Исчезающее небо 4 страница

Но это было тогда. Тогда был мир. Мир, с трудом отвоеванный у многочисленных врагов извне.

Сейчас же было не до смеха. Многие успели пожалеть, что считали войну лишь кратковременным развлечением, встряской полусонного народа, многие успели пожалеть, что несколько дней назад снимали бомбардировки на камеры мобильных телефонов, а иные успели осознать, что всю жизнь имели неправильное представление о боевых действиях. Но не был ли их душевный порыв, сожаление за все, некогда совершенное, лишь попыткой со стороны души покаяться, прежде чем умирать? Не было ли это неким «вынуждением» думать и считать именно так, а не иначе?

Взрыв. Вспышка света…

Это не развлечение.

Это не увеселительная прогулка.

Это – Война!

Боже! Где ты?

Основательно поврежденный поезд медленно двигался дальше. Армлингтон, чудом уцелевший в этой ужасной бомбардировке, со скорбью на лице считал потери. Тяжело было видеть, что мертвыми оказалась почти половина его верных товарищей.

Поезд сделал очередную остановку – старик понял это, качнувшись, по инерции вперед, будто мертвый стебель травы из-за легкого ветерка. На его лице не было написано практически никаких эмоций, он попросту не мог ничего чувствовать. Даже собственное спасение не казалось ему таким уж важным, в особенности теперь: старик впервые видел столько смертей нужных ему людей, и ему все еще трудно было осознать, что это произошло. Понимание всего ужаса ситуации приходило слишком медленно.

Армлингтон забыл даже про Каллисту – каким бы чудовищным это не казалось, но его собственная дочь была ему не так важна, как, например, несколько первоклассных охотников и их спонсоров. Старик не соизволил поискать женщину в других вагонах, хотя еще давно заметил, что ее в этом помещении нет ни среди живых, ни среди мертвых. Но ни сил на поиски «родной души», ни желания (он все еще помнил ее «еретические» мысли) уже не оставалось.

Послышался вязкий гул, предвещающий появление в воздухе смертоносных летательных аппаратов.

Пора идти.

Старик совершил самый тяжелый переход в своей жизни – через все вагоны к машинисту. Ему тяжело было видеть раненых в своем вагоне, но еще тяжелее в других. Неожиданно оказалось, что люди пытались помочь раненым, напрасно стараясь облегчить их муки, но все же – полузнакомые и незнакомые люди помогали другим, попавшим в беду! Это было достаточно странно созерцать, ведь его охотники, а уж тем более богачи, не спешили с помощью друг другу, все обходились неумелым самолечением. Армлингтон лишь спустя время понял причину подобного поведения пассажиров в других вагонах: люди в них были самыми простыми. Никакой заносчивости в них не наблюдалось, им совершенно не зазорно было опуститься до помощи ближнему своему.

Насколько все-таки деньги и власть меняют людей…

Практически бессильно навалившись на дверь кабины поезда, старик, сам не ожидая, оказался внутри, своим появлением несказанно напугав машиниста. Похоже, он что-то ел, и, едва только в святая святых поезда появился незваный гость в виде Армлингтона, машинист быстро куда-то спрятал еду, и теперь он полувопросительно смотрел на старика, прислушиваясь к бешеному биению своего сердца.

- Надо ехать, и быстрее… Самолеты… - только и пробормотал смущенный Армлингтон.

- Уважаемый человек, извините, но у меня тут не место для общественного пользования, чтобы сюда приходили все, кому только не лень. – В его голосе появилось почти нескрываемое раздражение. – Неужели вы думаете, что мы специально останавливаем поезд? Не верите? Тогда хватит прижимать задницу к сиденью, идите к рабочим и помогите им, чтобы мы быстрее уехали! А то поторапливать вы можете все, а вот чтобы помочь – никто.

- Просто, молодой человек, - в свою очередь, повысил голос старик, - возникло подозрение, что вам кто-то заплатил, чтобы мы не доехали до пункта назначения. Это достаточно частая практика среди жителей нашей страны – подкуп некоего лица, вероятно, играющего не последнюю роль в нашей жизни, чтобы что-то произошло или не произошло.

- Тварь, - выдохнул машинист, стараясь не глядеть в глаза Армлингтона. – Ты что тут, самый умный? Ты думаешь, мы тут самоубийцы – останавливать поезд прямо на линии огня? Ты так думаешь?! А ведь мне тоже жить охота! И не только жить – за поезд, а точнее, за его восстановление, я буду платить свои честно нажитые деньги – а если я сдохну, как свинья на скотобойне (потому что это реальные мясники – эти летчики!), то придется тогда за поезд платить моей семье – ты понимаешь??

Старик хотел выкрикнуть что-то в ответ, но тяжелый самолетный гул заглушил все его слова. Армлингтон, поняв, что словами нельзя ничего решить, медленно, но верно стал приближаться к машинисту и пульту управления поездом.

- Э, ты чего? – что есть силы выкрикнул машинист, но старик уже набросился на него с кулаками, не желая слушать дальнейшие оскорбления со стороны молодого человека:

- Преподам тебе урок хорошего тона. Когда я был таким же сопляком, как и ты, я уважительно относился к старшим, и никаких криков в их адрес не было – да за это старший имел полное право прибить меня на месте! – Каждое слово сопровождалось сильнейшим ударом по лицу. Армлингтон получал настоящее удовлетворение от насилия, но только того, что совершал он сам. – К тому же, - продолжил он, отбрасывая тело машиниста в сторону – тот был без сознания, - кто поведет поезд, когда ты выйдешь из строя от моего «урока»? Кто, как не я?

Где-то рядом с поездом опять упала бомба. Раздался вполне ожидаемый грохот, однако светового сопровождения не последовало. Старик выглянул в окно, увидев на железнодорожных путях не на шутку перепуганных рабочих, взирающих куда-то в сторону, и вдруг…

Вагон накрыла полнейшая тьма.

Нет, это были не просто сумерки, или неожиданное солнечное затмение, или ночь (старик уже давно потерял счет времени), это была именно тьма.

Жуткая, тихая, беспроглядная тьма.

Армлингтон почувствовал панику. Нет, не может быть! Его охватили самые разные чувства, как будто прорвало плотину, и все это смешалось в голове, становясь мыслями безумного. Старик, идя на ощупь к первой двери, слышал не только дыхание, не только биение своего сердца, не только бешеный галоп мыслей и ощущений, но и доносящиеся обрывками, как бы проходящие через воду, и крики, и грохот снаружи вагона (бомбардировка все еще продолжалась), и чей-то…шепот. Все звуки то затихали, оставляя старика абсолютно одного, то вторгались в его голову все, разом, практически одновременно, то посещали Армлингтона по отдельности. Страшнее казался даже не шум взрывов, и не обилие ощущений, а чей-то жуткий шепот.

Где-то должен быть выход!

Вдруг вагон покачнулся, и, к немалому удивлению старика, начал свое дальнейшее движение по рельсам. Неужели машинист очнулся? Неужели рабочие все сделали? Неужели…

И этот шепот…

Старик, от нескольких сотрясений вагона упав на пол, попытался привести свою голову в порядок, но это никак ему не удавалось. Он пытался сжать ее руками, пытался думать о другом, о чем-то совершенно отвлеченном, но тьма (а он и не сомневался, что тьма имела огромнейшую силу) сейчас явно решала за него.

Вспыхнул свет – всего на несколько секунд, но этого хватило, чтобы рассмотреть в кабине нескольких людей. Все они были окровавлены, изувечены, убиты, и старик с ужасом осознал, что видит перед собой мертвецов.

Мертвых магов, убитых им когда-то.

Свет вспыхивал еще пару раз, и каждый раз маги оказывались другими, новыми. Волшебники протягивали к Армлингтону руки, нечеловеческими голосами рыча в его адрес самые чудовищные проклятия.

За спиной старика кричала женщина. Каллиста?

Сил бежать прочь не было. На сей раз тьма сомкнулась вокруг старика насовсем, не впуская в мир Армлингтона даже звуки.

- Это же… Я такое видел… - начал старик мысль, боясь, что тьма не даст ему услышать собственного голоса. Но голос был слышен, и Армлингтон осторожно, чтобы что-то не потревожить (во тьме таилось что-то зловещие), подбирал слова: - Это магия… Сильная магия, и я однажды лишь видел ее использование…

«Все верно, верный ход мыслей, - прошептал некто практически на ухо охотнику, скрываясь за его спиной, - ты абсолютно верно понял, что видишь магию. Магию Духа Революции. Любопытно получается, что ты, когда-то шагавший в одном ряду с ним, Великим, но теперь отвергший все его идеи, которые, в общем-то, были небезосновательны, и объявивший охоту на него, погибнешь от рук своего вдохновителя. Тебе ведь знакомо это заклинание? Когда-то он применял его против оппозиции, против таких, к каким сейчас принадлежишь ты. И что получается? Ты не вовремя сменил сторону, на которой воевать».

- Дух Революции… был рядом?

«Всегда. Он всегда был рядом с тобой. И, поверь мне, он не забыл, как ты поддерживал его. А теперь…время наказания. Всех, кто отверг его и его идеи…».

- Ты… Ты…кто? – задал свой последний вопрос старик – апатия начала овладевать им. Он чувствовал, как сознание медленно покидает его, ведь Дух Революции применил именно такое заклинание – сильнейшую магию, способную лишать человека личности. Как и много лет назад… «Ты не вовремя сменил сторону!», - вспомнил Армлингтон вкрадчивый голос, шедший из всемогущей тьмы.

Не вовремя сменил сторону… Идеи отверг…

«Я – твой постоянный спутник. Ты похоронил меня за множеством своих мыслей, решений, своих желаний. Ты успел забыть мой голос. Но я вернулась. Я – твоя совесть».

Джервейс ехал осторожно. Не быстро, потому что Ивилвайнд уставал от скоростных скачек на дальние дистанции, но на достаточной скорости, чтобы находиться в поле воздействия поезда. Каждый маг с самого рождения знал, что любые приборы и механизмы способны стирать магический след, который неизбежно оставался там, где проходил волшебник, и поэтому не воспользоваться прекрасным случаем сменить место своей дислокации на новое, более отдаленное было бы просто неправильно.

Джервейс убегал от Дайра.

Маг убегал от своего прошлого, которое ему настойчиво предлагали вернуть.

Нет, само возвращение воспоминаний не было болезненной процедурой, но Джервейса пугало несколько вещей. Во-первых, он не знал, какое у него было прошлое, но подозревал, что оно было достаточно безрадостным. В случае возвращения памяти маг прочувствует все ощущения заново, а это не могло не обернуться страшнейшей катастрофой для личности волшебника – сущность, которая дремлет в душе каждого волшебника, могла запросто проснуться. Джервейс подозревал, что потеря памяти является защитной реакцией организма, которая направлена на предотвращение дальнейшего превращения в сущность, ведь, по сути, если нет воспоминаний – нет и переживаний, и угрызений совести, а магу остается лишь беречь себя в дальнейшем и в контакты с людьми не входить. Но второй пункт, не нравящийся магу в предложении Дайра – собственно, сам Дайр. Он имел энергетику сильную, энергетику темную, точно такую же ауру имели боевые воздушные корабли, разрушающие города вокруг – как догадался Джервейс, все они были из одной страны. По словам Дайра, Джервейс – точно такой же маг, как и он сам, а это могло означать, что и Джервейс некогда имел такую же ауру хаоса. И он не хотел вернуться в свою прошлую жизнь, хотя это и могло стать благом для его государства, а тем более, не хотел иметь точно такую же энергетику – она не предвещала ничего хорошего.

Оставалось лишь бежать. Магу очень хотелось остаться свободным, без своих воспоминаний. Жить, как он жил некоторое время до этого, занимаясь познанием мира вокруг, но совершенно ничего не зная о себе. Наслаждаться каждой минутой, когда он был собой – а не тем подконтрольным магом в прошлом (Джервейс отождествлял себя с Дайром, потому что тот был как раз таким волшебником), где им руководило что-то.

Но продвигаться вперед было трудно.

Джервейсу приходилось значительно удлинять свой путь, чтобы не встречаться с людьми. Народ, полуголодный и оборванный народ каждого города, имеющий множество своих проблем, требующих безотлагательного решения, вдруг начал новую кампанию по поимке и уничтожению определенных национальностей – по крайней мере, именно это напоминали безумные действия людей. Маг бы и не узнал о странных мероприятиях, развернувшихся в каждом населенном пункте, если бы его не пытались поймать – однажды ему пришлось, скрываясь от погони, въехать в город, где он и увидел результаты новых кровавых боен: над пойманными перед их убиением зверски издевались. Джервейс прекрасно знал, как он выглядит, и он прекрасно понимал, что его внешность сильно заметная – он принадлежал к одной из активно уничтожающихся как ранее, так и сейчас, наций. Притом что маг заметил, что охота на людей не велась в тех населенных пунктах, куда еще не прибывал поезд (порой волшебник разгонял Ивилвайнда до огромной скорости и оказывался далеко впереди поезда), но потом, после его прибытия, люди начинали поимку тех, кого не уничтожили в прошлые годы и кому позволили еще некоторое время «пожить» на этом свете. Все это наталкивало на мысль, что приказы на столь жестокие и омерзительные действия шли от кого-то из многочисленных пассажиров поезда.

Позднее выяснился еще один факт – ловили не просто всех, кто имеет сколь угодно черт других наций, но…магов. И вскоре выяснилось больше конкретного в поисках людей (после продолжительных разговоров пассажиров поезда с жителями каждого городка – Джервейс наблюдал за одним таким разговором), более точное описание внешности искомого волшебника – таким оказывался Джервейс.

Волшебник, уезжая прочь как можно быстрее, но не выходя из-под «защиты» поезда, теперь прятался более тщательно, понимая, что за его голову назначена привлекательная цена. Две могущественные силы – одну маг мог точно назвать, ими были маги и высокопоставленные люди другого государства, а второй могли оказаться как простые люди, так и свергнутые некогда политики, но уже этой страны, - теперь объявили персональную охоту на Джервейса, и причину этого назвать никто не мог.

Вероятно, причина охоты заключалась в прошлом мага.

В прошлом, которое теперь, в связи с нынешними событиями, становилось еще более мрачным.

Голод…

Хаос…

Разоренный тысячами ударов бомб город представлял собой жалкое зрелище, но еще страшнее было глядеть на людей. Голод надолго поселился среди жителей: этому во многом способствовали ужасная погода, губящая любые попытки что-либо посеять и вообще что-то вырастить, и владельцы продовольственных складов, ставших в положение местных царьков. Они выдавали еду только тем, кого считали «достойным», что не могло вызвать множество ожесточенных выступлений. Владельцы и тогда знали, как поступать – несколько дней продовольствие и семена для будущих посевов выдавались, но потом щедрости «царька» приходил конец – и предприятие невиданной доброты благополучно сворачивалось.

Но народ свято верил, что была еще одна причина, по которой он постоянно чувствует нужду и голод – Бог, если он, конечно, был, способствовал развитию хозяйства в небольшой крепости, городе внутри города, в которой поселились все некогда угнетаемые расы и нации с близлежащих населенных пунктов. Жители крепости всегда занимались земледелием и производством нехитрых пищевых продуктов, которые часто распродавались «остальному городу», местному населению вне крепости.

Это было достаточно неплохо, может, люди и со временем перестали бы обращать на высокие цены товаров, но народ был постоянно недоволен самими поставщиками этих продуктов – то есть другими национальностями. Зависть душила людей, оно не могли понять, почему некто всевышний помогает им, этим «ошибкам природы», а на большинство «нормального» населения насылает такие неурожаи. Не могли понять, отчаянно пытались заново выращивать загубленные непогодой посевы, страдали, ежедневно голода и болели, молились всевышнему – и пришли к выводу, что для счастливого будущего, сытного будущего, необходимо разрушить это гнездо «ошибок природы», уничтожить всех «неверных». Кто высказал такую мысль, неизвестно, но ее активно поддержали все слои населения – ведь каждого, даже владельцев складов с продуктами, коснулись беды, связанные то с голодом, то с природными катаклизмами, буквально преследовавшими многострадальных жителей, то с бомбардировками (которые здесь случались в несколько раз чаще, чем в других городах), поэтому, из-за возраставшего с каждым днем отчаяния народ с легкость поднялся против своих «кормильцев» и своей же «беды».

За несколько дней ожесточенной осады крепость пала. «Неверных» было принято решение уничтожить, но спустя некоторое время из-за ненадлежащего надзора люди-пленники сбежали.

Народ был в ярости. Оказалось, из-за бомбардировок все теплицы, поля и склады с продовольствием оказались повреждены. Да, на территории крепости оставалось множество садового инвентаря, деталей для будущих теплиц и многое другое – но, как оказалось позже, люди уничтожаемых наций имели уникальный опыт по возделыванию полей, по выращиванию отдельных культур, чего, разумеется, не было у захватчиков. После нескольких неудачных попыток начать, наконец-то, жить сытой жизнью, народ стал искать новую причину своих бед и неудач (искать причины они умели, но пытаться постичь новые знания о земледелии, оставленные прошлыми жителями у них не было желания), – и вновь нужная мысль пришла в голову если не всем, то многим – стоит поймать всех разбежавшихся земледельцев и… нет, не попросить их передать им знания, но… принести их в жертву тому кровожадному божеству, в какое положение они ставили Бога.

«Это решение наших проблем! – звучало в нестройных, но злобно настроенных и решительных рядах. – Бог не доволен нашими действиями – необходимо искоренить всех, я повторяю, ВСЕХ «неверных» с наших земель – именно они, эти «неверные», мешают Богу одарить нас благодатью, именно из-за них начались все наши проблемы – и именно с уничтожения их надо эти проблемы начать решать!».

Отчаявшийся человек поверит во все, что угодно, какой бы нелепой не была «спасительная» (по их мнению) идея.

Но беды все не прекращались. Поля и старые развалины присыпались ранним снегом, посевы губились заморозками, новые разрушения приносили ежедневные бомбардировки, от болезней и голода умирало множество людей, и в этих воистину безумных и адских условиях формировалось страстное желание поймать всех, именно ВСЕХ «неверных», вновь начать всемирный геноцид, прекращенный несколько лет назад.

Поймать всех… Уничтожить всех…

Именно таким застал местное общество Джервейс, вынужденный из-за постоянного преследования, идущего с других населенных пунктов, сделать попытку проехать через пустые кварталы города. Голодные, озлобленные, странные люди ходили только толпой, и толпа перетекала с улицы на улицу, пытаясь найти беглецов. У Джервейса было много шансов не встретиться с карателями, лишь свернул бы он на несколько других улиц – но, видно, судьбе было угодно повести его теми же путями, что и озлобленную массу людей. Маг даже толком понять не успел, что его окружили – все произошло достаточно неожиданно, и волшебник, постоянно ожидающий нападения откуда-нибудь сбоку, или со спины, не заметил, как Ивилвайнда со всех сторон окружили ужасные худые люди, держащие в руках кто цепь, кто бейсбольную биту, а иные даже и автоматы. Толпа была разношерстная, неоднородная, люди, ее составляющие, оказались самых разных возрастов: встречались и дети, и старики. Джервейса тут же попытались стащить с коня, при этом нанося удары по спине и ногам (где кто доставал), но при попытке мага телепортироваться в безопасное место люди удвоили напор на представителя «неправильной» нации: их возможный беглец (никто точно не знал состав жителей крепости) к тому же оказался бесполезным и опасным магом, которого тем более следовало ликвидировать.

Никогда еще действия толпы не загоняли мага в угол. Никогда он не видел такого напора, такой ярости, с которой ему пытались нанести как можно больше урона. Волшебник делал несколько попыток прорваться сквозь живое кольцо, но кто-то особенно сильный умудрился одним сильным рывком сбросить его с Ивилвайнда.

«Тварь… Бесполезное обществу существо», - загудела толпа.

Невиданная жестокость проявилась в избиении Джервейса. Маг что-то кричал, но люди, слыша его мольбы о пощаде, лишь удваивали силу ударов. Избивали всем, кто чем мог достать – ногами, кулаками, своим нехитрым оружием…

- Да за то, что вас, недостойных, посещала Божья благодать, да за то, что жили в сытости и цены для нас поднимали так, что проще с голоду сдохнуть, нам бы следовало уничтожить тебя еще там, в крепости, но теперь, после вашего побега, тебя ждет более мучительная, более жуткая смерть, - каждое слово несло такую ненависть, сопровождалось таким чудовищным ударом, что Джервейс к концу речи перестал понимать смысл слов. Стало лишь ясно, что он оказался жертвой чьей-то нелепой ошибки, потому что ни про какие крепости он не знал и цены никогда не взвинчивал.

Каждый наслаждался избиением беззащитного. Каждый спешил сказать в адрес лежащего уже без сознания Джервейса что-то особенно злобное, надеясь, что от этих слов магу станет только хуже, а жизнь говорящего, безусловно, улучшится.

Несколько минут, несколько жутких минут чудовищного зрелища невиданной жестокости.

«Кончай его. Он миру больше не нужен», - этими словами закончилась старая жизнь Джервейса. Кто-то особенно довольный побоищем достал большой пистолет, и, медленно прицелясь, выстрелил магу в голову.

Раздались одобрительные возгласы, смех – еще бы, очередной «виновник их бед» был благополучно ликвидирован. Толпа начала расходиться в стороны, бурно обсуждая события кратковременной драки. Тело бесполезного мага, а по совместительству, представителя одной из наций, решили оставить на улице в качестве не очень приятного примера – такой могла стать кончина каждого беглеца, вовремя не сдавшегося народу.

Народ уходил, не оглядываясь. Если бы кто-нибудь посмотрел назад, на тело недавно убиенного, то увидел странные метаморфозы, происходящие с ним. Но нему пробежали темные волны, и там, где они проходили, на мгновение показывалась внешность другого человекоподобного существа – будущей сущности мага, в которую он грозил превратиться. Все раны, нанесенные людьми, быстро затягивались, и само тело вдруг начало подниматься над поверхностью земли, переворачиваясь, ставя мага в вертикальное положение. Уходящая толпа все-таки почувствовала присутствие рядом недружелюбно настроенного существа, возможно, хищника, и все, без исключения, начали поворачивать свои головы в стороны, ища причину возраставшей с каждой секундой тревоги. Но опасность ждала людей позади, на месте недавнего избиения беззащитного мага – теперь его тело, мертвое тело (!) неподвижно висело в воздухе, и оно приняло достаточно угрожающую позу, чтобы дать понять – пора бежать, и бежать как можно дальше. От мертвого мага исходили волны энергии, которые неприятно отзывались в каждой клеточке тел людей, люди чувствовали страх, свою ничтожество перед этой древней магией, однако те люди, кто на несколько минут остановились на местах, чтобы понаблюдать за парением Джервейса, потом уже не смогли продолжить движение.

Сущность рождалась медленно…

Как уже было сказано ранее, Джервейс был бессмертным магом. Даже во время избиения волшебник, хотя и чувствовал боль, но тотчас старался ее подавить, если ему наносили раны, заживлял их. Он пытался держать в себя в руках, но, в отличие от предыдущих «драк» с его участием он точно знал, по какой причине на него напали. Здесь же была полная бессмысленность, он не мог понять, по какой причине его пытаются уничтожить – но вырваться от людей он не мог, а все попытки поговорить спокойно успехом не увенчались. Его в чем-то обвиняли, ему за что-то наносили удары. И Джервейс, привыкший воспринимать действительность как набор понятных фактов, теперь оказался не просто растерян, он переживал самый настоящий конфликт чувств. С каждой секундой магу становилось труднее сохранять самообладание, когда…

Он даже не понял, как это произошло. Неожиданно создание ушло – маг знал, что так бывало и раньше, во время предыдущих «убийств» его персоны, но на сей раз что-то безвозвратно изменилось: неожиданно он почувствовал себя огромным, всемогущим, он уловил энергию земли, потоками вливающуюся в его тело, и у него, а вернее, его существа, существа без эмоций и чувств, появилась цель, согласно которой он должен поступать.

Только одна цель…

Люди пытались осторожно подойти к существу, иные пытались привлечь его внимание и бросали в него камушки и мелкий мусор. Все действия людей были продиктованы любопытством, и вскоре, почувствовав, что чужеродная энергия ушла из этих мест, а зрители снова могут двигаться, решили сделать что-либо с этим неумирающим магом. Но их обсуждение даже не успело толком начаться – пара робких слов, после чего каждый человек неожиданно для себя оказался в тишине – полнейшей тишине, несмотря на то, что каждый пытался что-то и кому-то сказать. И вдруг…

…Существо, висящее неподвижно на высоте метра, открыло глаза.

Глаза, заполненные бескрайней тьмой, глаза, похожие на две бездны.

И той же секунды точно такая же тьма, под безумный хохот подобного демону существа, стремительно заполнила каждый уголок этого мира, пробираясь даже в души людей.

Заклинание, заставляющее потерять рассудок.

Звери заранее знали, что идет он. Он всегда нес с собой одну и ту же энергию, которая замораживала воздух вокруг него и уничтожала все живое в определенном радиусе. Он не был хищником, хотя был рад найти и съесть труп человека или животного, не был человеком – в нем все смешалось в неопределенных, и каждый раз новых пропорциях. Но именно сегодня он ощущал себя в большей мере хищником, чем человеком, и поэтому зверье, прекрасно понимающее его настроение, заранее предпочло спрятаться от него подальше.

Берег реки встретил его гробовой тишиной. Он шагал, прихрамывая, устало волоча ноги, наклонив тело и голову чуть вперед и вниз. Каждый шаг ему давался с трудом, звериные лапы оказались слишком неустойчивыми для передвижения на двух конечностях, и хищник часто падал на мокрый песок, однако не издавая при этом никаких звуков. Над берегом раздавалось лишь прерывистое, хриплое дыхание существа, и иногда в его хрипах можно было разобрать отдельные слова: они, конечно, не имели для хищника значение, он просто их произносил, повторяя то, что некогда услышал. Одно слово ему особенно понравилось; спокойно усевшись на мокрый берег реки, он повторил его несколько раз, вслушиваясь в необычное, но приятное звучание.

«Смерть. Смерть», - повторял он раз за раз разом, растирая звериные конечности человеческими руками. Его голос был гортанным, грубым, и больше напоминал рычание, чем речь.

Неожиданно острый нюх существа уловил тонкий далекий запах – его любимый, запах гниющего тела. Хищник вскочил, с нетерпением оглядел пространство вокруг себя, и, увидев, медленно плывущий в темных водах реки труп, сразу бросился за лакомством вперед.

Хищник был магическим существом, применявшим не слишком сложные заклинания в законе добычи и для перемещения, и сейчас, чтобы не лезть в холодные воды, несущие неизвестность, а, возможно, и опасность, он применил магию полета, преодолев большую часть разделяющего его и тело пространства. Плюхнувшись в воду рядом с трупом, существо схватило его за скользкую холодную руку, и, предвкушая скорый обед (или ужин, хищник не особо различал времена суток – для него вся жизни была сплошной охотой с небольшими перерывами на восстановление), помогая себе магией, быстро догреб до берега.

Вытащив тело на песок и отряхнувшись от капель воды, хищник осторожно опустился перед мертвецом на колени, взяв его руку в свою. Хищник любил применять магию-анализатор перед тем, как съесть труп человека – его всегда интересовало, как умер тот или человек, какие он имел повреждения, что чувствовал перед смертью – а потом, после обеда (или ужина – не суть важно) существо всегда размышляло над полученной информацией. Он не мог жить без таких раздумий, порой, ради получения новых впечатлений и поводов к раздумьям, наведываясь слишком близко к городам и к человеческому жилью. Существо любило искать человеческие трупы. Хищник никогда не убивал людей, только животных, и то, в основном ослабленных, но от этого он не получал никакого душевного удовлетворения, для него животные были лишь едой, но не слишком важной для каждодневного существования – хищник вполне обходился и без еды. Если мог удержаться, конечно…

Итак, этот человек имеет множество повреждений на всех частях тела: это и порезы, и рваные раны, а одна рука вообще практически оторвана. Обожжено более пятидесяти процентов тела – скорее всего, и этот, и предыдущий тип повреждений возник из-за тех взрывов, тех бомб, с помощью которых люди убивали других людей. Разорваны все внутренние органы, точно человека убило что-то, даже не прикасаясь к нему – это не походило на обычную взрывную волну. Человек сошел с ума – существо явно почувствовало, что страдалец еще перед своей смертью расстался с рассудком. Это показалось хищнику наиболее интересным, и он приблизился к телу, приложив к нему еще одну руку.

Вдруг что-то, увидено внутри головы человека заставило хищника податься назад, но он не смог: неожиданно, пока существо анализировало свою будущую еду, на его руках появилось множество клейких черных нитей, как паутинок, держащих крепче любых канатов. Хищник почувствовал неладное, и, громко рыкнув, рванулся назад, но нити притянули его обратно, и существо упало прямо на грудь мертвого человека. Создание сопротивлялось, брыкалось, старалось вырваться из неизвестно откуда взявшихся клейких нитей, которые все еще появлялись, держа хищника и мертвеца в крепких своих объятиях, но неожиданно существо остановилось и прекратило все попытки освободиться.

Дата добавления: 2015-06-28