Веселый клоун революции, мудрец Нации Вудстока 2 страница

Во время знаменитых маршей в защиту чернокожих через южные штаты Эбби Хоффман пережил состояние жертвенного экстаза: “Я чувствовал себя в тот момент одним из первых христиан, и меня охватывал восторг: неплохо было бы сейчас отдать свою жизнь”.

Здесь же, на Юге, у Эбби поубавилось веры в изменение Системы мирными демонстрациями: во время фолк-фестиваля в Ньюпорте его вместе с лидером Черной власти Стокли Кармайклом избила полиция.

Два года Эбби Хоффман работает в Миссисипи и Джорджии: преподает черным детям в freedom school, помогает регистрироваться черным избирателям. В 1965 в Миссисипи Хоффман организует из местных бедолаг Кооператив народных ремесел при “Корпорации бедняков” и перебирается в Нью-Йорк, где открывает магазин, торгующий самодельными фенечками, соломенными шляпами, плетением и прочей дребеденью. Здесь Хоффман оказывается в центре общины диггеров, идей которых он понахватался за годы скитаний. Эбби попал, как говорят его более рассудительные соотечественники, в нужное место в нужное время: наступала эпоха Власти цветов, и Эбби оказался в самом что ни на есть водовороте. Здесь сама собой - никто ее не разбивал нарочно - распустилась неухоженная клумба Flower Power. Откуда ни возьмись, все затопил улыбчивый паводок веселого безумия, голова шла кругом, а издавна богемный район сошел с ума окончательно: крыши старинных домов так и съезжали прямо на мостовые. Ист-Сайд стал для Западного побережья тем же, чем Хайт-Эшбери для Восточного: “Вот так мы и встретили друг друга, я и мое время, прямо здесь, в Нижнем Ист-Сайде. Это было замечательное ощущение, время, в которое стоило жить. Каждое утро мы встречали как первый день в своей жизни”.[15]

В 1966 Хоффман устраивает в Нью-Йорке первые Be-Ins, Smoke-Ins и прочие шумные действа. Вскоре он объявляет себя “основоположником движения хиппи на Восточном побережье” и основывает первый в Нью-Йорке бесплатный магазин, куда - кто что мог - стаскивали излишки шмоток и продуктов для раздачи устремившимся в Ист-Сайд провинциальным хиппи и коренным бомжам: у меня много лишнего, пусть берут кому надо. Вообще бесплатные раздачи всего на свете были любимым делом Хоффмана, объяснявшего это так: Самая революционная вещь в Америке - это когда что-нибудь раздают бесплатно. Халява парализует жлобский социум, дармовщинка подрывает основы, обращает социальный порядок в дурдом. Не зря по-английски free - одновременно означает “бесплатный” и “свободный”. Это не магазин, - говорил Эбби, - а новая философия жизни: из старой рухляди расцветала Утопия.

Здесь же весной 67-го Эбби встречает своего любимого университетского преподавателя Герберта Маркузе. Семидесятилетний седовласый философ выступает после acid-rock группы “Group Image” (видимо, ребят выпустили перед Маркузе в качестве разогревающей команды) под рев толпы и восторженные вопли “культурно-революционной группировки Motherfuckers”. Ветры перемен крепчают.

В “Liberty House” Эбби общается с Тимоти Лири и Ричардом Альпертом (позже - гуру Баба Рам Дас) и The League of Spiritual Discovery. Я спорил с Лири, вспоминает Эбби, что его учение - это самоуничтожение, но Лири только смеялся. Зато я учился у него подавать себя публике. В отличие от Лири, я считаю, что лишь изменив мир, можно изменить свое сознание. Несмотря на разногласия, Лири дал Хоффману чек для финансирования его завиральных начинаний. Годы спустя Эбби отвернется от Тимоти Лири. Он так и не сможет простить Лири за то, что тот честно выдал на суде устроивших его побег “Уэзерменов”.

В “Liberty House” Эбби встречает Аниту Кушнер, тоже бывшего психиатра, работавшего в дурдоме, а ныне - вольную пташку, мастерившую на продажу бусы для хиппи. “Если бы я родился женщиной, - писал Эбби через много лет, - я был бы Анитой”. Влюбленные снимают квартиру в Нижнем Ист-Виллидже, в двух шагах от всех оплотов тогдашней контркультуры: редакции “East Village Other” и журнала “Реалист”, книжной лавки Эда Сендерса Peace Eye Bookstore, берлоги Аллена Гинзберга, первого в Штатах магазина для хиппи и сочувствующих торчков “Psychedelicatessen”, лавки значков-блях Рэнди Уикера, обменной точки подержанной одежды для хиппи Poster Commune, богемного клуба Gem Spa и рок-клуба Билла Грэхема Fillmore East, где играли Greateful Dead, The Band, The Doors, Хендрикс и Джоплин. Не знаю, врет Эбби или нет, хотя какой смысл, если все, кроме Дженис были еще живы, но тринадцать лет спустя он вспоминал: “Иногда к нам заваливала Дженис и отрубалась замертво прямо на полу нашей гостиной. Грустная и нахальная богатая бедняжка. Она была единственным человеком, на моих глазах ширявшимся шприцем. От этого меня бросало в дрожь... Да-а, чумовые были времена”.[16] Тут же - рукой подать, - на пересечении площади Св. Марка и Второй авеню размещалось Hippie Kingdom: уличные поликлиники, бесплатные юридические конторы, театры и столовые для нескончаемого потока новых и новых подростков, стекающихся в Ист-Сайд из Восточных штатов. Эбби счастлив: он здесь один из самых старших, самых речистых и образованных, лидер не признающей авторитеты вольницы. Занятно, но как позже обескураженною подметил сам Эбби, всем вдохновителям и идеологам движения было в 66-67, по крайней мере, за 30.[17]

Как вспоминал об этом сумбурном времени больших надежд Эбби, “это было упоительно - ощущать причастность к великим историческим переменам, было такое чувство, словно земля пружинила под ногами. Может ли это повториться? Нет, никогда. Такому уже не бывать никогда. Музыка никогда не будет больше такой заводной, любовь такой свободной, а дурь такой дешевой”.[18] Предчувствие мирового переворота и вселенской весны казалось само собою разумеющимся. Уже в 1964 знаменитый друг Хоффмана будущий глава “Белых пантер” и создатель группы «МС-5» Джон Синклер мечтал о том, “какая славная будет жизнь” с простодушием Василия Ивановича, грезившего на привале о будущей коммунии: “Мы идем к сознательному сообществу художников и влюбленных, которые вместе живут, вместе работают, владеют всем сообща, вместе покуривают косячок, вместе танцуют и все вместе трахаются. И мы несем по свету свое Слово все вместе, как только можем - своим прикидом, свободно странствуя повсюду, нашей музыкой и танцами, нашим отношением к собственности[19], нашим укладом совместного человеческого общежития, каждым своим вздохом на этой планете”. В глазах Нации Свиней, однако, как подметил Хоффман, дети цветов были вовсе не “прекрасным народом” или “поколением любви”, а “commie-drug-addict-sex-crazy-dirty-homosexual-nigger-draft-card-burner-runayay-spoiled-brats”. Может быть, и в этом тоже была доля правды: “It was not all smiles and flowers in the slum. We had our Mansonesque moments”. С одним из мэнсонообразных столкнулся и Эбби: легендарный глава ист-сайдской общины Galahad установил в своем трайбе авторитарную систему беспрекословного послушания. Свобода любит гримасничать, а ее ужимки непредсказуемы...

Эбби изрекает: “Мы - поколение настоящего”, иными словами, лучший мир - здесь и сейчас, немедленно! При этом все, что связано с миром отцов, не годится никуда: “Question Authority!”. “Социальный критик” Мария Меннес как в воду глядела: “Если бы взрослым нравились их длинные волосы, они бы обрились наголо[20]. Единственное, чего они не могут вынести - так это нашего одобрения”.

И все-таки это было поколение, воспитанное по книгам доктора Спока, и стремилось оно не к погрому и анархии, а к радости. Расцветивший Америку психоделическими постерами художник оп-арта Питер Макс после всех потасовок в университетах считал, что старый мир уже проиграл: “Мы вступаем в Золотой Век вечного мира и красоты. Революция победила; она уже произошла”. Наступала долгожданная Эра Водолея. Вся история оказалась только предисловием к Революции Свободного Сознания, и в прошлом интерес вызывали только предвидения того, что творилось вокруг. “Самолетики” увидели потаенный смысл в текстах Льюиса Кэррола, а вокруг довоенного диснеевского мультика “Фантазия” (1940) разразился настоящий бум: оказывается, старина Уолт предсказал психоделию! На телеканале NBC появилось сделанное в духе йиппи комическое шоу под прозрачным названием “Laugh-in”. Жизнь текла, как один бесконечный сейшен: “Quicksilver Messenger Service”, “The Fugs”, “The Charlatans”, “It`s a Beautiful Day”, “The Peanut Butter Conspiracy”, “Moby Grape”, “Dan Hicks and His Hot Licks”, “The Diggers”, - кого только не было среди позабытых теперь властителей дум, не одни ведь “Самолетики”, “Greateful Dead” и деревенщина Джо со своей рыбкой подливали масла в этот веселый огонь.

Предвосхищая наши отечественные “Урлайты” и “Рио”, появились бесчисленные “подпольные” (на самом деле, просто независимые: ФБР их, конечно, не искореняло, но американским контркультурщикам хотелось хотя бы по названию примазаться к героическому ореолу далеких советских братьев) журналы и газеты: “Berkley Barb” на Восточном побережье, “East Village Other” на Западном, “Seeds” в Чикаго, “The New York Free Press”, “San Francisco Oracle” в Хайт-Эшбери.

Новый мир складывался сам собой, естественно и непринужденно. “Наша речь, - пишет Эбби, - стала называться хипповым диалектом. Наша философия стала известна как этика хиппи. Это была улица с двусторонним движением: лидеры движения усваивали эту культуру и одновременно помогали ее творить. Было кое-что такое, что делало Ист-Сайд непохожим на все прежние эксперименты: длинные волосы. О-о-о, они так много значили тогда. Во-первых, отращивать их надо было полгода, а то и год, чтобы получился настоящий буйный хайр. Это означало решимость, это было совсем не то, что быть радикалом по выходным, раз в месяц отправляясь на демонстрации за мир или собирая средства в разные там фонды. В движении за гражданские права многие участники отдавали своим убеждениям много времени и энергии, но эти убеждения не определяли их каждодневную жизнь. Длинные волосы не оставляли места поверхностному увлечению. Они вызывали скандалы в семье, нарекания школьных властей и преследования полиции. Длинный хайр нельзя спрятать. Вы можете скрыться в укромном месте, если вы гэй или коммунист, курите травку или выступаете против войны, если вы ненавидите своего босса. Вы можете тайком слушать “Битлз” в своей комнате. Но вы не можете спрятать свою длинную шевелюру: отпустить волосы - значит, выйти из укрытия и открыто примкнуть к контркультуре”.[21]

Эбби с увлечением пишет летучие листки: “Это был хипповый язык - задорный, дурашливый, полный веселья, но говорящий кривляясь и паясничая о серьезных вещах”. Вот образец листовочного творчества Эбби (отсутствие третьего лица ед. числа - часть hippie talk):

Pot get you high (Wheee)

Cop bring you down (Oooh)

Pot love your chick (Mmmm)

Cop scare your dick (Owww)

Pot do no harm (!)

Judge break yout arm (!)

Pot should be free (Yeah)

Sun shine on me (Yeah).

2 тысячи хиппов под руководством Эбби устроили на Манхэттене Sweep-In и Tree-Plant-In (по-нашему, субботник). Еще один пример того, что контркультура вовсе не призвана гадить и разрушать: с этим справляется Истеблишмент. Несколько лет спустя это же непривычное для Америки начинание повторила секта Муна. От опошления идеи кропотливыми адептами желтолицего прохиндея Эбби передернуло: “Жопы зомбированные!”

В январе 1967 в Парке Золотые ворота в Сан-Франциско был проведен “Первый в мире Human Be-In” (приблизительно можно перевести как “День человечности”). Собралось тысяч 20, а заправляли “мероприятием” Аллен Гинзберг и Тимоти Лири. Так зарождалась сформулированная позже Хоффманом эстетика знаменитых празднеств йиппи: радость, спонтанность, непредсказуемость театрализованного действа, озорная провокация против угрюмого мира пожилых с младенчества.

30 марта 1967 на пасху 10 тысяч йиппи и хиппи устроили “Flower Power Love-In and Be-In” в нью-йоркском Центральном парке. Так написано в академических книжках и, как всегда, это вранье: никаких таких отдельных от хиппи йиппи тогда еще не было. Зато было весело: собралось 35 000 человек. Все от чего-нибудь ловили кайф - от воздушных шариков, от кислоты, от бананов, ребятни, неба, цветов, танцев, поцелуев, - вспоминает Эбби в “Революции рада ада революции”. Накануне кто-то позвонил Эбби и подарил 10 тысяч цветов, которые было решено разбросать с самолета. Насилу нашли ханыгу, еле поднявшего в воздух свой аэроплан. К сожалению, все десять тысяч цветов свалились на пустынной улочке в нескольких кварталах от парка. Бомбы падают точнее, а вот цветы всегда куда-то сносит ветром... Рядом на 5-й авеню шел пасхальный парад, но народу в нем участвовало вдвое меньше. Эбби и Анита с лицами, расписанными серебром, присоединились к шествию - но их не пустили в церковь за “неприличный вид”. Обиженный Эбби ушел, задумав на Рождество приехать на осляти с распущенными длинными волосами и в хламиде - что-то они тогда скажут?

В марте 67-го на станции метро Большая Центральная в Нью-Йорке Эбби сотоварищи устроил праздник весны “Yip-In”. Шалуны наводнили вестибюль воздушными шариками, устроили пляски на справочном киоске, но когда посягнули на святыни - отвергая законы физического времени, сорвали стрелки с циферблата, - полиция вступилась за Ньютона и налетела с дубинками. Шалунам, конечно, вломили. Двенадцать человек, в том числе Хоффман, были серьезно ранены. Побоище получило огласку и вызвало всенародное возмущение, в то время как милицейские бесчинства на Гоголевском бульваре и кровавые сопли безымянных хиппов российского Нечерноземья до сих пор вопиют к небесам. Пару лет спустя за тысячи миль от Нью-Йорка в южном городе моего детства я мальчишкой наблюдал, как наряд милиции выводил из курортного ресторана знаменитую местную куртизанку по прозвищу Мякушка. Мякушка была пьяна в дымину и устроила публичное обнажение в защиту свободной любви. Четыре милиционера пытались задрапировать Мякушкины телеса, она же вырывалась и орала: “Да здравствуют хиппи!”. По-моему, она была просто пьяная б...дь, но сила великих идей Flower Power налицо: “от великого до смешного...”

15 апреля Эбби участвует в крупнейшей демонстрации в истории Америки. 700 тысяч человек (все те же лица: Аллен Гинзберг и изображавший Желтую Субмарину театр Bread and Puppets)[22] прошли к зданию ООН, требуя прекратить вьетнамскую войну.

29 апреля 1967 Flower Brigade из 20 хиппи участвует с цветами и плакатиками “Любовь” в демонстрации в поддержку “Наших ребят во Вьетнаме”, организованной ястребами. Эбби и его друзья пристроились за колонной бойскаутов с транспарантом: “Поддержите наших ребят - верните их домой” (организаторы демонстрации, напротив, считали, что “поддержать ребят” - это как можно большим числом нагнать их под пули Вьетконга). “Патриоты” нападают на хиппи, вырывая у них американский флаг: какая-то мамаша с ребенком на руках бросает свое дитя, чтобы тоже выполнить свой долг перед отечеством и заехать хиппам в ухо. Ребенок орет: они с мамашей оказываются по разные стороны потасовки: малыш с нами! Лепестки летают над свалкой, как пух из распоротой подушки. Flower Brigade проиграла свое первое сражение, - пишет Эбби, - но берегись, Америка - мы заминируем нарциссами Ист-Ривер, мы забаррикадируем одуванчиками призывные участки, мы взорвем мостовые зеленой порослью, запрятав семена в щели. Flower Power!

А 20-го мая 67-го года Эбби устроил одно из самых знаменитых представлений своей “театральной герильи”: вероломно пробравшись с друзьями (всего восемнадцать человек) на галерею для публики нью-йоркской биржи (охрана долго не хотела пускать подозрительных хайрастых), разбросал тысячу долларов однодолларовыми бумажками. Событие напоминало падение Тунгусского метеорита на город Рыбинск. Купюры зелеными бабочками кружились по храму Золотого тельца. Основной инстинкт сработал: бросив дела, брокеры и маклеры пустились ловить небесную манну - а хайрастые весело хохотали наверху под самой крышей. К ним присоединился и турист из провинции, сказавший журналистам, что за всю поездку в Нью-Йорк он так ни разу не оттягивался. Эбби назвал это “новым изгнанием менял из Храма в эпоху ТВ”. Вскоре на всякий случай галерею для посетителей обнесли пуленепробиваемым стеклом за 20 тысяч долларов. Событие стало известно советским хиппи: в журнале “Вокруг света” появилась статья Генриха Боровика о хиппи с описанием проделок Эбби и его друзей. Считается, что проказа на бирже была первой акцией йиппи, хотя до основания “движения йиппи” оставалось еще 4 месяца.

Летом 1967 года произошли два эпохальных события: в июне Анита Кушнер и Эбби поженились в Лето любви в Центральном парке, с цветами в волосах и при стечении трех тысяч цветочного пипла. Жених был в белом балахоне и венке из ромашек, а венчал их Линн Хаус, служитель пародийного культа “бу-ху”. Цветная фотография Эбби и Аниты попала в Time и парочка стала для Америки воплощением движения хиппи.

А в августе Эбби знакомится с другим профессиональным баламутом: длинноволосым и бородатым Джерри Рубином. Позже он скажет: “Мы были нужны друг другу с Джерри, как Че с Фиделем”. Стайн назвал Рубина “самым свободным человеком, какого я когда-либо встречал, человеком, полностью очистившимся от мифов своего общества”. Рубин вырос в Цинциннати, там же в годы учебы в колледже 5 лет работал репортером-газетчиком. Потом полтора года изучал социологию в Иерусалимском университете, а в 1963 поступил в Беркли (Калифорнийский университет). В 1964 году провел 2 месяца Кубе - поглядеть на настоящую революцию, и революция понравилась Джерри: самый пленительный взгляд на социализм - это из окна интуристовского валютного отеля. Вернувшись, Джерри участвует в движении за расовое равноправие и в первой серьезной студенческой заварухе Шестидесятых: Движении за свободу слова в Беркли. Кстати, автор исторического лозунга “Trust no one over 30” (“Не верь никому старше 30-ти”) вовсе не Джерри Рубин, а лидер Free speech movement в Беркли Марио Савио. Однако раз уж все считали, что именно Джерри так сказал, то Хоффману, написавшему, что “kids should kill their parents”, Рубин не мог не понравиться. Эбби при этом очень любил своих родителей, да и в разгар последующих событий обоим было уже за тридцать. От слов своих они, однако, не отрекались никогда: они изъяснялись отвлеченно и обращались к тем, кто понимает преувеличения, не предполагая, что их слова могут быть поняты буквально и запасть в душу Смердяковым и Мэнсонам. Но все, кто может понять, понял: великий кинорежиссер Вуди Аллен плакался Джерри Рубину, что завидует ему: “Жизнь моя бессмысленна. Все, что я делаю - это для развлечения пьяных жлобов в Лас-Вегасе. Ты-то хоть пытаешься изменить мир”.[23]

Именно Рубин организовал первые прогремевшие антивоенные акции - Vietnam Teach-Ins и Vietnam Day, когда студенты легли на рельсы перед военной техникой, идущей на погрузку на корабли для отправки во Вьетнам - “для поддержания конституционного порядка”. Тогда Джерри в первый и последний раз похвалили советские газеты. Весной 1967 Джерри был уже признанным лидером мятежного студенчества, и даже выдвигался на пост мэра Беркли с простой и доходчивой программой “Войне конец, а травку легализовать”, став вторым из 4-х кандидатов и набрав целых 22% голосов.

Осенью 1967 Рубин перебирается в Нью-Йорк, чтобы возглавить осаду Пентагона, да так там и остался - уж очень славная подобралась компания. Друзья Эбби и Джерри олицетворяли двойственность йиппи: Эбби вышел из среды хиппи, Джерри - из политического радикализма “новых левых”. В отличие от благодушного шалопая и раздолбая Хоффмана, Рубин был энергичен и любил заварухи. Он ввел в моду старые свитера и армейские камуфляжные брюки со множеством карманов. По словам очевидца, “Рубин передвигался по улицам Нью-Йорка, как маленький Че Гевара”. Друзья решили начать с Пентагона.

Знаменитая осада Пентагона, замечательно описанная Норманом Мейлером в “Армиях ночи”, прошла 21 октября 1967. Акция планировалась тщательно: предварительно несколько хайрастых с загадочным видом произвели замер сооружения, объяснив пришедшим их арестовать нижним воинским чинам и собравшимся журналистам, что пятиугольник - это дьявольский знак, а это пагубно отражается на внешней политике страны. Поэтому с помощью магии и волшебства будущие йиппи решили очистить Пентагон от духа ненависти и злобы. В ходе изгнания бесов предполагалось заклинаниями поднять Пентагон в воздух: “Мы хотим поднять на 100 футов, но генералитет дал согласие только на 10. Скоро мы вернемся и приведем еще тысяч пятьдесят”.

И вот настал день священнодействия. Пестрая толпа из побитых молью битников и цветущих юностью хиппи в разноцветных лохмотьях, веселых юродивых и яйцеголовых интеллектуалов окружила зловещий пятиугольник. Впереди стоял авангард: индейский шаман из племени шошонов с бубном, буддийские монахи с трещотками, Аллен Гинзберг с любимой гармошкой, жрецы неведомых культов с колокольчиками, дудками и погремушками, кликуши с мегафонами, самодеятельные кудесники, маги, чародеи, волхвы, ведьмы и колдуны - в Америке тех лет их было пруд пруди. Шум, визг и треск перекрывали (судя по слышанным мною записям, малохудожественные, но искренние) завывания группы приятеля Эбби Хоффмана рок-певца, проповедника и поэта, знатока египетских иероглифов и сокровенного знания древних жрецов Эда Сендерса “The Fugs”.[24] Анита была одета сержантом Пеппером, а Эбби - индейским вождем. Над толпой кудрявился жемчужный дымок с характерным ароматом, а колеса горстями раздавались ближним доброхотами. Одним словом, братство, мир и согласие нестройной толпой окружило хмурое железобетонное строение. В заградительный кордон национальных гвардейцев брызгали из водяных пистолетов изобретенным хиппи таинственным средством для поднятия потенции: считалось, что это должно вызвать в них любовь к демонстрантам, среди которых, кстати, было много прехорошеньких барышень. Накануне Эбби с друзьями провели пресс-конференцию, показав журналистам силу секретного оружия: несколько окропленных патентованным эликсиром парочек тут же самозабвенно занялись любовью. Впрочем, добровольцам из журналистов в просьбе самим испытать снадобье отказали: не время пока.

Из многотысячной толпы к строю оцепления вышел добравшийся автостопом с Западного побережья хейт-эшберийский хиппи, вложил в дуло винтовки цветок, откуда-то сбоку щелкнул фотоаппарат - и напрасно Лоллобриджида вкупе с Кардинале еще три года принимали грациозные позы: обошедшее обложки журналов мира лучшее фото шестидесятых уже было сделано. Кто-то поднял плакат: “ЛБДж (т.е. президент Л.Б.Джонсон) любит Хо Ши Мина”. Солдатам кричали: Присоединяйтесь к нам! Трое солдат бросают оружие и каски и выходят из строя - их успевают схватить и увести.

Стемнело. Над толпой появились вертолеты, освещавшие прожекторами сцену Великого камлания. Аллен Гинзберг уселся на корточки и монотонно завел священное слово “Ом” - тысячи голосов за ним. И тут - свершилось! Как вспоминал Эбби, в пульсирующем свете прожекторов под стрекотание вертолетных пропеллеров “Пентагон медленно поднялся в воздух и завис, как летающая тарелка. Меня удивило, как легко это случилось”.[25] Вряд ли Хоффману померещилось: множество участников помнят, как было дело. Странно, но с другой стороны, из-за спин гвардейцев этого никто не заметил: чтобы увидеть главное, надо было хорошенько овладеть наукой дона Хуана...

К полуночи гвардейцы двинулись на толпу: от миролюбцев полетели пух и перья. Эбби с друзьями, в крови и синяках, оказались в обезьяннике, где стал вести себя шумно и потребовал вызвать Международный Красный Крест: мы - военнопленные. Копы хотя и не соблюдали Женевскую конвенцию, но и по законам военного времени поступать не стали. Штраф по 10 долларов и - свободны.

В июле 1967 в журнале Time появилась передовая статья о хиппи. Тем самым хиппи стали частью культуры “большого общества” (правильно делала советская пресса: раз об этом не пишут, то этого как бы и нет). А значит, когда Лето Любви прошло и заморосили дожди, веселая клоунада стала терять смысл. 10 октября Сан-Франциско 1967 года цветочный народ устроил похороны Flower Power. Боюсь, что в этот же день родилась наша Система... Ощущая, что журнал “Роллинг стоун” и мюзикл Hair - это конец эпохи хиппи, - пишет Эбби, - мы решили погрести ее сами. А пару лет спустя Мэнсон и Алтамонт вбили в гроб хип-культуры последний гвоздь”. Бубенцы и клеши-колокола становятся модой домохозяек. “Есть Битлз, а есть битломания”, - сказал Эбби.

История хиппи подобна комете: махонькое ядро и длинный хвост через пол-Вселенной. Все главное уложилось в какие-то год-два. Вот уже тридцать лет мы живем воспоминаниями о кратком празднике. Но, положа руку на сердце, надо самим себе признаться, что игра в детей цветов - это ностальгические потуги оживить мифические Времена творения, нечто, ушедшее навсегда. Перефразируя известную сентенцию о рок-н-ролле, «Flower Power мертва, а мы еще нет». Удивительно, но рок тоже пережил Flower Power и даже сочинил траурные марши. Еще не выродившиеся в диско-трио «Bee Gees» записали анти-гимн хиппи: песню «Back to Massachusetts» на мелодию «Сан-Франциско». Песенка звала вернуться из хиппового Фриско в деловой Массачусетс и заняться делом. А язвительный Фрэнк Заппа выпустил циничный альбом «We`re Only in This for the Money» с издевательскими текстами типа «я буду по-прежнему любить полицию, когда из меня на улице вышибут все дерьмо». Надо было либо что-то делать, либо сидеть и вспоминать о славном и сладком.

Эбби и его друзья сочли, что перед хиппи стоит выбор: прозябать в отведенных снисходительной Америкой для чудачеств резервациях или двигаться дальше.[26] Решено было объединить хиппи с политикой, но политикой особенной: театральной. Улица должна была стать сценой, на которой разыгрывался веселый спектакль о скудоумии Истеблишмента. Зрители вовлекались в действие, и каждый из них должен быть тоже стать хоть немного хиппи.

Вокруг Эбби и Джерри собрались будущие йиппи, один другого колоритнее. Полу Красснеру было уже 36 лет, и он был известным писакой, виртуозом стеба в американской журналистике. Вначале он пописывал в журналах “Mad” и “Playboy” и сочинял монологи для комиков. А затем по совету своего приятеля уже упоминавшегося Ленни Брюса решил основать совершенно небывалый журнал. “Реалист” стал самым скандальным сатирическим журналом в истории США с внушительным 100-тысячным тиражом. О йиппи Красснер говорил: йиппи - это политика абсурда, в которой я могу быть самим собой. Страсть Пола к абсурду делала его человеком милым, славным, но в общении невыносимым и ненадежным - типичная фигура андеграунда. Собственное кривляние и позерские заморочки Красснеру были дороже истины, друзей и Платона с Гегелем (он же Кант). Выступая свидетелем защиты на Чикагском процессе, Пол здорово подвел Эбби и Джерри: с утра наглотавшись кислоты, нес полную ахинею и отрубился в ходе дачи показаний.

Боб Фасс (не путать с Бобом Фоссом!) был создателем подпольного радио и телевидения, одержимым идееей обратить изобретенные для промывания мозгов в особо крупных масштабах электронные масс-медиа для целей Власти цветов. Первой передачей подпольного телевидения была такая: злоумышленники-йиппи врезались в программу новостей кабельного телевидения с собственным прямым репортажем с места события. На экранах вместо залитых кровью душных джунглей Вьетнама появилась целомудренная и умиротворяющая картинка: парочка йиппи, занимающаяся любовью.

Эд Сэндерс в движении йиппи занимал пост “ответственного за рок-музыку”. Юноша из Канзас Сити был образцовым американским школьником, пятерочником, физкультурником и вообще - но прочел Гинзберговский “Вопль” и жизнь его пошла наперекосяк. Эд отправился в Нью-Йорк изучать в университете древнегреческий и древнеегипетский, а там дорожка пошла скользкая и пагубная. И вчерашний отличник оказался в Ист Виллидже среди таких же нечесаных нигилистов и сквернословов во главе основанной в 1965 группы “The Fugs”. Если Моррисон считал мужественным поступком спеть в телешоу Салливана “я ловлю кайф” (“I get much higher”), то тексты Сэндерса были сплошным эпическим подвигом: цензурных слов в них почти что и не было. Цель группы он объяснял так: “Петь без каких-либо умолчаний о свободном сексе и революции”. В роке “The Fugs” были тем же, чем “Реалист” в журналистике”, - похвалил их автор истории йиппи Стайн. А еще Сэндерс был книгоиздателем и создателем магазина андеграундной литературы Peace Eye Bookstore. За поэму “Shads of God” Эда прозвали Гомером йиппи. Кроме того, Эд был одним из организаторов марша за мир по маршруту Сан-Франциско-Москва. До Москвы марш так и не добрался, а жаль - вот советским хиппи была бы радость.

В группе “The Fugs” играл еще один яркий персонаж эпохи - “сексуальный анархист” Тули Купферберг. Тули был теоретиком и практиком сексуальной революции и изобрел 1001 новый способ заниматься любовью. На этой почве у него регулярно съезжала крыша. Однажды он даже бросился с Манхэттенского моста, но, к несчастью, остался жив.

Джим Фуратт был гэйем и актером не-бродвейского театрика, одним из создателей уличного театра хиппи.

Близким другом йиппи был Фил Окс, восходящая звезда фолк-рока. Филу прочили, что он затмит Дилана, он был тоньше и искренней Боба, но слишком всерьез вошел в роль рок-поэта. Дело кончилось тем, что Фил повесился в ванной.

Йиппи были попыткой - изначально странной, но шумной и настырно лезшей в новости дня, горластой и крикливой - соединить хиппи и политику.

Согласно мифу, движение йиппи, иначе говоря, обновленных хиппи, родилось на праздновании нового 1968 года (на самом деле, идея соединить движение хиппи и политический протест появилась сразу после осады Пентагона,[27] а окончательно оформилась в начале декабря). Само слово yippie - это слегка измененное на письме слово yippee, междометия-вопля типа “ой-ëй--ëй!” или “Уй-йя-а!” (орфографические ошибки и описки да и вообще любое искажение текста, как утверждал Эбби, а вслед за ним и тартуская школа семиотики, - мощный источник порождения новых, неожиданных смыслов). Правда, потом Эбби стал утверждать, что междометие надо трактовать так: Youth International Party. Но когда об этом же написали серьезные газеты, любивший сбить всех с толку и запутать Эбби заявил, что никаких таких сокращений в слове “йиппи” нет, а есть лишь радостный вопль юности, и расшифровка аббревиатуры - плод рук лживых болванов-журналистов. Эбби вообще любил быть непоследовательным и говорить противоположные вещи, пока у публики не начинала потихоньку съезжать крыша.

Дата добавления: 2015-06-27