чудом. Я заметила, что веревка, которой его привязали, уже намокла и выгнулась дугой по течению. Я думала о том, успеет ли он дойти до середины реки, где было явно мельче, прежде чем намокшая веревка потащит его за собой, или не успеет?

Наверное, упорство и сметливость мотоциклистов растрогали кого-то наверху, и в тот самый момент, когда Мецкевич добрался до самой стремнины, на другом берегу появился вездеход «Урал».

- Вадим! Смотри! Машина идет! – закричали ему парни с берега и тыкали пальцами в приблизившийся грузовик.

Мецкевич не слышал их за ревом воды, он думал, что они показывают ему, куда идти, стал оглядываться, оступился. Чтобы удержаться, облокотился о шаткую камеру, которая, конечно же, ушла вниз и он, потеряв равновесие, окунулся в воду. Штаны химзащиты, доходившие ему едва ли не до подмышек, наполнились ледяной водой и потащили его вниз. Камера поплыла по реке…

- А-а-а! – выдохнул он от холода, - А-а-о!

- Тяните! – крикнул кто-то, и мы налегли на веревку. Вадим, словно хариус на леске, с головой скрылся под водой, потом вынырнул.

- Это!.. – успел крикнуть он, - Не это!.. Не тяни!

Ему выдали слабину, и он смог встать на ноги.

Будаев от души хохотал. Он уже успел переодеться в сухую одежду.

- Ой, Вадя, ляжечки-то у тебя! – шутил он, и хлопал Мецкевича по наполненным водой резиновым штанам.

- Да иди ты… - послал его возбужденный Мецкевич, он обернулся к парням, - Я это.. – он показывал жестами, - а оно это… И по коленкам мне…

Машину пришлось ждать около часа. Когда она, наконец, перешла через реку и выбралась на поляну, все сыпанули навстречу.

Грузный водитель в синей клетчатой рубашке и беленькой кепочке-панамке наметанным глазом определил старшего. Руки и лицо у него были в мазуте.

- Здорово, - сказал он Будаеву.

- Здорово коль не шутишь, - ответил Будаев, угощая его сигареткой, - Как там, на маршруте?

- Да ничего, мокренько… - водитель искоса поглядывал на Будаева, со вкусом закурил, и отстранено смотрел на реку – для него трудная дорога была уже позади.

- А-а, - протянул Будаев, по-видимому, не зная, как начать разговор, и они снова замолчали.

Я сообразила, что про нас, как про местных клоунов, решивших во что бы то ни стало утопиться в Баргузине, ему уже рассказали егеря на той стороне, которые третий день наблюдали за нашими действиями. По-видимому, понял это и Алексей. Он откашлялся и рубанул без всяких дипломатических изысков:

- Перевезете нас на ту сторону?

Водитель скосил глаза на него.

- Че платишь?

- А что просишь? – включился в игру Алексей.

- А сколько не жалко?

- Сто рублей, - встрял Олег Рудин.

Водитель его даже взглядом не удостоил.

- С каждого мотоцикла – пятихатка. И всех делов.

- Пятьсот рублей? – уточнил Алексей.

- Да, пятьсот.

- Давайте за триста, - предложил Олег, но водитель снова не повернул головы в его сторону.

- Пятьсот.

Мы заоглядывались на ребят. Ребята, похоже, были согласны. Это понял и водитель. Пока мы, торопясь, собирали палатки, он подогнал груженый вагонкой «Урал» к единственной на поляне горке и достал доски: видимо, не в первый раз переправлял в кузове нуждающихся. Между вагонкой и откидывающимся бортом было место как раз для мотоцикла.

Когда настала наша очередь, Алексей сразу же загрузил одиночку и загнал свой Гиперболоид. Он сел в кузов, мне досталось место рядом с водителем.

Машина покачивалась и подпрыгивала, но уверенно гребла вперед. Из кабины "Урала" река уже не казалось такой глубокой и стремительной. Водитель рассказал мне, что в прошлом году сам чуть не уплыл вместе с машиной, чудом удалось зацепиться за берег.

- Видела пень из воды торчит?

- Видела.

- Вот, пока его видно – можно ехать. Как скроет – лучше подождать, - потом он глянул на меня хитровато и спросил:

- Который из них муж-то? Этот, старый?

- Да нет, - сказала я, – этот! – я ткнула пальцем за спину, подразумевая Алексея, сидевшего в фургоне, - Молодой.

Это вопрос заставил меня задуматься. По-видимому, по его понятиям женщин с собой возить могли только «главари».

Переправив на ту сторону последний мотоцикл, он неторопливо сел за столик под кедрами, попросил бумаги, ручку и, сразу же рассказывая подробности пути, нарисовал свою, шоферскую карту. Обращался он исключительно к Будаеву:

- Сейчас пройдешь егерский пост, потом будет перевал. А, нормально, ничего сложного, пройдешь, потом увидишь такие ворота – там справа будет банька такая, ежели чё, можно там остановиться. Потом речка будет – Ковыли называется, но это тоже ерунда. Потом – восемьдесят первый километр, – там второй брод через Баргузин. Вот тут не знаю, смотри сам, река прибыла, может и упадет к тому времени, кто знает…

Потом будет перевал Волчьи ворота, его сразу узнаешь, а потом придется вам покувыркаться – пойдут мари. После марей будет отворот налево – туда не ходи, там стойбище эвенков раньше было, ничего там сейчас нет, только бензин потратишь. Потом будет сто десятый километр. Вот здесь – мертвые озера, от них подальше держись, говорят, фонит там, радиация, ничего там не водится, ни рыбы, ни мальков каких-нибудь, одно слово - мертвые. Потом дорога будет нормальная – вдоль Намамы. Вот тут будут Гагры, там под мостом паровозик лежит, увидишь, а потом пойдет река Светлая. Ну там тоже ничего сложного, а вот тут в самом конце – Срамная. Два километра. Не знаю я, как вы здесь пойдете. Тут уж как повезет… А, вот еще… вот тут будут девять ванн, через них не суйтесь, попробуйте пройти через Молочный ключ, он течет вот так, а вот тут будет отворот на него. После Срамной километров через десять будет Кумора… А там до БАМа рукой подать… - он нерешительно посмотрел на Будаева, который слушал его с независимым видом, - Ну, дня за три-то дойдешь. Как у вас с водой?

- А что?

- Да вода тут какая-то не такая, не хватает в ней чего-то, а может, че лишнего есть – зубы быстро портятся, я, когда еду, воду с собой беру. Увидите – она тут вся коричневая.

Пока он собирался, я успела заметить, что Юрка Будаев уже вовсю называл его дядей Вовой, и тот ему даже адрес свой читинский оставил – чтобы фотографии прислали. Когда «Урал» шел на тот берег, мы поняли, что вода в реке стремительно прибывает: пенек уже едва торчал над водой, течение стаскивало машину вниз, колеса скрылись за бурунами, но машина, забирая все выше и выше по течению, упрямо шла через реку.

Ехать на ночь глядя смысла не было, и мы раскинули палатки уже на этом берегу…

Дата добавления: 2015-06-25