Кончина святителя Игнатия 1 страница

Рапорт

19 сего марта получен мною при отношении г. Начальника Ставропольской губернии указ Святейшего Синода за № 765 с Высочайшим Манифестом о даровании Государем Императором крепостным людям прав состояния свободных сельских обывателей. Указ сей с приложениями был прислан на имя г. Начальника губернии с тою целию, чтоб действия гражданского начальства с духовным были одновременны и совокупны, по общему соглашению. В Высочайшем повелении Государя Императора, объявленном г. Начальнику Ставропольской губернии Государственным статс-секретарем, означено, чтоб обнародование Манифеста по всей Ставропольской губернии произведено было в один день с обнародованием оного по земле Войска Донского. Для сего г-н Начальник губернии отправлял в Новочеркасск курьера и, вследствие соглашения с начальством Войска Донского, положившего объявить Манифест 25 марта, в Великий церковный праздник Благовещения, также вследствие распоряжения Князя Наместника Кавказского, положил объявить единовременно по всей Ставропольской губернии в день Великой Духовной Вести Великую Весть Государственную.

Исполнение Высочайшей воли, объявленной Государственным статс-секретарем, было нарушено неожиданным образом. Священник церкви военного госпиталя, находящегося в г. Ставрополе, состоящий в ведении Главного священника Кавказской армии, прочитал Манифест 19 марта после Божественной Литургии без всякого сношения не только с гражданским начальством, но и с военным, несмотря на то, что командующий войсками генерал-адъютант граф Евдокимов находился в Ставрополе. Вследствие такого объявления возникли в народонаселении города Ставрополя неблагоприятные толки о начальстве, будто бы утаевающем Манифест. Чтоб утишить толки, оказалось необходимым немедленное объявление Манифеста в городе. Для письменных сношений по сему предмету уже не было времени. По сему, вследствие личного соглашения моего с военным и гражданским начальствами, Высочайший Манифест объявлен в Кафедральном соборе 20 сего марта по совершении Божественной Литургии, а по прочим церквам губернского города Ставрополя и по уездным Кавказской епархии имеет быть обнародован согласно предположению военного и гражданского начальств 25-го сего марта.

О чем долгом поставляю донести Святейшему Синоду.

Письмо к Обер-прокурору графу А. П. Толстому от 22 мая 1861, № 1486 [1338] (Об объявлении Высочайшего Манифеста)

Милостивейший Государь, граф Александр Петрович!

Отношение Вашего Сиятельства от 30 апреля 1861 года за № 2531 с изложением Высочайшего повеления Государя Императора [1339] разослано мною в печатных копиях по всем церквам вверенной мне Епархии и объявлено в Кавказской семинарии. Вместе с тем имею честь известить Вас, что в Кавказской епархии не было ни одного неприятного случая в роде тех случаев, о коих изволите говорить в отношении Вашем, по той причине, что при самом открытии дворянского Комитета по крестьянскому вопросу доставлено Кавказскому духовенству должное направление. Это направление изложено было в предложении моем Кавказской Консистории от 17 января 1859 года [1340] и заключает в себе ту же главную мысль о поведении духовенства, каковая изложена в циркуляре Вашего Сиятельства, что изволите усмотреть из прилагаемого при сем экземпляра копии с предложения, разосланного своевременно в таком виде по церквам. Когда же появились в журналах и газетах статьи противного направления, начавшие увлекать некоторых, то мною составлены замечания на сии статьи [1341] (замечаниями обнаруживалась неправильность статей и указывался тот вред, который мог произойти от увлечения ими), разосланы по церквам и объявлены в Семинарии, что оказалось особенно нужным.

По объявлении Высочайшего Манифеста по крестьянскому делу Кавказское духовенство увидело в Манифесте те самые основные мысли относительно дела, какие изложены были за два года <до этого> их Архипастырем, и, предуготовленное, направленное замечаниями, не могло давать Манифесту какого-либо произвольного толкования. Таким образом, в Крае, в котором недавно возникали беспорядки между помещичьими крестьянами от недоразумений, порождавшихся в среде их, сохранился, при обнародовании Манифеста, ничем не нарушенный порядок.

С чувствами совершенного почтения и преданности имею честь быть

Вашего Сия<тельства покорнейшим слугою Игнатий, епископ Кавказский и Черноморский>.

Рапорт Государю от 24 июля 1861 [1342] (Об увольнении на покой)

Августейший Монарх,

Всемилостивейший Государь!

Чувствуя крайнее оскудение сил от болезненности, продолжающейся около сорока лет, и постоянно питая в душе желание окончить дни в уединении, я подал в Святейший Синод рапорт, в котором, донося о состоянии моего здоровья, прошу увольнения от управления Епархиею и предоставления мне в управление общежительного Николаевского Бабаевского монастыря Костромской Епархии, по тому образцу, как это сделано для многих Архиереев, уволенных от дел Епархиальных.

То милостивейшее внимание, которого удостоивали меня Ваши Августейшие Родители, называя меня своим воспитанником, внушает и дозволяет мне обратиться к Вашему Императорскому Величеству с всеподданнейшею и убедительнейшею просьбою. Не по причине какой-либо заслуги и достоинства моих — их нет у меня — в память Ваших почивших Родителей и вследствие Ангельской доброты Вашего сердца окажите мне милость из милостей: повелите удовлетворить моему прошению; даруйте мне насущный кусок хлеба и просимый приют, в котором я мог бы окончить в мире и тишине дни мои, вознося недостойные и убогие молитвы о благоденствии Вашего Величества и всего Вашего Августейшего Дома, о покое и вечном блаженстве Ваших приснопоминаемых Родителей.

С верноподданическими чувствами глубочайшего благоговения и всесовершенной преданности имею счастие быть

Вашего Императорского Величества,

Всемилостивейшего Государя верноподданнейшим слугою

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

24 июля 1861 года.

Из рапорта в Святейший Синод от 24 июля 1861, № 1186 [1343]

При всем старании моем расстроенное долговременными болезнями здоровье мое восстановить минеральными водами, я мог получить в течение проведенных мною здесь трех с половиною лет только некоторое облегчение, но вместе чувствую особенный упадок сил. Донося о таком положении моем, я вынужденным нахожусь покорнейше просить Ваше Святейшество о оказании мне милостивейшего снисхождения увольнением меня от управления Кавказскою епархиею и о предоставление мне в управление общежительного Николаевского Бабаевского монастыря Костромской епархии по нижеследующим побуждающим меня к таковому избранию причинам: 1) Приобучался я к монашеской жизни в общежительных монастырях и настоятелем сделан первоначально в общежительный монастырь, почему имею особенное сочувствие к общежитиям. 2) Братство упомянутого монастыря достаточно для удовлетворения потребностям Архиерейского служения. 3) Климат и местность сего монастыря соответствуют слабому здоровью моему, заставляющему меня обращать особенное внимание на место жительства. Удовлетворение сей покорнейшей моей просьбы я сочту величайшим для меня благодеянием.

Письмо к Обер-прокурору графу А. П. Толстому от 24 июля 1861 [1344] (О содействии к увольнению на покой)

Милостивейший Государь,

Граф Александр Петрович!

Весьма давно я имел желание вполне уклониться от мира и по полученным мною монашеским воспитанию и направлению, и при созерцании болезненности моей, не обещающей мне долговременной земной жизни. Более и более рассматривая себя, убеждаюсь, что пустынным моим направлением я разошелся с направлением, требуемым служением посреди мира. Вследствие такового рассматривания и давнишнего расположения я посылаю сего дня рапорт в Святейший Синод о моем положении, с прошением увольнения от управления Епархиею и о предоставлении мне в управление общежительного Николаевского Бабаевского монастыря Костромской Епархии. Уведомляя Вас о сем, покорнейше прошу милостивого содействия Вашего, чем окажете мне истинное одолжение.

Призывая на Вас обильное благословение Божие, с чувствами совершенного почтения и преданности имею честь быть

Вашего Сиятельства покорнейшим слугою.

Игнатий, Епископ Кавказский и Черноморский.

24 июля 1861-го года.

Письмо к Обер-прокурору графу А. П. Толстому от 21 августа 1861 [1345]

Милостивейший Государь,

Граф Александр Петрович!

Письмо Вашего Сиятельства от 6-го августа за № 1488, коим по Высочайшему Повелению Вы изволите уведомлять меня, что всеподданнейшее письмо мое от 24-го июля Его Императорским Величеством принято благосклонно и выраженные в нем мои желания удовлетворены, мною получено сего 21-го августа. Всепокорнейше прошу Ваше Сиятельство повергнуть к стопам Его Величества мою всеподданнейшую, неограниченную благодарность за оказанное мне благодеяние, которое по моему положению ветхости признаю благодеянием величайшим.

Призывая на Вас обильное благословение Неба, с чувствами совершенного почтения и искреннейшей преданности имею честь быть

Вашего Сиятельства покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий.

21-го августа 1861-го года.

Письмо к Обер-прокурору графу А. П. Толстому от 14 сент. 1861 [1346]

Милостивейший Государь,

Граф Александр Петрович!

11-го сего сентября получен мною указ Св. Синода о увольнении меня от управления Кавказскою Епархиею и о предоставлении мне в управление Николаевского Бабаевского монастыря на правах Епархиального Архиерея. Я возблагодарил Бога за доставленное мне положение, удовлетворяющее меня до преизбытка во всех отношениях. Позвольте принести и Вашему Сиятельству искреннейшую признательность за содействие Ваше в деле, которое признаю величайшим для меня благодеянием. Полагаю выехать из Ставрополя 15-го сентября.

С чувствами совершенного почтения и преданности имею честь быть

Вашего Сиятельства покорнейшим слугою.

Епископ Игнатий.

14 сент. 1861 года.

Из Жизнеописания епископа Игнатия [1347] (О скорбях на Кавказской кафедре)

<…> Но скорби не оставляли преследовать епископа Игнатия. Упомянутый циркуляр, обличивший направление журнала Казанской Духовной академии, вооружил против него почти всех епископов, воспитанников духовных академий [1348], а кончина Митрополита Новгородского и С.-Петербургского Григория лишила его единственного человека, принимавшего в нем дружественное и искреннее участие, основанное на единении духовном. В это лето 1860 года жена Крастилевского нашла доступ и покровительство своему супругу у Митрополита Филарета Московского. Такое же покровительство нашел в лице Московского святителя и ректор Семинарии архимандрит Епифаний Избитский, вставший в ряду недовольных и искавший, так сказать, случая огласить свое нерасположение к епископу Игнатию.

Неудовольствие защитников Казанской академии против Епископа усугубилось обстоятельством, которое Епископ не счел возможным скрыть и должен был довести до сведения Синода как факт, огласившийся во всем образованном обществе Ставрополя. Профессор Казанской академии Гусев, присланный в 1859-м году для обревизования Ставропольской семинарии, на испытании воспитанников в присутствии всех преподавателей Семинарии и воспитанников учеников Богословского отдела кощунно отозвался о поведаниях библейских. Слова его повторялись одними кощунно, а благочестивыми христианами — с великою скорбью. Гусев однако получил награду — Орден Св. Владимира 3-ьей степени и сряду однако должен был оставить службу при Академии. Успешное влияние интриг ректора архимандрита Епифания в соединении с протоиереем Крастилевским при Митрополите Филарете выразилось, с одной стороны, неподвижностью в Синоде исхода дела Крастилевского, с другой, — нахально дерзкими безнаказанными действиями архимандрита Епифания, до того забывшегося, что в один из высокоторжественных дней, по окончании Божественной литургии в летнем кафедральном соборе, он, сослуживший Епископу, вследствие спора с кафедральными священнослужащими, в присутствии Командующего войсками генерал-адьютанта графа Евдокимова и всего военного и гражданского начальства, сопровождавших Епископа к экипажу, подбежал к дверцам кареты, и, остановив весь разъезд, с великим раздражением стал разъяснять жалобу свою. Епископ сказал: «здесь не место — мы задерживаем всех» — приказал ему ехать в Архиерейский дом, чтобы там объяснить ему случившееся. Оказалось, что архимандрит заносчиво оскорбил кафедральных священнослужащих и потому получил предложение Епископа две недели не выезжать из дома. Взыскание это, естественно, не умиротворило архимандрита Епифания, опиравшегося на давнее покровительство Митрополита Филарета.

Отношения Митрополита Исидора к преосвященному Игнатию были также не благосклонны. Они выразились довольно резко в проезд Митрополита из Тифлиса на Киевскую кафедру. В видах поощрения и большего развития воспитанников Семинарии старшего курса епископ Игнатий ввел обычай призывать к себе на духовную беседу и рассуждения о предметах веры воспитанников Семинарии богословского курса, отличающихся благонравием и успехами в науках, по засвидетельствованию ректора и в сопровождении профессоров. Беседы эти происходили за вечерним чаем, сопровождаемым угощением фруктами и разными сластями. Такое обращение Епископа со своими подчиненными показалось Митрополиту Исидору до неприличия фамильярным, и он при свидании с ним в г. Георгиевске не остановился сделать ему словесный строгий выговор, на который Епископ отвечал одним молчанием. Особенная неуместность этого обстоятельства и бестактность, чтоб не сказать необдуманность выговора состояла в том, что он был сделан в присутствии Начальника губернии генерал-лейтенанта Волоцкого, нашедшего нужным успокаивать Митрополита, убеждая его удовлетвориться молчанием Епископа. Когда Преосвященный Митрополит Исидор занял место вскоре за тем почившего Санкт-Петербургского Митрополита Григория, епископ Игнатий письмом просил Митрополита Исидора о переводе его в одну из Епархий восточной России, где бы он мог присмотреть себе монастырь, чтоб поселиться в нем на покое. Просьбе этой Митрополиту Исидору угодно было дать тот смысл, что будто бы Преосвященный Игнатий просил очистить ему вакансию на Воронежскую кафедру, а потому так, как кафедра эта занята, то и просьба Преосвященного удовлетворена быть не может. Иронический тон письма не оставлял никакого недоразумения. Напрасна была просьба его об этом же к Филарету Московскому. Между тем Преосвященного постигла очень тяжелая болезнь — натуральная оспа, при сильном горячечном состоянии. Болезнь длилась, выздоровление хотя наступало, но медленно, силы его стали видимо слабеть, и он решился проситься прямо на покой, в уже знакомый ему Николо-Бабаевский монастырь Костромской епархии. В конце июля 1861 года подал о том рапорт в Синод и обратился со всеподданнейшим письмом к Государю Императору.

<…> Августа 5-го состоялось увольнение с назначением пенсии по тысяче рублей в год, впоследствии она по Высочайшему повелению увеличена до полутора тысяч в год.

19-го сентября 1861-го года Государь Император посетил Кавказ, но в Ставрополе не был, а, осматривая вновь покоренные земли за Кубанью, спрашивал у графа Евдокимова (главная квартира которого была в Ставрополе) о Преосвященном, и через него прислал ему орденские знаки Св. Анны 1-й степени, которые уже не застали Владыку в Ставрополе, а отправлены были ему по почте на новое место жительства.

При отъезде из Ставрополя, как прежде из С.-Петербурга, у Преосвященного не имелось собственных денежных средств. Он должен был опять прибегнуть к посторонней помощи, чтоб рассчитаться с некоторыми долгами и покрыть путевые издержки. На пути следования через Москву он остановился у старого знакомца своего Преосвященного Леонида, епископа Димитровского, Викария Московского. При представлении своем Митрополиту Московскому он докладывал ему свои замечания о грустном и несоответственном цели воспитания юношества, приготовляющегося к служению Церкви; о гибельном вторжении в среду воспитателей, а потому и воспитываемых, — идей самых враждебных, противоположных Духу Христианства в его Церковно-Православном Учении. Владыка Московский Высокопреосвященный Филарет сознавал истинность этого явления, свидетельствованного множеством фактов и вместе оправдывал свое невмешательство в дело духовно-учебное старостью своею и своим отдалением от центра духовно-административного [1349].

На другой день после свидания с Высокопреосвященным епископ Игнатий подвергся нервному удару в правую ногу (ichias), что заставило его отнестись к медицинской помощи и продлило пребывание его в Москве на целых две недели. Хотя множество поставленных пиявок ослабили действие удара, но с того времени Преосвященный постоянно чувствовал слабость и болезненность в этой ноге.

Для полноты очертания плодов деятельности епископа Игнатия на Кавказской кафедре здесь уместно будет сказать, что множество следственных дел, тянувшихся производством, часто по предлогам не только неуважительным, но даже и умышленно не добрым, множество неудовольствий между прихожанами и духовенством и еще большее число дел, возникавших от враждебных столкновений уездных гражданских властей с духовными — или были прекращены примирением враждовавших сторон, или разобраны и решены окончательно. Из множества их ко времени выбытия Епископа на покой осталось сравнительно ничтожное число неоконченных, так что вообще можно сказать все отрасли Епархиального управления оживились самою энергично-благотворною деятельностью.

Занятия по управлению Епархиею не изменяли его обычно келейного дела, его главного иноческого подвига в постоянном самонаблюдении; он продолжал внимательно изучать жизнью монашество, как науку жизни, ведущую к христианскому совершенству. Здесь, кроме устно сказанных им поучений, преимущественно из опытов аскетического подвига, он написал всю книгу, озаглавленную им: «Приношение современному монашеству», составившую 4-й том его творений, изданную в 1867 году. В ней преподает он современному монашеству советы жизни иноческой в правилах наружного поведения и о внутренней душевной деятельности, применительно к тем многоразличным служениям, какие возлагаются на монашествующих в наше время. Здесь же составил он слова: «О различных состояниях естества человеческого по отношению к добру и злу», «О чувственном и духовном видении духов» и «О спасении и христианском совершенстве». Слово о видении духов составлено Преосвященным на основании учений святых Отцов Вселенской и Восточной Церкви, подтвержденных и уясненных его собственными опытами. В опыты эти он введен был перстом Промысла Божия, и, поведывая их в течение большей половины своей духовной жизни, изображал их в своих книгах, рассматривая и описывая их как с духовной, так и физической стороны.

Здесь же, в Ставрополе, по поводу нового догмата, введенного Римскою церковию в учение о Рождестве Божией Матери, по просьбе местных благочестивых православных христиан [1350], им изложено «Учение Православной Церкви о Божией Матери», помещенное в конце «Аскетической проповеди», составляющей 3-й том сочинений епископа Игнатия, издания 1867 года.

Священник Михаил Моздор

Епископское служение святителя Игнатия [1351]

<…> Кавказская епархия, вверенная святительскому окормлению епископа Игнатия, простиралась с востока на запад от Каспийского моря до Черного и Азовского. Снежные вершины Главного Кавказского хребта служили ее южной границей, а на север тянулись сухие степи до рек Кумы и Маныча. Христианство в эти края было принесено в древние времена проповедниками Слова Божия из Византии, о чем свидетельствуют памятники-храмы, относящиеся к X веку в верховьях рек Кубани и Зеленчука. Вплоть до XIX века в живописных развалинах на правом берегу Подкумка находили церковную утварь, выкованную из серебра, а также большие железные кресты, которыми обыкновенно украшают главы православных церквей. «Предание помещает здесь древний город черкесской земли Бергусант, что значит собрание многих антов, может быть, «собрание верующих», то есть церковь антов» [1352]. Носителем имени этого древнего города, переделанного на русский лад, является теперь скромная станица Бургустан.

Все эти свидетельства говорят о рассвете некогда в этих краях христианской жизни. В XVI веке прерванную христианскую традицию возродила Русская Православная Церковь. В 1567 году на левом берегу Терека по указанию царя Иоанна Грозного была заложена крепость Терки. Этот год считается началом поселения на Кавказе российских служилых людей. После Персидского похода царя Петра I заселение кавказских просторов выходцами из внутренних губерний России началось с новой силой. Вместе с поселенцами на Тереке и Кубани появлялись все новые православные храмы. Духовное окормление этого Края было вложено на астраханских архиереев, хотя громадные расстояния не позволяли им должным образом выполнять свою миссию. Поэтому в самом конце XVIII века ввиду обширности Астраханской епархии было учреждено Моздокско-Маджарское Викариатство, которое просуществовало около 6 лет и было закрыто по причине малочисленности его церквей. В то время как восточная часть Северного Кавказа по церковным делам относилась к Астраханской епархии, западная часть Черномории, насчитывавшая в то время только 14 церквей, находилась в ведении Таврическо-Феодосийского Викариатства Екатеринославской епархии. Гражданская власть в этот период сосредоточивалась в Георгиевске, небольшом городке на реке Подкумок. Именно там в 1783 году, после молебна в ныне действующей походной церкви святителя Николая, был подписан трактат о добровольном принятии Грузией покровительства России. Тем временем разрастались казачьи поселения вокруг Азово-Моздокской укрепленной линии, построенной по проекту князя Потемкина, утвержденному 24 апреля 1777 года подписью императрицы Екатерины II.

Со временем административный центр из Георгиевска переместился в одну из крепостей — Ставропольскую, расположенную на обширной одноименной возвышенности. С 1 января 1843 года Ставрополь получил новый высокий статус кафедрального города в связи с вновь открытой Кавказской и Черноморской епархией.

Открытие Кавказской епархии (1843) и возвышение ее кафедрального города Ставрополя в центр Ставропольской губернии (1847) происходили в самый разгар непрерывных военных действий с Шамилем. Война эта, продолжавшаяся более полувека, изнурительным бременем ложилась на плечи всех жителей Кавказа от мала до велика. В 1853 году положение населения еще более ухудшилось. Обострившиеся отношения между Россией, с одной стороны, а также Турцией, Англией и Францией — с другой, доставили командованию Кавказа серьезные беспокойства и вынудили его готовиться к боевым действиям с самыми серьезными противниками. Несмотря на то что основные военные действия в 1853–1856 годах развернулись в Крыму, Северному Кавказу в этой войне отводилось чрезвычайно важное место. К народам Кавказа были отправлены «десятки османских и английских эмиссаров с письмами… и традиционным призывом к «священной войне» против России» [1353].

В дальнейшем, несмотря на то что Шамиль официально получил от Порты звание генералиссимуса черкесской и грузинской армии, а его наиб Магомед-Амин был провозглашен начальником всех горских ополчений Западного Кавказа с вручением ему генеральских регалий, ни тот ни другой не смогли оказать серьезного влияния на обстановку в Закавказье и на Северном Кавказе. В этот период многие священники Кавказской епархии, делившие все тяготы военной жизни своей паствы, к моменту восшествия на Ставропольскую кафедру святителя Игнатия были награждены боевыми орденами.

Суровые условия военного быта, в которых паства Кавказской епархии жила на протяжении многих десятилетий, воспитывали в ней воинственный характер. Однако постоянные опасности и бедствия, от которых спасти мог часто только Господь, пробуждали в сердцах людей ревностное благочестие. Впрочем, рядом с трудолюбивыми земледельцами и доблестными воинами в Крае жили бродяги, воры и разбойники. С православными христианами соседствовали: горцы-мусульмане, кочевники-язычники, католики, армяне григорианского исповедания, старообрядцы-раскольники, представители самых разнообразных сект. Таким разноплеменным, разноязычным, многообразным по вероисповеданию и тем более по духовно-нравственным качествам населения был Северный Кавказ, когда только что принявший благодать архиерейства святитель Игнатий отправлялся к месту своего архипастырского служения. Собираясь в путь, он писал к своему брату, П. А. Брянчанинову, бывшему в то время Ставропольским вице-губернатором: «Усердно желаю, чтобы ты остался в Ставрополе и чтобы нам Бог благословил потрудиться вместе для пользы христианства… Церкви Православной и тесно связанной с нею пользы Отечества… молю Господа, чтоб даровал мне посвятить себя всецело учению Христову, как этого и требует моя обязанность, и этим учением пропитывать себя и ближних во спасение».

* * *

В самые лютые морозы зимой 1858 года святитель Игнатий со своими спутниками находился в пути. Железнодорожное сообщение тогда было только между Петербургом и Москвой, а далее, через Курск и Харьков приходилось ехать на лошадях. В степях за Доном на путников внезапно обрушился жестокий снежный буран, да так, что сама жизнь епископа Игнатия подвергалась опасности. Четвертого января, в канун Крещенского сочельника, Владыка прибыл в Ставрополь.

Высокий холм, поднимающийся над Ставропольской возвышенностью, венчался кафедральным собором Казанской иконы Божией Матери архитектуры Тона. Еще издали виден был этот храм, стоящий как бы на облаке, над всем городом [1354].

К сожалению, архиерейское служение не могло совершаться в этом прекрасном вместительном храме, так как он не отапливался. В зимнее время торжественные богослужения совершались в теплом Спасском соборе, расположенном над лавками гостиного двора. Вероятнее всего, именно в нем была произнесена первая на Кавказе, краткая, но проникновенная проповедь епископа Игнатия: «Мир граду сему! Произношу это приветствие по завещанию Господа моего, пришедши с посохом пастыря в богоспасаемый град Ставрополь… В душе, в которой от покорности Богу утихли страсти, царствует Бог, царствует мир Христов… Такой мир испрашиваю себе и вам, возлюбленные братья, у единого Подателя истинного и святого мира, у Господа нашего Иисуса Христа». И к этому внутреннему духовному миру, которого искал для себя и для своей паствы Святитель-подвижник, Бог «приложил» (Мф. 6. 33) мир внешний, долгожданный, мир в полувековой Кавказской войне. Война эта закончилась победой именно в тот период, когда над Северным Кавказом распростер святительский омофор епископ Игнатий.

В Ставрополе тогда было 12 церквей. При кавказском Архиерейском доме имелся кавказский кафедральный Казанский собор, его обслуживали: 1 протоиерей, 3 священника, 5 диаконов вместе с протодиаконом, а также псаломщики, звонари в количестве 35 человек. Этот же штат обслуживал в зимнее время гостинорядскую Спасскую церковь (зимний собор). К Архиерейскому дому также относились две домовые церкви: Крестовоздвиженская, при временном приюте Епископа, и Андреевская на Воробьевских высотах, без причта. Кроме того, в городе действовал один Троицкий (холодный) собор со штатом из 1 протоирея, 3 священников и 2 диаконов, две одноштатные приходские церкви великомученицы Варвары и Георгия Победоносца, три одноштатные церкви в казенных богоугодских заведениях (в гимназии, в Иоанно-Мариинской женской общине и тюремном замке) и две кладбищенские церкви, Успенская и Даниловская, без причта. Кроме того, в городе действовала Духовная семинария, открывшаяся в 1846 году, единственный на Кавказе колокольный завод, существовавший с 1843 года, и публичная библиотека, открытая в декабре 1852 года.

С первого дня пребывания в Ставрополе владыка Игнатий ощутил тяготы неустроенности вверенной ему кафедры. Ветхая хижина, именуемая Архиерейским домом, пожертвованная 14 лет назад купцом Волобуевым для временного приюта первого Ставропольского епископа Иеремии, к тому времени стала разрушаться. Поэтому Святитель первые полгода вынужден был проживать на частной квартире, безвозмездно предоставленной ему Г. Стасенковым. Само содержание Архиерейского дома было наискуднейшим. Всех угодий, предоставленных Краем Архиерейскому дому, было лишь 200 десятин земли, при реке Мамайке близ Ставрополя. Отдаваемая в годичное оброчное содержание, эта земля приносила 200 рублей серебром в год и овощи для насельников Архиерейского дома. Еще более скудный доход приносили рыбные ловли на реке Терек возле Моздока. Их отдавали в годичное пользование некоему армянину Б. Каспарову, доход составил в 1859 году 34 рубля серебром, а в 1860 году — и вовсе 22 рубля. Кроме того, в качестве статьи дохода упоминается еще мельница, от которой, судя по дальнейшему ходу дел, проку было также немного. Поэтому братия Архиерейского дома, в которую вошли прибывшие со Святителем его ученики, разделяла все тяготы своего наставника. Они же и вели посильный ремонт в жилых помещениях при Крестовоздвиженской и Андреевской церквах, а также совершали богослужения в них и в церкви ставропольского тюремного замка.

Несмотря на изобилие праздничных богослужений в январе и начавшиеся со 2 февраля великопостные службы [1355], владыка Игнатий находил время заниматься административными делами. Прежде всего, Святитель был озабочен надлежащим устроением вспомогательных по отношению к Епископу учреждений Духовной Консистории и состава окружных благочинных. На этом поприще деятельность Архипастыря выразилась в тщательном отборе трудолюбивых и исполнительных кандидатов, а также устранении от дел лиц корыстолюбивых и самовластных. В этой связи немало хлопот доставил ему кафедральный протоиерей Константин Крастилевский, «врожденная хитрость» которого, «доходящая до коварства», позволяла держать в Консистории превосходство перед прочими членами.

Дата добавления: 2015-06-04