Неомарксизм 10 страница

В представлении неолибералов (сторонников теорий взаимозави­симости, транснационализма и доктрины международного сообщества) безопасность, сила и национальные интересы сохраняют свое значение приоритетных целей международных акторов. Основные же цели смещаются в сторону универсальных ценностей и общих проблем. человечества. В представлении неолибералов глобализация является основной причиной выхода на первое место таких абсолютных целей, как новые правила международного поведения, новые способы орга-

' Разумеется, в рамках реалистской парадигмы существуют исключения, касающиеся оценки того места, которое в содержании целей международных акторов отводится мо-ральпым нормам. Речь идет, в частности, о работах таких крупных представителей пси литического реализма, как, например, Р. Нибур, А. Уолфсрс, Э. Карр и др. (см. об этоЧ 8тИН 8. 1995).

низации международных финансовых, экономических и социально-политических институтов. Значение национальных интересов и национальной безопасности как относительных целей сохраняется, но в структурном отношении на передний план выдвигаются цели эконо­мического, финансового и «человеческого» характера (идентичность, демократические ценности и т. д.). Что касается геополитики, то цель охраны границ от возможного нападения извне перемещается на второй план, а на передний план выходят открытость собственного государства и общества (инвестиции, перемещения капиталов...) и внимание к ситуациям в других странах и в мире в целом. В работах неолибералов указывается, что многие проблемы в той или иной стране порождаются положением в других государствах. Финансовая нестабильность, крах банков, рост нищеты, нарушения прав человека, загрязнения окружающей среды и, конечно, конфликты, имеющие место в той или иной части мира, непосредственно сказываются на жизни и безопасности в других его частях. Поэтому путь к продвижению национальных интересов и к реализации целей участников международных отношений лежит через сотрудничество при совместном решении этих проблем.

Таким образом, сторонники неолиберализма склонны включать в состав непосредственных и даже абсолютных целей международной политики нормы и этические элементы. В дальнейшем будет показано, что это ведет к неоднозначным последствиям для международных от­ношений. И все же трудно отрицать все возрастающую роль идей и. культур в составе тех целей, которыми руководствуются в своих вза­имодействиях международные акторы.

Неореалисты, в свою очередь, считают катастрофичным подход, который проводит резкое разграничение между целями, связанными, с одной стороны, с понятиями «национальных интересов», «политики с позиции силы», «великой державы», «баланса сил» и т.д., и, с другой стороны, с целями, которые ставят во главу угла принципы, нормы и Ценности. Как писала советник Дж. Буша-младшего Кондолиза Райе, «У клинтоновской администрации пристрастие к символическим со­глашениям и иллюзорным (в лучшем случае) «нормам» международного поведения превратилось в настоящую болезнь» (цит по: Косырев. 2000). Как уже говорилось, не отрицая роль ценностей и норм, неореалисты рассматривают их как вторичный, в лучшем случае как допол-ительный, фактор, объясняющий перипетии международной полити. Главным же для неореалистов остается фактор неравных возмож-стей при одинаковости функций. В свою очередь, одинаковость Ункций обусловлена принуждениями международной системы,

структурными особенностями которой объясняются несовпадения целей и результатов во внешнеполитической деятельности государств.

Вместе с тем многие комментаторы обращают внимание на то, что в подходах неореалистов и неолибералов к рассмотрению целей меж­дународных акторов много общего. Как те, так и другие в первую оче­редь анализируют факторы преимущественно материального, объек­тивного характера. Для неореалистов такими факторами являются сила, власть, состояние и действия, связанные с принуждениями и ог­раничениями международной системы и т.п. Для неолибералов — стремление к экономическим выгодам, облегчающим межгосударст­венное сотрудничество в условиях возрастающей взаимозависимости и глобализации. И неореалисты, и неолибералы склонны преуменьшать значение так называемых идеальных факторов, норм, идентич-ностей, систем ценностей и т.п., за которыми не признается отдельного, самостоятельного значения, с точки зрения их влияния на цели меж­дународных акторов.

Против подобного подхода в числе первых выступили во второй половине 1970-х гг. так называемые неоидеалисты. Один из них, Р. Джервис, настаивает на том, что важное влияние на цели актора оказывает верное или искаженное восприятие им международной дей­ствительности. Искаженное восприятие является результатом тех трудностей, которые испытывает человеческое сознание в осмыслении нечеткой или двусмысленной информации (см.-.Зегугн. 1976). А, напри­мер, И. Дженис и Л. Манн опираются на мотивационный подход. С его позиций искаженное восприятие связано с желаниями, страхами и стрессами, пронизывающими международную жизнь, в результате ко­торых лицо, принимающее решение, видит в международных событиях не то, что есть, а то, чего оно боится, или наоборот, то, что желает увидеть (см.: Затн & Мапп. 1979).

Т. Линдеманн подчеркивает важное значение выдвинутой «нео­идеалистами» категории «восприятие», которая отражает как внешний мир, так и человеческое сознание, и признает, что без «восприятия» мир материальных вещей остался бы непонятым и бессмысленным. И в то же время он видит недостаток обеих вышеуказанных точек зрения в том, что они сводят проблему «искаженного восприятия» к ее антропологическому измерению. Такой подход, по мнению Т. Линде-манна, не позволяет понять, почему одни государства предрасположены к искаженным восприятиям больше, а другие меньше, Кроме того, подход «неоидеалистов» оставляет нерешенным вопрос о возможности верного восприятия международной действительности и формирования в международной политике рациональных целей. Что же касается систем верований, то любая из них, следуя логике «неоидеалистов», способствует искаженному восприятию и потому не имеет самостоя­тельного значения. Впрочем, как признает Т. Линдеманн, эти недостатки не помешали тому, что рассматриваемые работы сыграли важную роль в дальнейшем развитии как неоидеализма (Ыпёетапп. 2000), так и социологии международных отношений.

Действительно, отталкиваясь от вышеуказанных работ, сторонники социологического подхода к международным отношениям, будь то представители конструктивизма, «культуралистского» или «либерально-демократического» течений, придают гораздо большее внимание ценностям, как независимым переменным международной политики. Представители социологического течения в ТМО, возникшего в конце 1980-х гг., настаивают на необходимости преодоления «объективизма» и придания первостепенной роли в действиях международных акторов интерсубъективным структурам, традициям, культурам, системам ве­рований, идеям и т. п. Международный контекст, складывающийся после холодной войны, делает такой подход не только возможным, но и необходимым. Национальные, транснациональные и субнациональные акторы располагают теперь гораздо большими возможностями для проявления присущих им неповторимых особенностей, которые плохо поддаются анализу в терминах рационального подхода, свойственного неореализму и неолиберализму. Особое внимание в социологии меж­дународных отношений придается тому, что радикальные изменения (в том значении, которое отныне приобретает идентичность: этнические, групповые, национальные, культурные и иные особенности) не только ставят под сомнение центральную роль государства и его «вечные цели», но и широко распространенную, этноцентричную в своей основе веру в существование «универсальной рациональности». Именно с этим связана необходимость принимать во внимание тот особый смысл, который каждый актор придает основным категориям международны* взаимодействий (ВасНе е1 8тои1$. Р. 23—27). «Новые идеалисты» подвергают критике не только неореалистские и неолибера-листские, но и неомарксистские (инструменталистские) интерпретации, которые сводят цели к простому отражению материальных структур.

Особенности «нового идеализма» могут быть резюмированы сле­дующим образом.

Во-первых, в отличие от традиционного идеализма, «неоидеализм» не противопоставляет ценности и идеи материальным силам и инте­ресам. Большинство его сторонников настаивают на взаимодействии Между материальными и идеальными факторами. Главное, по мнению «неоидеалистов», в том, что мы не можем воспринимать мир вне зави­симости от наших систем верований. Акторы действуют на основе своих интересов, но то, что они воспринимают и определяют как ин­терес, в значительной мере зависит от системы верований и убеждений. Определение интереса гораздо больше поддается изменениям, чем это кажется на первый взгляд, и зависит от значения, которое та или иная область интересов (военная, экономическая, моральная, внутриполи­тическая...) имеет в системе наших верований и убеждений.

Во-вторых, как утверждают «неореалисты», государственные руко­водители определяют угрозы в зависимости не только от материальных способностей другого государства, но и от его намерений, которые эти государственные деятели приписывают ему в отношении своего государства. Например, ядерный потенциал Северной Кореи сам по себе не представляет угрозы для США, ведь их не заботит, например, гораздо больший ядерный потенциал Англии. В данном случае важно восприятие враждебных или дружелюбных намерений «другого». Простая враждебность не представляет собой достаточной угрозы: С. Хусейн не может напугать США массовой бомбардировкой их тер­ритории. С этой точки зрения вместо искусственного противопостав­ления материальных факторов «идеальным», следует задаться вопросом об их взамовлиянии. Зато односторонние и повторяющиеся меры «хорошего» поведения способны постепенно разрушить образ врага, как это было в случае горбачевской политики и ее влияния на западное общество.

В-третьих, международные нормы (например, запреты на примене­ние химического и биологического оружия) достигли такого признания, что сегодня тому или иному государству трудно не соблюдать их. Как пишет А. Вендт, даже анархия в международной политике допускает (предполагает) определенное «согласие», в частности, признание за другими государствами права на суверенитет. Этой особенностью интерсубъективной структуры и объясняется то, что страны ЦВЕ, сла­бые с точки зрения соотношения сил, сохраняли достаточно средств для того, чтобы при всей силе давления СССР избегать тотального влияния с его стороны.

В-четвертых, подход неоидеализма характеризуется антидетерми­низмом. Он показывает, что вопрос о природе угроз в международной политике далеко не столь ясен, как это иногда представляют себе реа­листы. Реалисты часто ссылаются на метафору Уолферса, который уподоблял международную систему пожару в театре, когда все зрители бросаются к выходу. Однако, с точки зрения 'неоидеалистов, восприятие «пожара» может оказаться важнее того, что он был в действительности. Даже если признать наличие «пожара», то все равно есть много способов борьбы с ним, на каждый из которых оказывают влияние верования, ценности и убеждения акторов. Какую цель выбрать — спа-

сать женщин и детей, освобождать выходы, гасить пламя?.. Каждая из ' этих целей зависит не только от самого «пожара», но и от культурных и иных предпочтений. В противоположность другим парадигмам нео­идеализм утверждает, что существует плюрализм смыслов и идентич-ностей. Одни и те же объективные структуры могут обусловливать разные цели в международной политике.

В-пятых, придавая «идеальным» факторам международной политики автономный характер, представители неоидеализма (как и других течений социологического направления) задаются вопросом о том, как идентичности и нормы влияют на способ, которым государства опре­делят свои цели и интересы. Они отказываются от подхода, в соответ­ствии с которым идеи служат либо средством для последующего объ­яснения, либо средством манипулирования! При этом они считают, что идеи испытывают влияние материальных факторов, признают значение, которое имеют соотношение сил, экономические особенности, интересы элит или исторический опыт в формировании «идей» (например, «идеи» сотрудничества) (ВагпеЫ. 1995).

«Неоидеалистический» подход пока еще далек от систематизиро­ванного объяснения «идентичностей» или «культур», й его сторонники признают этот недостаток. В то же время их критика неолиберальных и неор'еалистских интерпретаций целей и средств международных акторов предостерегает от односторонности в понимании этих категорий, а введение в сферу их анализа ценностей, восприятий, норм, идентич-ностей, культур и других «идеальных» факторов способствует расши­рению понимания, делая его более полным.

2. Стратегия как единство целей и средств

Как уже отмечалось, цели и средства — диалектически взаимосвязанные категории. Установление соответствия между целями и средствами отражается категорией «стратегия».

Общее представление о стратегии

При том, что цели, преследуемые международными акторами, не всегда очевидны, дать определение понятию «стратегия» очень сложно. Б.Г. Лидделл Харт определял стратегию как «искусство распределения и использования военных средств для достижения политических Целей» (Ыййе11 Иаг1. 1967. Р. 335). По мнению В. Муррая и М. Гримсли, «эта лаконичная, но неудачная формула ограничивает рассматривав­мый термин только военной сферой, в то время как на практике стра­тегия имеет гораздо более широкое применение» (см.: Миггау Опгт1еу. 1994. С. 1). Соглашаясь с этим замечанием, следует заметить что и сам Лидделл Харт в конечном итоге приходит к выводу, ц/⁴ сущность стратегии заключается «не столько в том, чтобы искать вое_н. ных действий, сколько в том, чтобы добиться выгодной стратегической ситуации, которая если и не принесет сама по себе решения, то, буду_Чи продолжена посредством военных действий, безусловно, обеспечит его» (ЫййеИ Наг1. 1967. Р. 339). Такое понимание стратегии применительно к государству получило достаточно широкое признание.

В наши дни категория «стратегии» приобретает довольно широкий смысл. Возникли понятия экономической и политической стратегии, стратегии развития предпринимательства и банковского дела и даже «стратегии продажи арбузов в больших городах».

Характер и диалектику любой стратегии определяют: а) существен­ное воздействие на кого-то или что-то; б) средства и способы далеко идущего, воздействия; в) перспективно-динамичная ориентация цели (Скатау. 1973. Р. 75—77). В общем виде стратегия может быть опре­делена как долговременная лцния поведения, соединяющая науку и искусство в достижении перспективной цели. С этой точки зрения стратегия международного актора представляет собой не столько еди­ную доктрину, сколько метод анализа ситуации, оценку направлений ее возможного развития, сопоставление полученной картины с собст­венными интересами и выбор на этой основе наиболее подходящего момента и наиболее эффективных средств для реализации намеченной цели. Изменение ситуации влечет за собой изменение стратегии — от уточнения и корректировки ее приоритетов, до полной смены всех ее основных элементов, т.е. стратегической парадигмы. Например, стра­тегия «сдерживания коммунизма», которая была принята США по ре­комендации бывшего посла Америки в СССР Дж. Кеннана, проводилась в разные периоды времени в различных вариантах и изменялась в зависимости от условий и используемых средств. С начала 1950-х гг. это была стратегия «массового возмездия», содержанием которой являлась глобальная конфронтация с СССР «по всем азимутам». Во второй половине 1960-х гг. она уступила место стратегии «гибкого реагирова­ния», предполагавшей ограниченное сотрудничество с Советским Со­юзом, в том числе в вопросах ограничения гонки вооружений. В конце 1970-х'— начале 1980-х гг. возникла стратегия'«устрашения», т.е. ^оТ" крытого соперничества и противоборства США и СССР, который оыл назван «империей зла».

Окончание холодной войны повлекло за собой целый ряд серьезных изменений в стратегии США. Во-первых, с исчезновением к°^н' кретного противника и под влиянием электронной революции амери­канская стратегическая мысль из биполярной становится «монополяр­ной» (Зохе. 1997. Р. 325); во-вторых, она все более заметно отдаляется от европейских стратегических представлений; в-третьих, трансфор­мируется содержание союзов. Главное же изменение — в смене основ­ных целей: стратегия США теперь направлена на обеспечение безус­ловного лидерства Соединенных Штатов в мире после холодной войны. Уже в сентябре 1993 г. Энтони Лайк, советник президента Клинтона по национальной безопасности, заявляет о создании новой стратегии, стратегии расширения, которая должна окончательно заменить стратегию сдерживания эпохи биполярности и холодной войны. «Расширение» означает совместное распространение в глобальном масштабе демократии и рыночной экономики, призванных заменить государственную тиранию и коммунистическую экономику. В проти­воположность сдерживанию, которое было оборонительной военной программой, расширение рассматривается как наступательный эконо­мический процесс. И несмотря на свой глобализм, данный процесс распространяется на географические зоны с подвижной и динамичной «границей». Выделяются четыре пространственно-временные зоны применения стратегии расширения. Во-первых, это ядро рыночной де­мократии, подлежащее защите (США, Канада, Япония, Западная Ев­ропа). Во-вторых, это новые демократии, подлежащие консолидации: страны Латинской Америки, бывшего СССР, а также ЮАР и Нигерия. В-третьих, это государства, враждебные демократии и рынку, которые подлежат подрыву путем их дипломатической, военной, экономической и технологической изоляции (Иран, Ирак, Куба). Наконец, в-четвертых, это регионы нищеты, гуманитарная помощь которым должна создать условия для взращивания ростков рыночной демократии. Демократия и рынок, соединенные в странах Севера, взаимно разъединены и исчезают на Юге. Но есть разница между недемократическим и тираническим государством (пример последнего — Ирак), которое следует контролировать средствами экономической блокады и военной Угрозы; преступным государством (Панама Норьеги или Заир Мобуту) и государством-банкротом (Сомали, охваченное войной и как пос­ледствие — голодом), которое необходимо пытаться контролировать через снабжение продовольствием и гуманитарные экспедиции. Наконец, существует промежуточная зона — зона недемократических госу-арств, которые пытаются проводить экономическую либерализацию, эту зону входят Китай и страны ислама. Иран, Ирак и Куба (а позже Ним стали относить Северную Корею, вместе с которой они составит группу стран-изгоев) фактически являются наказуемыми заложниками (подробнее см.: Зохе. 1997).

Большая стратегия

Национальная, или большая, стратегия государства объединяет в себе все имеющиеся в его распоряжении средства для обеспечения нацио­нальных интересов как в мирное, так и в военное время. В этом смысле содержание понятия большая стратегия синонимично понятию внеш­няя политика. В таком контексте стратегия подразделяется на несколько сфер, каждая из которых имеет прямое или косвенное отношение к национальной безопасности: политическую стратегию, которая ведает как международными, так и внутренними делами государства; эконо­мическую стратегию — внешнюю и внутреннюю'; военную стратегию и т.д. (Коллинз. 1975. С. 39). В свою очередь, военная стратегия включает сухопутную, морскую, воздушную, ракетно-космическую и т.д. стратегии. Стратегия отличается от тактики.. Последняя представляет собой наиболее эффективное использование средств для достижения промежуточных целей, которые должны привести к успеху стратегии. Стратегия также отличается и от логистики, содержание которой каса­ется технического и иного обеспечения'маневренности вооруженных сил. Согласно классической военной науке, решающее условие высшей победы — это численный перевес над противником. В прямом кратко­временном столкновении определяющим фактором является количество Средств (живой силы и вооружений), имеющихся в распоряжении каждого противника. Однако Наполеон выиграл итальянскую кампанию, не располагая необходимым перевесом над силами противника в целом. Он сумел так распределить свои силы, что при каждом прямом столкновении имел локальное и временное превосходство над против­ником. Таким образом, успешное достижение цели зависит не только от наличных средств, но и от того, как они используются, т.е. от тактики.

Как подчеркивает Дж. Коллинз, «большая стратегия» и «военная стратегия» — понятия взаимосвязанные, но не тождественные. Большая стратегия в случае успеха устраняет необходимость в прямом военном насилии. Кроме того, планы большой стратегии не ограничиваются достижением военной победы, но направлены и на сохранение прочного мира. Если военная стратегия — сфера действий генералов, то большая стратегия — компетенция политического руководства. Большая стратегия господствует над военной. Последняя представляет собой лишь один из элементов большой стратегии (там же. С. 40).

Существуют два необходимых условия успешной национальной (большой) стратегии. Первое, правильная оценка стратегической си­туации, т.е. особенностей сложившегося к данному моменту междуна­родного окружения. Второе, стратегический анализ, т.е. изучение дру­гих значимых международных акторов, призванное дать о них как можно более полное представление. В соответствии с оценкой международной среды как стабильной или нестабильной, благоприятной или неблагоприятной, дружественной или враждебной принимаемая стра­тегия будет иметь те или иные предпочтения, избирать средства и кор­ректировать намеченные цели. Что же касается стратегического анализа, то его предварительную и определяющую фазу составляет сбор и изучение информации о потенциальном партнере и противнике. Офи­циальная и легитимная структура представлена в этой области сетью посольств государства, деятельность которой, как правило, дополняется деятельностью секретных служб, профессионально занятых сбором информации. Следующая фаза состоит в изучении того, как партнер или противник формулируют свои интересы, и особенно — интересы. своей безопасности. Основные знания, которые лежат в основе стратегического анализа, предоставляются историческими науками и сведениями, касающимися внутриполитического контекста. Наконец, еще одна фаза стратегического анализа состоит в изучении и описании угроз и рисков. Объективный анализ в этой области часто затруднен и может вести к их пессимистической переоценке или недооценке, которые также способны помешать выработке эффективной стратегии (см.: ОоипеНе. Р. 78-79).

Стратегии урегулирования кризисов

В 1990-е гг. в работах многих западных исследователей особое внимание уделялось разработкам основных положений стратегии урегулирования кризисов. Главная задача этих разработок — преодоление «дилеммы целей», т. е. противоречия между защитой собственных интересов и попытками избежать мер, способных вызвать нежелательную эскалацию (Оеогд. 1991. Р. 22). В этой связи выделяются оборонительные и наступательные стратегии урегулирования кризисов.

А. Джордж описывает.пять наступательных стратегий по разреше­нию кризисной ситуации: 1) шантаж; 2) ограниченный зондаж; 3) сдер­жанный нажим; А) /аН ассотрН (свершившийся факт) и 5) медленное истощение. Некоторые из этих стратегий лишь угрожают действиями, которые могли бы нанести ущерб (например, шантаж), а другие связаны с различными мерами воздействия на противника, отличными по степени силы, которую применили (или применением которой угрожают).

Каждая из этих наступательных стратегий стремится сделать про­тивника более податливым, и снизить риск эскалации. Бросающая вызов сторона может начать убеждать противника в том, что ее цели в кризисе носят ограниченный характер; что предпринятая акция не подразумевает наличия более глубокой, всепроникающей враждебности к противнику, которая позже будет выражаться в дополнительных вызовах; что в будущем, после того как нынешний кризис будет раз­решен, установятся позитивные отношения.

У обороняющейся же стороны имеется ряд стратегий, призванных помешать попыткам противника изменить статус-кво в свою пользу. Когда для обороняющейся стороны становится важно то, что ее ответ может вызвать нежелательную эскалацию, она тоже оказывается перед необходимостью политического регулирования кризиса. Обороняю­щейся стороне нужно предпринять некие шаги против нанесения ущерба интересам, оказавшимся под угрозой, но в то же время она избегает того, что могло бы вызвать эскалацию войны (или более высоких уровней военных действий).

Различают семь видов оборонительных стратегий: 1) принудительная дипломатия; 2) ограниченная эскалация вовлеченности для установления правил игры, более благоприятных для обороняющейся стороны плюс попытки удержать оппонента от эскалации в порядке ответной реакции; 3) возмездие по принципу «око за око» без эскалации плюс сдерживание эскалации со стороны оппонента; 4) акцептирование «проверки потенциалов» в рамках ограничительных правил игры, избранных оппонентом, которые первоначально представляются невыгодными для обороняющейся стороны; 5) проведение черты; 6) демонстрация убежденности и решимости с целью не допустить просчета бросающей вызов стороны; 7) действия и предложения, помогающие выиграть время и дающие возможность изучить условия урегулирования кризиса путем переговоров, условия, которые могли бы удовлетворить некоторые (если не все) требования-бросающей вызов стороны (там же. Р. 377-394).

Стратегии мира

Политика избегания кризисной ситуации тоже предполагает несколько видов стратегий. Реалистическая стратегия связана с необходимостью установления баланса сил, в условиях которого взаимное сдерживание наиболее сильными акторами агрессивных устремлений друг друга способствует сохранению мира и стабильности в международных отношениях. Неореалисты, обращая внимание на важность восприятия международными акторами друг друга, большое значение придают цели признания со стороны других акторов. Французский ис­следователь Ж.-Ф. Феррье называет это одной из основных целей участников международных отношений (см. подробнее: Регпег. 1996. Р. 121 — 130). Действительно, без признания других международные ак­торы не могут добиться более второстепенных целей. Это касается, например, социально-политических общностей или политических движений, стремящихся к самостоятельному государственному статусу. Для них признание со стороны других государств и общепризнанных МПО (прежде всего, со стороны ООН) связано с возможностью легитимной деятельности в качестве автономного, независимого актора. Именно этого в первую очередь добивались и все бывшие колониальные страны, и бывшие советские республики, и ООП, и сторонники Масхадова, стремящиеся получить хотя бы частичное признание Чечни в качестве самостоятельного игрока на международном поле. Государства, имеющие признанный статус и обязанные соблюдать правила игры (например, решения ООН, двусторонние и многосторонние договоры и соглашения и т. п.), для которых по экономическим или политическим причинам выгодно показать свое признание добивающимся этого политическим движениям, сепаратистским силам или квазигосударствам, вынуждены (вместе с «претендентами» на признание) искать для этого различные уловки. Например, непризнанный в качестве независимого государства Тайвань имеет со многими странами торговые, экономические, культурные и отчасти политические отношения, которые поддерживаются через его «частные агентства» в этих странах. При этом в стремлении сохранить сбою территориальную целостность государства ревностно следят за тем, чтобы территории, на которые они распространяют свой суверенитет, или же сепаратистские движения не получили признания со стороны других стран и МПО.

О значимости проблемы признания говорит и то, что от ее решения Может зависеть стабильность международных отношений. Например, поспешное признание Хорватии и Словении Германией, которая опе­редила в этом ЕС, стало источником разногласий и противоречий в международных отношениях, продолжающихся и поныне. Как считает Ж.-Ф. Феррье, это признание стало одной из причин длительной Драмы: так называемая общность без идентичности, т. е. территория, населенная сербами, хорватами и мусульманами, аккумулирует в себе проблемы других югославских провинций, не обладающих достаточной степенью цивилизационного единства (Регпег. 1996. Р. 129—131). «Международное сообщество, — утверждает Ж.-Ф. Феррье, — показав редкую быстроту своей реакции, возможно, проявило чрезмерное усер­дие в своем гуманитаризме» (там же. Р. 130).

щиеся идеалистических позиций (например, В. Вильсон, М. Горбачев), и их сторонники, говоря об «аморальности» секретных соглашений, упускают из вида два обстоятельства: во-первых, речь идет лишь о форме, которая сама по себе не несет обязательной безнравственности, а во-вторых, процесс перехода только к открытым соглашениям, как правило, всегда сводил на нет пользу от дипломатии, так как на первый план в этом случае выдвигались сугубо пропагандистские функции (нередко они и сегодня процветают в речах в ГА и СБ ООН).

Также выделяют парламентарную дипломатию, представляющую собой регулярные собрания международного органа, например ООН, при котором состоят постоянные представители государств-членов, а также неофициальные встречи и обсуждения специальных посланников глав государств. В свою очередь, прямая дипломатия — это встречи на высшем уровне, а также общение первых лиц через каналы электронной связи. Односторонняя дипломатия — это прямые контакты глав государств или их представителей. Если их общение начинает осуществляться через крупнейшие международные организации, такие как ООН или ЮНЕСКО, тогда это уже многосторонняя дипломатия. Наконец, одна из самых распространенных форм дипломатии в последние годы — челночная дипломатия — посещение первыми ли­цами государств или их специальными представителями своих союз­ников, а также дискуссии третьей стороны с участниками конфликта непосредственно в зоне его существования.

Дата добавления: 2015-07-02