К. Лоренц

Широко распространено заблуждение, будто природа неисчерпаема. Каждый вид животных, растений, грибов - поскольку великий механизм природы состоит из всех трех категорий живых организмов - приспособлен к своему окружению; а в это окружение входят, само собой разумеется, не только неорганические элементы данной местности, но и все населяющие ее существа. Таким образом, все организмы данного жизненного пространства приспособлены друг к другу. Это относится и к тем из них, которые на первый взгляд друг другу враждебны, как, например, хищник и его жертва, пожирающий и пожираемый. При ближайшем рассмотрении обнаруживается, что эти организмы -рассматриваемые не как индивиды, а как биологические виды - не только не вредят друг другу, но часто даже объединены общностью интересов. Совершенно ясно, что пожиратель жизненно заинтересован в дальнейшем существовании вида, служащего ему пищей, будь то животное или растение. Чем более он специализирован в своем питании на единственном виде, тем настоятельнее этот интерес. В подобных случаях хищник никогда

не может полностью истребить свою добычу: последняя, пара хищников погибла бы от голода задолго до того, как им попалась бы последняя пара вида, служащего им добычей. Когда плотность популяции добычи опускается ниже известного уровня - хищник гибнет

Экологическая Среда человека меняется во много раз быстрее, чем у всех других существ. Темп этого изменения обусловлен развитием техники, ускоряющимся в геометрической прогрессии. Поэтому человек не может не вызывать глубоких изменений и - слишком часто - полного разрушения биоценозов, в которых и за счет которых он живет. Исключение составляют лишь очень немногие «дикие» племена, - например, неко­торые индейцы девственных лесов Южной Америки, живущие собирательством и охотой, или обитатели океанических островов, которые, занимаясь земледелием, в основном питаются кокосовыми орехами и дарами моря. Такие культуры влияют на свой биотоп не более, чем популяции какого-нибудь вида животных,- и это один из теоретически возможных способов жизни человека в равновесии со своим биотопом. Другой же состоит в том, что человек - как земледелец и скотовод - создает новый биоценоз, полностью приспособленный к его потребностям, который в принципе может существовать так же долго, как и возникший без его участия. Так обстоит дело во многих старых земледельче­ских культурах, где люди живут в течение многих поколений на одной и той же земле, любят ее и возвращают ей то, что от нее получают, пользуясь своими основательными, почерпнутыми из практики, экологическими знаниями. Крестьянин знает то, о чем все остальное человечество, очевидно, забыло: он знает, что жизненные ресурсы всей нашей планеты не неисчерпаемы. Когда в Америке обширные области были превращены в пустыню эрозией почвы, возникшей из-за хищнической эксплуатации земли и вымерло множество видов полезных животных - эти факты постепенно стали осознаваться заново, и прежде всего потому, что крупные сельскохозяйственные, рыболовные и китобойные предприятия начали болезненно ощущать их коммерческие последствия. Однако и до сих пор это не проникло в сознание общественности!

Слепо и варварски опустошая окружающую и кормящую его живую природу, человечество готовит себе экологическую катастрофу. Когда оно почувствует ее экономические последствия - оно, быть может, осознает свои ошибки; но весьма вероятно, что тогда это будет поздно. И меньше всего человечество замечает ущерб, наносимый этим варварством душе. Всеобщее и быстро распространяющееся отчуждение от живой природы в значительной мере повинно в эстетическом и этическом очерствлении цивилизованного человека. Откуда возьмется у подрастающего человека благоговение перед чем бы то ни было, если все, что он видит вокруг себя, - это дело рук человеческих, и притом весьма убогое, безобразное? Горожанин не может даже взглянуть на звездное небо, закрытое многоэтажными домами и химическим загрязнением атмосферы...

Мы рассмотрели восемь различных, но тесно связанных причинными отношениями процессов, угрожающих гибелью не только нашей нынешней культуре, но и всему человечеству как виду. Вот эти процессы:

1. Перенаселенность Земли, вынуждающая каждого из нас защищаться от избыточных социальных контактов, отгораживаясь от них некоторым, в сущности, «не человеческим» способом, и сверх того непосредственно возбуждающая агрессивность вследствие скученности множества индивидов в тесном пространстве.

2. Опустошение естественного жизненного пространства, не только разрушающее
внешнюю природную среду, в которой мы живем, но и убивающее в самом человеке
всякое благоговение перед красотой и величием открытого ему Творения.

3. Бег человечества наперегонки с самим собой, подстегивающий гибельное для нас
все ускоряющееся развитие техники, делающий людей слепыми ко всем подлинным
ценностям и не оставляющий им времени для подлинно человеческой деятельности -
мышления.

4. Исчезновение всех сильных чувств и аффектов вследствие изнеженности. Развитие

техники и фармакологии порождает возрастающую нетерпимость ко всему, что вызывает малейшее неудовольствие. Тем самым, исчезает способность человека переживать радость, которая дается лишь ценой напряженных усилий при преодолении препятствий. Волны страдания и радости, сменяющие друг друга по воле природы, спадают, превращаясь в незаметную зыбь невыносимой скуки.

5. Генетическая деградация. В современной цивилизации нет никаких факторов, кроме
«естественного правового чувства» и ряда уцелевших правовых традиций, которые могли
бы производить селекционное давление в пользу развития и сохранения норм
общественного поведения, которые необходимы тем более, чем больше разрастается
общество. Нельзя исключить, что многие проявления инфантильности, превращающие
значительные группы нынешней «бунтующей молодежи» в общественных паразитов,
могут быть обусловлены генетически.

6. Разрыв с традицией. Он наступает, когда достигается критическая точка, за которой
младшему поколению больше не удается достигать взаимопонимания со старшим, не
говоря уж о культурном отождествлении с ним. Поэтому молодежь обращается со
старшими, как с чужой этнической группой, испытывая к ним «национальную ненависть».
Эта тенденция имеет свей главной причиной недостаточный контакт между родителями и
детьми, вызывающий патологические последствия уже у грудных младенцев.

7. Возрастающая индоктринация человечества. Увеличение числа людей,
принадлежащих к одной и той же культурной группе, вместе с усовершенствованием
технических средств воздействия на общественное мнение, приводят к такой унифика­
ции взглядов, какой до сих пор не знала история. Сверх того, внушающее действие
доктрины возрастают вместе с массой твердо убежденных в ней последователей, быть
может даже в геометрической прогрессии. Уже сейчас во многих местах индивид,
сознательно уклоняющийся от действия средств массовой информации, - например,
телевидения, - рассматривается как патологический субъект. Эффекты, уничтожающие
индивидуальность, приветствуются всеми, кто хочет манипулировать большими массами
людей. Зондирование общественного мнения, рекламная техника и искусно
направленная мода - помогают крупным капиталистам по эту сторону железного
занавеса и чиновникам по ту его сторону весьма сходным образом держать массы в своей
власти.

8. Ядерное оружие навлекает на человечество такие опасности, которых избежать
легче, чем опасностей от семи других процессов.

Лоренц К. Восемь смертных грехов цивилизации // Вопросы философии.- 1992.- N3 З.-с. 40-42, 51-52.

3 Вопросы и задания:

1. Как А. Швейцер описывает процесс познания?

2. В чём заключается этика благоговения перед жизнью?

3. Оправданно ли уничтожение жизни или нанесение ей вреда с точки зрения автора?

А. ШВЕЙЦЕР

Если познание будет давать только то, что оно может познать, то воля будет получать всегда одно и то же знание, а именно: во всем и всех явлениях заложена воля к жизни... Прогресс науки состоит только в том, что она все точнее описывает явления, в которых обнаруживается многообразная жизнь, открывает нам жизнь там, где мы раньше не подозревали и дает в руки средство, с помощью которого мы можем так или иначе использовать познанный процесс развития ноли к жизни... Всякое истинное познание переходит в переживание. Я не познаю сущность явлений,

но я постигаю их по аналогии с волей к жизни, заложенной во мне. Таким образом, знание о мире становится моим переживанием мира. Познание, ставшее переживанием не превращает меня по отношению к миру в чисто познающий субъект, но возбуждает во мне ощущение внутренней связи с ним. Оно наполняет меня чувством благоговения перед таинственной волей к жизни, проявляющейся во всем. Оно заставляет меня мыслить и удивляться и ведет меня к высотам благоговения перед жизнью. Здесь оно отпускает мою руку. Дальше оно может меня не сопровождать. Отныне моя воля к жизни сама должна найти дорогу в жизни...

Как в моей воле к жизни заключено стремление продолжить жизнь и после таинственного возвышения воли к жизни, стремление, которое обычно называется желанием, и страх перед уничтожением и таинственным принижением воли к жизни, ко­торый обычно называюсь болью, так эти моменты присущи и воле к жизни, окружающей меня, независимо от того, высказывается ли она или остается немой.

Этика заключается, следовательно, в том, что я испытываю побуждение высказывать равное благоговение перед жизнью как по отношению к моей воле к жизни, так и по отношению к любой другой. В этом и состоит основной принцип нравственного. Добро то, что служит сохранению и развитию жизни, зло есть то, что уничтожает жизнь или препятствует ей.

Фактически можно все, что считается добрым в обычной нравственной оценке отношения человека к человеку, свести к материальному и духовному сохранению и развитию человеческого жизни, и к стремлению придать ей высшую ценность. И наоборот, все, что в отношениях людей между собой считается плохим, можно свести в итоге к материальному и духовному уничтожению или торможению человеческой жизни, а также к отсутствию стремления придать жизни высшую ценность.

... Поистине нравственен человек только тогда, когда он повинуется внутреннему побуждению помогать любой жизни, которой он может помочь и удерживается от того, чтобы причинить живому какой-либо вред. Он не спрашивает, насколько та или иная жизнь заслуживает его усилий, он не спрашивает также, может ли она и в какой степени ощутить его доброту. Для него священна жизнь как таковая. Он не сорвет листочка с дерева, не сломает ни одного цветка и не раздавит ни одного насекомого. Когда он летом работает при лампе, то предпочитает закрыть окно и сидеть в духоте, чтобы не увидеть ни одной бабочки, упавшей с обожженными крыльями на его стол.

Если, идя после дождя по улице, он увидит червяка, ползущего по мостовой, он подумает, что червяк погибнет на солнце, если вовремя не доползет до земли, где может спрятаться в щель и перенесет его в траву. Если он проходит мимо насекомого, упавшего в лужу, то найдет время бросить ему для спасения листок или соломинку.

Он не боится, что будет осмеян за сентиментальность. Такова судьба любой истины, которая всегда является предметом насмешек до того, как ее признают... Сегодня кажется не совсем нормальным признавать в качестве требования разумной этики внимательное отношение ко всему живому, вплоть до низших форм проявления жизни. Но когда-нибудь будут удивляться, что людям потребовалось так много времени, чтобы признать несовместимым с этикой бессмысленное причинение вреда жизни.

Этика есть безграничная ответственность за все, что живет. Но как ведет себя этика благоговения перед жизнью в конфликтах, которые возникают между внутренним побуждением к самоотречению и необходимостью самоутверждения?

И я подвержен раздвоению воли к жизни. В тысячах форм моя жизнь вступает в конфликт с другими жизнями. Необходимость уничтожать жизнь или наносить вред ей живет также и во мне. Когда я иду по непроторенной тропе, то мои ноги уничтожают крохотные живые существа, обитающие на этой тропе, или причиняют им боль. Чтобы сохранить свою жизнь, я должен оградить себя от других жизней, которые могут принести мне вред. Так, я могу преследовать мышь, живущую в моей комнате, могу убить насекомое, гнездящееся в доме, могу уничтожить бактерии, которые подвергают

мою жизнь опасности. Я добываю себе пищу путем уничтожения растений и животных. Мое счастье строится на вреде другим людям.

Как же оправдывает этика эту жестокую необходимость, которой я подвержен в результате раздвоения воли к жизни?

Обычная этика ищет компромиссов. Она стремится установить, в какой мере я должен пожертвовать моей жизнью и моим счастьем и сколько я должен оставить себе за счет жизни и счастья других жизней. Таким образом она создает относительную, прикладную этику...

Этика благоговения перед жизнью не признает относительной этики. Она признает добрым только то, что служит сохранению и развитию жизни. Всякое уничтожение жизни или нанесение ей вреда независимо от того, -при каких условиях это произошло, она характеризует как чло. Она не признает никакой практической взаимной компенсации этики и необходимости. Абсолютная этика благоговения перед жизнью всегда и каждый раз по-новому полемизирует в человеке с действительностью. Она не отбрасывает конфликт ради него, а вынуждает его каждый раз самому решать, в какой степени он может оставаться этическим и в какой степени он может подчиняться необходимости уничтожения или нанесения вреда жизни и в какой мере, следовательно, он может взять за все это вину на себя.

Человек становится более нравственным не благодаря идее взаимной компенсации этики и необходимости, а благодаря тому, что он все громче слышит голос этики, что им овладевает все сильнее желание сохранить и развивать жизнь, что он становится все более твердым в своем сопротивлении необходимости уничтожения и нанесения вреда жизни.

В этических конфликтах человек может встретить только субъективные решения Никто не может за него сказать, где каждый раз проходит крайняя граница настойчивости и сохранения и развития жизни. Только он один может судить об этом, руководствуясь чувством высочайшей ответственности за судьбу другой жизни.

Что говорит этика благоговения перед жизнью об отношениях между человеком и творением природы?

Там, где я наношу вред какой-либо жизни, я должен ясно сознавать, насколько это необходимо. Я не должен делать ничего, кроме неизбежного, - даже самого незначительного. Крестьянин, скосивший на лугу тысячу цветков для корма своей коровы, не должен ради забавы сминать цветок, растущий на обочине дороги, так как в этом случае он совершает преступление против жизни, не оправданное никакой необхо­димостью.

Те люди, которые проводят эксперименты над животными, связанные с разработкой новых операций или с применением новых медикаментов, те, которые прививают животным болезни, чтобы использовать затем полученные результаты для лечения людей, никогда не должны вообще успокаивать себя тем, что их жестокие действия преследуют благородные цели. В каждом отдельном случае они должны взвесить, существует ли в действительности необходимость приносить это животное в жертву человечеству. Они должны быть постоянно обеспокоены тем, чтобы ослабить боль, насколько это возможно.

Швейцер А. Культура и этика. - М., 1973.-С. 305-308, 314-316.

ЛИТЕРАТУРА:

Радугин А. А. Философия. Курс лекций. - М., 1999. Рычков А. К., Яшин Б. Л. Философия. - М., 2002. Лешкевич Т. Г. Философия. Курс лекций. - М., 2000.

Печчеи Аурелио. Человеческие качества. - М, 1980.

Моисеев Н. Н. Быть или не быть... человечеству? - М., 1999.

Моисеев Н. Н. Человек и ноосфера. - М., 1990.

Бестужев-Лада И. В. Прогнозное обоснование социальных нововведений. - М., 1993.

Человек в контексте глобальных проблем. - М., 1989.

Стёпин В. С. Важно, чтобы работа не прекращалась...//Вопросы философии - 2004, №9

с. 16-71.

Дата добавления: 2015-07-13