Кассандра Клэр Трилогия о Драко 63 страница

Драко коснулся рукой её лица.

Не успев ни о чём подумать, она отпрянула от него.

– Не надо.

Его рука упала.

– Что не надо?

Она вздрогнула. От кольца, зажатого в ладони, веяло холодом.

– Не надо меня трогать. Потому, что если ты меня тронешь, то я могу… Но я не могу. Мы не можем.

Он смотрел на неё. Их лица разделяли какие-то дюймы. Она видела в его глазах своё собственное отражение, она видела все переливы его радужки – местами серой, местами голубоватой, местами цвета ореха.

– И почему же нет? – снова переспросил он, тем же ровным холодным голосом.

– Из-за Гарри, – она снова вздрогнула. – Я не хочу сделать ему больно.

– Ах, вот как, – на его губах появилась кривая усмешка, и она подумала, что от этого его красивые губы разом утратили всю свою красоту. – А я хочу. Разве всё это затевалось не ради этого?

Она похолодела.

– Слезь с меня.

Он рассмеялся, и его дыхание коснулось её волос.

– Как скажешь, – неприятным, насмешливо-злобным тоном ответил он и, прижимаясь всем телом, медленно-медленно сполз с неё, так что она ощутила на себе каждый его дюйм. Откинувшись, он распростерся на мраморном полу, раскинув ноги.

– Значит, ты целовал меня ради этого? Ради того, чтобы причинить боль Гарри? – отодвигаясь от него, резко спросила Гермиона.

– Нет, – она почувствовала странное облегчение. – А вот не остановился я именно по этому, – продолжил он, счищая ногтем невидимую соринку со своей манжеты. Облегчение исчезло, уступив место горечи.

– Что ж, лично я не хочу, чтобы Гарри было больно, – процедила она сквозь зубы. – А твои желания – твои проблемы.

Его глаза сузились, как у кошки.

– И что, – прошипел он бархатным голосом, – то есть, если бы я не хотел сделать ему больно, тогда что – это было бы вполне допустимым? Что – удобоваримые самооправдания и хорошие намерения могут оправдать наше поведение? О, я не хочу причинять боль Гарри, а потому я заявляю об этом прежде, чем разбить его сердце, – так что всё о'кей. Или ты собралась потрахаться со мной и сохранить это в тайне? Но ведь не получится же, ты сама понимаешь, он всё равно узнает. И больше не захочет тебя. Никогда.

С её губ сорвался судорожный вздох:

– Нет, это не так…

– Так, – перебил ее Драко. – Не захочет тебя. Если это буду я.

– Ты…

Гермиона проглотила все слова, что хотела сказать. Он смотрел на неё, действительно сердитый, всё в нём – и напряжённые губы, и развёрнутые плечи – носило отпечаток утончённой злости. На его лице сейчас жили только глаза – оно напоминало ровную стену, сквозь щели которой лился яркий свет. Гермиона увидела гнев, ярость, бешенство – и страшную пустоту за ними, скручивающуюся в какую-то бесконечную спираль, что вела в такие места, где никогда не было света. Гермиона всегда удивлялась, почему в ней нет зависти к этому странному, решительному, полному горечи юноше, в котором было так много общего с Гарри. И теперь она поняла: никакая близость, никакое единство и связь с кем-то не стоят такой жуткой цены – такой боли и ужаса от утраты и разрыва. Нет. Это не для неё. Возможно, для Драко оно того стоило. Но она никогда бы не узнала, она не собиралась спрашивать.

– Нет необходимости быть таким жестоким, чтобы продемонстрировать свою точку зрения, – определённо, это было вовсе не то, что она хотела сказать. – И всё же, как бы ты ни был жесток со мной, к себе ты ещё более безжалостен. На это невозможно смотреть. Так что я пошла спать. А ты можешь заниматься, чем угодно.

У Драко был испуганный вид – Гермиона даже почувствовала какое-то смутное удовольствие оттого, что ей удалось его напугать. Качнувшись вперёд, она очень бережно и осторожно положила на пол между ними синее кольцо и услышала, как Драко резко вздохнул. Поднявшись на ноги, она, заставляя себя не оборачиваться, прошла в свою спальню и закрыла за собой двери.

* * *

– Так ты уверен, что это не мой сын? – поинтересовался Люциус у секретаря, с нервным видом топтавшегося у дверей его кабинета. Похоже, в нём была примесь гоблинской крови: он был ужасно уродлив, а в совокупности с шишковатым носом это производило на Люциуса неприятное впечатление. А потому он решил как можно скорее пристрелить и его, и помощника, что нанял его на работу. – Не Драко?

Секретарь замотал головой:

– Нет, это был не юный хозяин.

– Другой мальчик? Он влетел в мой кабинет и хотел говорить со мной?

– Так точно. Он сказал, что Вы были бы рады видеть его. Судя по виду, он был в этом совершенно уверен.

– Ясно, – сухо кивнул Люциус. – Что ж, посмотрим.

Оттолкнув трепещущего секретаря, Люциус распахнул дверь кабинета и вошёл, шаря глазами в поисках злоумышленника. Найти того оказалось вовсе несложным: белокурый юноша, совсем ещё подросток, растянувшись на спине, возлежал на столе Люциуса и, подняв руки, лениво выписывал в воздухе круги. Когда Малфой прикрыл дверь, юноша повернул голову и приглашающе улыбнулся:

– Привет тебе, Люциус. Неплохо выглядишь.

Тот захлопал глазами.

Когда он спрашивал у секретаря, уверен ли тот, что прибывший не Драко, секретарь ответил, что это не юный хозяин, и был совершенно прав. Кто бы это ни был, Люциус абсолютно его не знал, однако юноша, похоже, чувствовал себя в кабинете Люциуса совершенно по-хозяйски, хотя сам по себе кабинет мог хоть кого удивить. Разлегшись поперёк элегантного палисандрового стола, юноша свернул свой плащ и вместо подушки подложил себе под голову. Сухопарый, высокий, светловолосый, как Драко; глаза, когда он смотрел на Люциуса, были цвета синей воды, если на неё смотреть сквозь синее стекло. Люциус определённо видел эти глаза раньше – он был в этом совершенно уверен.

Он почувствовал, что похолодел. И окаменел.

– Вы проникли в мой офис, – ледяным тоном начал он, словно откусывая каждое слово, – надеюсь, Вы сумеете всё объяснить, молодой человек. Вы, вообще, представляете, кто я?

– Думаю, – юноша начал медленно подниматься, – что есть более уместный вопрос: знаешь ли ты, кто я?

– Полагаю, что ни разу в своей жизни Вас не видел, так что мой ответ вполне очевиден, – отрезал Люциус. – И будьте так любезны – воздержитесь от того, чтобы называть меня по имени. Кто бы ни были Ваши родители, они явно не научили вас хорошим манерам, – и в тот же миг его осенило, – Вы, вероятно, магглорожденный? В данном случае мне необходимо как следует отмыть свой стол.

– О, нет, что ты, – ответил юноша, не спуская глаз с лица Люциуса, – моя мать была ведьмой. А насчёт отца – ты всегда говорил мне, что я вытравил из себя его грязную кровь, и был не его, а её сыном. Ты всегда был мастер по части того, чтобы говорить именно то, что мне хотелось бы слышать. Даже когда был совсем ребёнком.

Люциус прищурил глаза.

– Когда я был ребёнком, Вы ещё даже не родились, мой дерзкий юный друг, – он прислонился к двери кабинета. – Да, я допускаю, что метод, при помощи которого Вы проникли в мой кабинет, меня первоначально даже заинтриговал. Но теперь Вы меня начали утомлять. Так что или объясните, что Вы тут делаете, или же я Вас вышвырну отсюда и свяжусь с Вашими родителями.

Юноша сел и свесил ноги со стола.

– Ах, Люциус, Люциус, – произнёс он, укоризненно качая головой, – ты разбиваешь мне сердце. Ты что – не узнаёшь меня? Совсем не узнаёшь?

– Нет. Кто вы?

Улыбка осветила бледное лицо юноши подобно восходящему солнцу. Но глаза остались полны холодной синевы.

– Возмездие.

Юноша поднялся, и Люциус почувствовал, что слова засохли у него в глотке. Эти глаза… но нет, не может быть… Наверное, это дети… друзья сына… наверное, они решили подшутить…

– Помнишь ли ты, – неторопливо и спокойно начал юноша, – день твоего распределения? Шляпа тут же сказала «Слизерин», ты соскочил с табуретки, подбежал и сел рядом с нами. Я уже освободил тебе местечко справа от себя.

– Что? – Люциус похолодел. – Как… как ты можешь это знать?

– Ты всегда был таким маленьким, – продолжал незнакомец, – ты никогда не думал, что я обращаю на тебя внимание. Но я знал, кем ты станешь. И кем теперь стал. Взгляни на себя.

Люциус оцепенело покачал головой.

– Это невозможно. Ты лжёшь.

Юноша замер на середине комнаты, на его губах играла нежная улыбка.

– Я Том Риддл. Мне шестнадцать. Сейчас – и навеки. Я был из чернил и бумаги. Теперь я из плоти и костей, а предыдущие полвека – не более чем сон.

– Но книга уничтожена, я сам её сжег.

Глаза юноши расширились:

– Да ну?

– Она уже была практически уничтожена, мой Лорд, – не подумав, брякнул Люциус, – исключительно из предосторожности, – он осёкся, увидев, как по лицу юноши расползается восхищённая улыбка.

– Наконец-то, ты мне поверил. Ты знаешь, что это я. Или же ты всё ещё не удовлетворён? Ну же, спроси меня, Люциус. Спроси что-нибудь, что ты хотел бы узнать. Ты помнишь своё кольцо – то самое, с грифоном? А, как я взял его и в миг, когда они назначили меня старостой, вырезал краем крыла некие слова у себя на руке? Помнишь, какие?

– Да, я помню.

Лицо юноши помрачнело, он вскинул левую руку и указательным пальцем начертал яростно замерцавшие в воздухе слова.» Non serviam».

– Я не буду прислуживать, – произнёс мальчик, и Люциус вспомнил мальчика, смотрящего на свою окровавленную руку. И вспомнил слова, начертанные на знамени Люцифера, ведущего своё войска на битву с силами Небес. Люциус почувствовал, что колени сами собой подгибаются – и вот он уже стоял, коленопреклонённый, у ног Тома.

– Господин мой, – он полубредил от потрясения, – я помнил о тебе, помнил всегда.

Том взмахнул рукой, и мерцающие буквы погасли.

– Последние два дня, – в голосе юноши прозвучали тоскливые нотки, – я провёл, читая своё жизнеописание. Я с трудом мог поверить – просто какая-то история предательств и поражений. Меня переполняла ярость, хотелось буквально рвать и метать. Теперь я понимаю, что это было глупо. Есть те, кто заслуживает моего проклятья. И они его получат. Мои Пожиратели Смерти, кто предал и отрёкся от меня, – все они умрут, – голос его был холоден и решителен. – Одного за другим – я всех их уничтожу.

– Но их защищают, – заикаясь, возразил Люциус, – они прощены и их дома защищены Тёмным Лордом…

– Защита – пустяк для того, кто её создал. А мы – один и тот же человек, – из-за острых зубов послышалось нечто, похожее на рычание, – ну, не совсем один и тот же, естественно. Что касается его – моего более старшего варианта – он более всех остальных заслуживает моей мести. Я не могу поверить, до чего он докатился: слабый, сумасшедший, безобразный старик. Никогда не позволил бы себе стать самим воплощением разочарования – уж лучше умереть. Ну, так он и умрет. Этот мир тесноват для нас двоих, – и предвкушение веселья коснулось лица Тома. – Я припоминаю, что ты как-то сказал, что этот мир и одному-то мне маловат. Ну же, Люциус – помнишь нашу первую встречу?

– Конечно. Мне тогда было десять. Но, возможно, я не помню подробностей…

Том сделал к нему ещё один шаг:

– Вспомнишь. Ты бы со своим отцом – кажется, он инспектировал школу. Директор нас представил – твой отец всегда интересовался Слизерином и лучшими студентами. Меня как раз наметили на должность старосты. Помнишь, что отец сказал мне?

– Да, – Люциус вытолкнул ответ сквозь онемевшие губы.

– Он сказал, что надеется, что я присмотрю за его сыном.

– И ты сделал это.

– Верно, – тихо согласился Том. – Не может быть, чтобы ты хотел ему служить. Только не этому больному, гадкому старику, не этому безобразному созданию. Люциус – вместе мы можем начать всё с начала. Выбор за тобой.

Шло время, Люциус молчал. Наконец, Том протянул руку и коснулся его. Ему пришлось для этого поднять руку – немного, ведь Люциус сейчас был выше.

– Люциус, – позвал Том, и тот поднял глаза на стоящего перед ним светловолосого мальчика, что, прищурившись, смотрел на него. И вспомнил, что никогда не мог отказать этим глазам. – Ты выбираешь меня?

Люциус склонил голову.

– Я, как всегда, верен тебе, мой Лорд, – ответил он. – Тебе и никому больше.

* * *

Гермиона безрезультатно пыталась уснуть, когда он вошёл в её спальню. Забравшись под тяжёлые одеяла, она лежала, укутавшись ими по самые плечи, слишком усталая, чтобы заснуть. Застеклённые французские двери спальни отбрасывали квадратики света на каменный пол.

От кровати пахло, как обычно пахнет от гостиничных кроватей – мылом и крахмалом. Простыни казались ужасно жесткими и грубыми, но она не возражала: пусть она будет наказана по заслугам.

Она почти не помнила, каково это – целовать Драко, все ушло, как уходит память о боли. Она помнила, что это происходило, но совершенно забыла, как. Это было словно ураган слёз после месяцев запрета на плач. Сейчас она ощущала себя странно опустошённой, её эмоции полностью исчезли. Закрывая глаза, она чувствовала, словно его руки прикасаются к её волосам.

Раздался щелчок поворачиваемой дверной ручки. Гермиона не шелохнулась. Она лежала, заложив руки за голову, и смотрела, как открывается дверь, и он входит. Закрыв дверь, Драко привалился к ней спиной.

Сквозь рифлёное стекло струился слабый свет, превращая его в тёмный силуэт, очерчивая контуры его худощавого тела, плавные линии его плеч, острый подбородок. Она могла увидеть тени, рисующие в полутьме его ключицы, волосы, окружающие его голову тёмным смутным ореолом, словно тусклое тёмное пламя. На шее едва заметно блеснула цепочка Эпициклического заклятья, когда он поднял голову и взглянул на неё.

– Ты не спишь? – раздался вопрос.

Она села. Простыни зашуршали вокруг неё, словно кровать была расстелена в сухом тростнике. Она откинула с глаз волосы, еще мокрые от слёз.

– Не сплю, – ответила она и отодвинула в сторону одеяла, уступая ему место.

Она услышала, как он вздохнул, и его плечи поникли. Это был очень странный вздох, прозвучавший, как капитуляция. Каждая клеточка тела юноши было пронизана усталостью, когда он, бесшумно ступая босыми ногами, пересёк комнату и уселся на кровать. Расстегнув манжеты и пуговицы пижамной рубашки, он стянул её через голову и лег рядом с Гермионой.

Она чуть повернулась, чтобы взглянуть на него: Драко лежал на спине, скрестив на груди руки и уставившись в потолок невидящим взглядом. Ресницы отбрасывали на щёки длинные тени, делая его совсем юным. Ей всегда казалось, что ресницы были единственной мягкой вещью на его лице – больше не были. Усталость не уничтожила, а лишь смягчила его красоту, сгладила острые углы, тронула изгибом губы, опустила уголки глаз. Лишь руки на его груди были стиснуты в странном жесте – отчаянного, яростного покаяния.

Она вспомнила ночь, проведённую в его спальне в подземелье, когда он так и не сомкнул глаз, лёжа рядом с ней и глядя в потолок. Он думал о Гарри, тень которого лежала между ними, как легендарный меч из старых легенд о рыцарях Круглого стола. И сейчас Гарри тоже лежал между ними. И всегда будет лежать. Пока жив Драко, он будет его частью – до тех пор, пока не умрёт один из них, и тому, кто останется, придётся до конца жизни бороться с собой, чтобы не последовать за тем, кто ушёл.

Любя одного из них, ты будешь любить и другого, потеряешь одного – лишишься обоих.

Она потянулась и прикоснулась к нему, в тот же самый миг он протянул к ней руки и притянул к себе. И темнота скрыла их, обвившихся друг вокруг друга и вокруг призрака того, кого они оба любили. Обнявшись, как дети, они уснули.

Глава 13. Кодекс поведения семейства Малфоев

«Я счастлив был бы жить в своём отечестве, была бы на то воля Пелия», – сказал Язон. И голос его был подобен голосу лицемернейшего любовника, пытающегося смягчить жестокость прощальных слов. Отчуждённо и устало взирал он на сцену, где ему предстояло убивать, лгать, скитаться, разлучаться и, наконец, проститься с жизнью.

Роберто Калассо

Дата добавления: 2015-07-13