Из истории вопроса. Два пути ретроспективного поиска

Еще первый русский летописец в начале XIII в. задавался вопросом: “ Откуда пошла есть Русская земля? ”(ПВЛ, I: 9-17). С тех пор на этот счет было высказано множество самых разнообразных точек зрения. Изложение и разбор их занял бы слишком много места, и я могу лишь отослать читателя к обзору позиций разных авторов от средневековых хронистов до Л.Нидерле и М.Фасмера, сделанному В.В.Седовым (Седов 1994: 7-48). Здесь мы сформулируем лишь основные тенденции, намечающиеся в работах только археологов и только за последние десятилетия.

Четверть века тому назад археологи знали достоверно славянские памятники лишь VIII-IX вв — древности типа Луки-Райковецкой к западу от Днепра и роменско-борщевскую культуру на его левобережье (Гончаров 1950; Гончаров 1963; Ляпушкин 1958; Ляпушкин 1968). Оба археологических единства непосредственно предшествовали культуре Киевской Руси и перерастали в нее. Далее следовало определить ретроспективным методом “от известного к неизвестному”: что предшествовало появлению достоверно славянских культур?

А предшествующей была лишь черняховская культура III-IV вв., и просто-напросто не оставалось другого выхода, как видеть в ее носителях тоже славян (Рыбаков 1948; Брайчевський 1957; Брайчевський 1964; Махно 1949; Смiшко 1953; Голубева 1957). Скептики, представленные в основном ленинградской школой, могли сомневаться, указывая на хронологический разрыв между черняховской культурой и достоверно славянскими памятниками, на совпадение времени существования черняховской культуры с пребыванием в Причерноморье готов (Артамонов 1956; Тиханова 1957; Корзухина 1955), но не могли для славянской проблемы предложить альтернативного решения, предпочитая оставить вопрос открытым.

Сторонники же первой точки зрения выстраивали следующую ретроспективную секвенцию культур: черняховской предшествовала зарубинецкая рубежа эр; далее следовала скифская “зольничная” культура V-III вв. до н.э., затем — предскифские чернолесская и белогрудовская, наконец — тшинецко-комаровская эпохи бронзы. Это был южный, или украинский путь ретроспективного поиска. В то же время польские слависты-археологи пытались решить проблему на другом пути, не проявляя особого стремления согласовать это с мнением украинских коллег. Строилась следующая секвенция: славянам VIII — IX вв. на территории Польши предшествовали пшеворская и оксывская культуры II в. до н.э. — IV в. н.э., объединяемые тогда зачастую под термином культуры венедской, затем следовала поморская культура IV-III вв. до н.э. и, наконец, лужицкая, уходящая корнями в эпоху бронзы (Kostrzewski 1923; Kostrzewski 1961; Jazdzewski 1949).

И на украинском южном пути, и на западном, польском, встречалось, однако, одно и то же труднопреодолимое препятствие: цепочки культурной преемственности рвались, связи между звеньями оказывались слишком слабыми, и держались они на подсознательно, априори, принятом признании автохтонности всех культур. В ряде случаев зияли большие хронологические разрывы. Особенно разительна была разница последних пар звеньев: черняховская культура и славяне на южном пути, Пшевор и славяне — на западном.Хронологический разрыв составлял около 400 лет. Хиатус между черняховской культурой и историческими славянами пытались ликвидировать при помощи так называемых “древностей антов” VI-VII вв. Они были представлены серией кладов, но не был тогда еще известен пласт поселений и могильников, соответствующий этим древностям. Была предпринята попытка зачислить “древности антов” в черняховскую культуру, повысить ее верхнюю дату до VII в. и, таким образом, сомкнуть ее со славянскими культурами (Брайчевський 1952; Брайчевский 1957а). Попытка эта, однако, не принесла успеха (Березовец 1963; Щукин 1967; Щукин 1968). Но вот были обнаружены памятники, казалось бы, закрывающие черняховско-славянский хиатус: поселения и могильники, на которых встречались и вещи из “антских кладов”, и своеобразная так называемая керамика “пражского типа”. Последняя была известна и ранее, но плохо поддавалась датировке (Гамченко 1896; Borkovsky 1940; Кухаренко 1955; Березовец 1958; Кухаренко 1960; Хавлюк 1960; Хавлюк 1961; Хавлюк 1963). Оказалось, что искать такие памятники нужно в необычных топографических условиях: в местах низких, зачастую ныне затопляемых во время половодий. Число памятников начало стремительно расти, и вскоре археологи стали различать на обширных пространствах Восточной и Центральной Европы целых три, очень похожих друг на друга, раннеславянских культуры VI-VII вв. — пражско-корчакскую, пеньковскую и колочинскую (Русанова 1973; Березовец 1963а; Петров 1963; Рафалович 1972; Приходнюк 1980; Сымонович 1963; Падин 1969; Горюнов 1981; Баран 1988; Zeman 1976; Brachmann 1978; Parczewski 1988; и др).

Облик памятников этих культур хорошо соответствует тем описаниям быта ранних славян, которые мы находим у византийских авторов-современников (Proc. B.G. III. 14, 22-30), а ареалы трех культур, во всяком случае пражско-корчакской и пеньковской, вполне соответствуют и зонам расселения трех крупнейших группировок славянских племен, описаных Иорданом, тоже современником событий (Iord. Get. 34, 119) — склавинам, антам и венетам. Сходные древности обнаружены и в Нижнем Подунавье — группы памятников типа Ипотешть-Кындешть-Чурел и Костиша-Ботошана в Румынии, славянские поселения Болгарии (Въжарова 1965; Въжарова 1976; Nestor 1957; Mitei 1962; Teodor 1978; Comsa 1974; Comsa 1974а; и др.) — где славяне активно действовали в VI-VII вв. (Шувалов 1989; Мачинский 1981). Ясно ощущается и преемственость с последующими славянскими культурами кануна Киевской Руси. Короче, особых сомнений славянская принадлежность этих памятников не вызывает. Ныне это тот отправной пункт, от которого можно начинать дальнейшие ретроспективные поиски, та “славянская печка”, от которой можно “плясать дальше”.

Дата добавления: 2015-06-28