Брянск 2011 15 страница

«Если язык, слишком рано закрепленный, может замед­лить прогресс народа, говорящего на нем, то нация, по­лучившая слишком быструю устойчивость, может... быть как бы остановленной в научном прогрессе. Китайцы были слишком рано закреплены в своей цивилизации. Они упо­добились тем деревьям, у которых подрезали ствол и ветви которых вырастают близко к земле. Они никогда не выхо­дят из состояния посредственности».

В XVIII веке многие (как, например, Монтескье) иска­ли естественные причины и естественные законы для объ­яснения разных типов культур и общественного строя, ко­торые можно встретить в мире. Однако Тюрго был первым, кто заговорил об этих различиях в терминах прогресса, т.е. описывал их как различия в уровне развития. Он был оча­рован географией, но, в отличие от интереса Монтескье к этому предмету, интерес Тюрго (который он выразил в черновой рукописи, озаглавленной «План для работы по политической географии», написанной примерно в тоже время, что его «Всеобщая история») выражался в эволю­ционистских и исторических терминах. Так, он дает нам за­гадочно краткие сообщения о том, что должно стать «поли­тическими картами мира», первая из которых должна будет отражать расположение и передвижения человеческих рас, вторая — создание наций, рассмотренных в их множестве, и другие, последовательно, эволюционно организованные «политические карты», отражающие рост могущества каж­дого великого народа, которые составляют историю Запада. В своем наброске Тюрго представляет настоящую истори­ческую географию. Он неоднократно подчеркивает опас­ность приписывания причинного воздействия одним только

географическим данным, без указания их места в челове­ческой истории и в стадиях развития человечества.

Вновь и вновь Тюрго использует трехстадийную типо­логию, которую мы уже встречали в качестве важнейшей составляющей истории идеи прогресса с самого ее начала. Но для Тюрго стадии неизменно коренятся в сущности все­го, что он в данный момент описывает. Человечество в це­лом можно рассматривать как проходящее путь прогресса через три стадии — охотничье-пастушескую, земледельчес­кую, торогово-городскую. Но каждый из его основных ин­ститутов — язык, математика, живопись и т.д. — может точно так же рассматриваться как проходящий через три стадии, и у каждого института есть своя собственная модель развития, вытекающая из его природы.

Даже если бы Тюрго никогда не написал или не сделал ничего, кроме рассуждений о прогрессе, которые я вкрат­це пересказал, он бы, несомненно, стал одной из знаковых фигур XVIII века. Именно восхищение работами Тюрго, причем главным образом теми, которые были посвящены прогрессу, подтолкнуло его современника Кондорсе к на­писанию его биографии. Когда читаешь зачастую обры­вочные, составленные в телеграфном стиле фрагменты и фразы его «Всеобщей истории» и думаешь о том, во что они могли развиться и, без сомнений, развились бы, если бы Тюрго остался в Сорбонне до конца своей жизни, то пони­маешь, что перед тобой намеки на монументальный труд, посвященный прогрессу, который, по всей вероятности, не мог бы быть и не будет написан никем другим.

Но, как нам известно, Тюрго ушел из Сорбонны, оставил свою цель стать ученым в рамках Церкви и занялся карь­ерой, которой он, по-видимому, в основном обязан своей известностью, т.е. стал правительственным чиновником, добиваясь все более высоких уровней успеха и признания прежде, чем он в конце концов впал в политическую не­милость. Ив рамках этой карьеры, направленной почти полностью на финансовые и налоговые дела, Тюрго нахо­дил время писать эссе по экономике, лучшие из которых по качеству не превзошел, и с которыми даже не сравнился сам Адам Смит. Покойный Йозеф Шумпетер в своей «Ис­тории экономического анализа» писал о Тюрго: «Не будет

Часть II. Триумф идеи прогресса

^лава 6. Прогресс как свобода

преувеличением сказать, что аналитическая экономическая наука потратила целое столетие, чтобы подняться до того уровня, которого она могла достичь за двадцать лет после опубликования трактата Тюрго, если бы его содержание было надлежащим образом понято и усвоено вниматель­ными профессионалами». Шумпетер утверждает также, что столь же хорошей работы по вопросам заработной пла­ты, цен и капитала среди европейских экономистов не было вплоть до второй половины XIX века.

Экономический шедевр Тюрго — его длинное эссе «Размышления о создании и распределении богатств» (Anne Robert Jacques Turgot, Reflexions sur la forma -tion et la distribution des richesses). Написанная в 1766 и опубликованная в 1769 году, т.е. за несколько лет до появления «Богатства народов» Адама Смита, рабо­та Тюрго предварила работу Смита в нескольких важных аспектах. Ее тезис, как и у Смита, состоит в абсолютной необходимости экономической системы, основанной на личной свободе, на автономии от правительственных де­кретов и капризов, и главное — на свободном частном предпринимательстве.

С нашей точки зрения, величайшая значимость «Раз­мышлений» Тюрго заключается в соотношении этой ра­боты с текстами Тюрго о прогрессе. Во «Всеобщей исто­рии», особенно в ее первой части, он очертил естественный прогресс экономического предпринимательства от «охот­ничьего» к «пастушескому», затем к «земледельческому», со следующей естественной стадией прогресса, которой должно было стать свободное коммерческое предпринима­тельство. По Тюрго, каждая стадия возникает из предшес­твовавшей ей во времени как прогрессивное изменение, и это в не меньшей степени, чем к какой-либо из предыдущих стадий экономического прогресса, относится кмануфак-турно - коммерческой системе, становление которой Тюрго мог наблюдать в свое время. Как отмечает в своем издании основных работ Тюрго английский экономист Рональд Мик (Ronald Meek): «Основной целью "Рассуждений" Тюрго было исследование способа работы экономической «маши­ны» в обществе, в котором существует три основных класса, или «сословия» экономических деятелей, — землевладель-

цы, наемные работники и капиталистические предпри­ниматели... Но еще более примечателен путь, которым, по его оценке,... можно было прийти к глубокому пониманию этого общества, начиная с анализа работы «машины» в том типе общества, который исторически ему предшест­вовал, а затем, задав себе вопрос, какие изменения в ее ра­боте произошли с приходом на историческую сцену нового класса капиталистических предпринимателей».

Словом, почти за целое столетие до того, как Карл Маркс стал трактовать капитализм как исторически и эволюцион -но возникшего из предшествующей ему стадии экономи­ки, Тюрго рассматривает новую экономическую систему точно в тех же терминах прогресса и движения вперед во времени.

По Тюрго, квинтэссенцией успешной системы предпри­нимательства является свобода: освобождение личности из дебрей обычаев, привилегий, статусов и законов, которые везде в Европе, как представлялось, угрожали остановить прогресс новой системы еще до того, как он наберет силу. В своей первой речи в Сорбонне в июле 1750 года Тюрго восхвалял христианство превыше всего за его роль в пре­доставлении свободы рабам и прочим людям, лишенным свободы в языческом обществе, в том числе женщинам. В своей следующей и куда более знаменитой речи в декаб -ре 1750 года Тюрго сделал своим основным предметом естественный прогресс искусств и наук на протяжении ис­тории, и, как я уж отмечал, он часто упоминал необходи­мость индивидуальной свободы и автономии для подъема искусств и наук. В своем черновом «Плане двух рассужде­ний о всеобщей истории» Тюрго стремился показать, ка­ким образом прогресс общественных институтов и поли­тических законов происходил в направлении все большей степени свободы. Отсюда оставался всего один небольшой шаг к «Рассуждениям», написанным спустя пятнадцать лет после «Всеобщей истории». «Рассуждения» можно воспринимать как детальное изложение именно той фор­мы экономической свободы, которая была для Тюрго ос­новой прогресса человечества. Мы можем считать Тюр­го самым первым в современном мире философом эко­номического роста и защитником этого роста. И в своей

Часть II. Триумф идеи прогресса

лава 6. Прогресс как свобода

«Всеобщей истории», и в «Размышлениях» он старательно подчеркивает зависимость всех форм прогресса в искус­ствах, науках и других сферах от экономического роста и «экономического избытка». Будучи молодым человеком двадцати трех лет от роду, Тюрго характеризовал искусства и науки как истинную меру прогресса. Ко времени написа­ния «Размышлений» он полностью осознал взаимоотноше­ния интеллектуального и экономического прогресса, а так­же зависимость и того, и другого от личной свободы.

Приверженность Тюрго личной свободе предпринима­тельства была столь сильна, что он (будучи принужденным подать в отставку с поста министра финансов) критиковал в письме к Ричарду Прайсу двухпалатное законодательное собрание и независимую исполнительную власть в амери­канских штатах. Такое умножение властей, утверждал Тюр­го, ограничивает индивидуальную свободу мысли и дейст­вия гораздо больше, чем ограничивало бы правительство, состоящее просто из однопалатной законодательной власти и очень строго ограниченной исполнительной власти. После смерти Тюрго в 1781 году Прайс опубликовал его письмо, дошедшее в итоге до Джона Адамса, которого решительное несогласие с позицией Тюрго побудило к написанию зна­менитой трехтомной работы «В защиту устройства прави­тельственной власти Соединенных Штатов» {Defense of the Constitutions of the United States). Я вернусь к этой книге, когда мы займемся философией прогресса у отцов-осно­вателей Америки.

ЭДУАРД ГИББОН

Примерно посередине работы «История упадка и разру­шения Римской империи» (Edward Gibbon, History of the decline and fall of the Roman empire) Гиббон, размышляя о способности германских варваров разрушить целую ци­вилизацию, задается вопросом о том, может ли когда-ни­будь погибнуть западная цивилизация, к которой принад­лежит он сам. Результат его размышлений в целом опти­мистичен. Будут взлеты и падения отдельных государств, но они «не в состоянии уничтожить тех искусств, законов и нравов, которые так возвышают европейцев и их колонии над остальным человечеством».

Но, продолжает он, не могут ли те части Земли, все еще населенные «варварскими народами», исторгнуть завое­вателей, как поступили Азия и Восточная Европа с Римом? Гиббон спокоен и безмятежен, если не сказать большего. Во-первых, прогресс военного искусства Запада делает его неуязвимым для варварских народов, которые неизбежно лишены этого искусства. Более важен, впрочем, тот факт, что эти самые дикари тоже пройдут путем прогресса в ис­кусствах и науках, и этот прогресс будет проходить под ру­ководством Запада. Европа, уверяет нас Гиббон, «...не мо­жет опасаться нового нашествия варваров, поскольку, что­бы победить, им пришлось бы перестать быть варварами. Их успехи в военном искусстве непременно сопровождались бы, — как то видно на примере России, — соответствую­щими улучшениями в мирных занятиях и в делах граждан­ского управления, а тогда они сами сделались бы достойны­ми занимать место наряду место наряду с теми образован­ными народами, которых они подчинили бы своей власти».

Пугающая возможность того, что новые и более ужас­ные формы варварства могут возникнуть изнутри, под властью своих Сталиных и гитлеров, невзирая на прогресс искусств и наук, по-видимому, нимало не тревожила Гиб­бона. Мы не можем знать, пишет он, «какой высоты может достигнуть человечество в своем стремлении к совершенс­твованию, но можно основательно предполагать, что если внешний вид природы не изменится, то ни один народ не возвратится в свое первобытное варварство... Потому мы можем прийти к тому приятному заключению, что с каж­дым веком увеличивались и до сих пор увеличиваются ма­териальные богатства, благосостояние, знания и, быть мо­жет, добродетели человеческого рода».

Какие бы то ни было параллели между Западной циви­лизацией и Римом — это не для Гиббона!

АДАМ СМИТ

В том же 1776 году, когда увидел свет первый том рабо­ты Гиббона о Римской империи, было издано «Богатство народов» Адама Смита. Нет сомнений, что именно Адам Смит ярче всех своих современников, включая Тюрго и физиократов, представляет идею личной экономической

Часть II. Триумф идеи прогресса

лава 6. Прогресс как свобода

свободы — систему «естественной свободы», говоря слова­ми Смита. Воздействие этой книги проявилось почти сра­зу, и оно постоянно расширялось на протяжении полувека после ее публикации, дойдя до высочайших правительст­венных сфер по обе стороны Атлантики.

«Исследование о природе и причинах богатства народов» (Adam Smith, An Inquiry into the Nature and Causes of the Wealth о Nations) не было первой книгой Смита. За сем­надцать лет до этого, все еще находясь под сильным (хотя и не абсолютным) влиянием Френсиса Хатчесона, своего великого учителя из Глазго, Смит написал «Теорию нрав­ственных чувств» (Adam Smith, The Theory of Moral Senti­ments). Хатчесон, преданный последователь Шафтсбери, все внимание уделил «страсти» к альтруизму и сотрудниче -ству, которые, по его утверждению, и были главным источ­ником существования общества и способности людей жить вместе дружно и плодотворно. Значительная часть «Тео­рии нравственных чувств» Смита лучше всего может быть понята в свете учений Хатчесона, хотя внимательный чита­тель различит то тут, то там интерес к человеческому свое­корыстию, который станет главенствующим в «Богатстве народов». Я не знаю, насколько внимательно Смит читал «Басню о пчелах» Мандевиля, впервые опубликованную в 1714 году, а затем в виде дополненных изданий в 1723 и 1728 годах. Очевидно, он знал эту книгу и ее доводы, столь хорошо выраженные подзаголовком «Пороки част­ных лиц — блага для общества», хотя бы потому, что его учитель Хатчесон непрестанно нападал на тезис Мандеви­ля, гласящий, что из сложного взаимодействия эгоизма и своекорыстия отдельных людей возникают и стабильность, и благоденствие общества. Такие нападки должны были направить Смита к этой книге и к ее легко понимаемым и запоминаемым аргументам.

В некоторой минимальной степени тезис Мандевиля можно встретить и в «Теории нравственных чувств» Сми­та, но большая часть этой книги представляет собой разра­ботку делавшегося Хатчесоном акцента на альтруизм и со -трудничество как строительные блоки социального порядка. За доказательствами влияния мандевилевской темы лич­ного интереса как единственной надежной движущей силы

человеческого поведения и общества в целом мы должны обратиться к «Богатству народов». Это влияние очевидно в самом, наверное, знаменитом отрывке из «Богатства на­родов»: «Не от благожелательности мясника, пивовара или булочника ожидаем мы получить свой обед, а от соблюде­ния ими своих собственных интересов. Мы обращаемся не к их гуманности, а к их эгоизму, и никогда не говорим им о наших нуждах, а об их выгодах».

Итак, «пороки частных лиц — блага для общества». И все же, как заключают многочисленные последующие ис­следователи классической работы Адама Смита (начиная, по крайней мере, по моим сведениям, с глубокой интерпре­тации, данной в работе Эли Гинзберга «Дом Адама Смита» (Eli Ginsberg, The House of Adam Smith), опубликованной примерно полвека назад), пришествие Мандевиля ни в ко -ей мере не изгнало полностью Хатчесона из ума Смита. Ко­нечно, приходится более внимательно всматриваться в со­держание «Богатства народов», чем в предыдущую книгу, чтобы обнаружить признание альтруизма и сотрудничества, и нигде Смит не возводит эти два качества в ранг принципов для объяснения экономики и наилучшего способа ее функ­ционирования. Но вполне обоснованно можно сказать, что Смит развивал индивидуалистические аргументы поздней -шей своей книги в свете более ранней или в рамках содер -жащихся в ней посылок. Мы по праву можем сказать, что именно потому, что социальный порядок надежно сцемен­тирован ценностями и институтами, проистекающими из альтруизма и сотрудничества, в рамках этого порядка ста­новится возможной экономическая система, направляемая просвещенным личным интересом. Что касается знаменито -го смитовского рецепта «естественной свободы» или laissez faire*, — т.е. исключения прямого управления частной жиз -нью людей со стороны политического правительства — то можно столь же легко обосновать его ссылкой на до - полити -ческие социальные узы, как и на «невидимую руку» рынка.

Конечно, «Богатство народов» по тематике неизбежно попадает в категорию экономических работ и, более того,

Здесь: невмешательство государства в экономику. — Прим. науч. ред.

Часть П. Триумф идеи прогресса

лава 6. Прогресс как свобода

считается основным источником того, что со временем будет названо экономической теорией или политической экономией. Но это еще и текст, сыгравший роль в исто­рии идеи прогресса. Я бы позволил себе утверждать, что главной целью книги было не только описание человече­ского прогресса, особенно экономического прогресса, но и стремление продемонстрировать модель этого прогресса, и прежде всего — коренные причины экономического про­гресса. Книга насыщена такими фразами, как «прогресс институтов» и «прогресс изобилия», и простой подсчет употребления слова «прогресс» даст довольно большое чис­ло. Смит был восхищен той разновидностью истории, ко­торая в его век называлась по-разному: «гипотетическая», «естественная», «предположительная» или «умозритель­ная», т.е. тем видом исторического повествования, кото­рый имеет целью не пересказ действительного, конкретного опыта определенного народа или государства, событие за событием и личность за личностью, но той разновидностью истории, которая через комбинацию исторических, этног­рафических и физиологических средств пытается показать реальную историю человека на протяжении веков. Этот вид исторического описания предполагал надежду на вы -явление действия универсальных сил и стадий социального и культурного развития, через которые в действительнос­ти проходило человечество или через которые оно пройдет, если не будет происходить задержек в прогрессе, бывшем для Смита, как и для многих его современников, естест­венным свойством человечества. Многое в книге Смита, говоря в сегодняшних терминах, относится к теме «эко­номического роста», и излишне говорить, что Смит всем сердцем его поддерживал.

Разнообразие работ Смита свидетельствует о его глу­боком интересе к прогрессивному развитию: это и труды о происхождении языка, и история астрономии, и развитие юриспруденции, и другие. Рональд Мик в недавней рабо­те подчеркнул, что Адам Смит так же, как Тюрго в своей «Всеобщей истории», использует в своих лекциях по юрис­пруденции способы получения средств к существованию в развитии человечества для выделения стадий прогрес­са, указывая четыре пройденных человечеством основных

Часть П. Триумф идеи прогресса

стадии. И Эндрю Скиннер (Andrew Skinner) предоставил нам значительное количество текстуальных доказательств того, что работы Смита могут рассматриваться как вы­полненные в рамках того же прогрессистско-эволюцио­нистского взгляда на типы хозяйства, как и работы Маркса, а также многих других авторов следующего века.

Но решающим доказательством приверженности Ада­ма Смита идее прогресса в экономической и других сфе­рах служат красноречивые слова его современника, друга и поклонника, профессора политической экономии Дугалда Стюарта. Он писал в своей работе «Жизнь и труды Адама Смита» (Dugald Stewart, The Life and Writings of Adam Smith): «В своих трудах мистер Смит, какой бы ни была природа его предмета, редко упускает возможность удов­летворить свое любопытство, прослеживая в принципах че­ловеческой природы или в общественных обстоятельствах происхождение описываемых им мнений и институтов...

... Огромная и центральная тема его рассуждений — это демонстрация условий, заложенных природой в принципах человеческого мышления в обстоятельствах внешней среды для постепенного и прогрессирующего наращивания пред­метов национального богатства; и показ того, что самый действенный план восхождения народа к величию состоит в том, чтобы поддерживать указанный природой порядок вещей, позволяя каждому человеку, до тех пор, пока он соблюдает правила справедливости, преследовать свои собственные интересы по-своему разумению и применять как свое мастерство, так и свой капитал в максимально сво -бодной конкуренции со своими согражданами» (курсив мой. -Р.Н.).

Когда сторонники или противники Адама Смита упоми -нают его приверженность конкуренции и свободному пред­принимательству, они слишком часто опускают важней­шее положение: «Эо тех пор, пока он соблюдает, прави­ла справедливости». Возвращаясь к моему предыдущему рассмотрению так называемой «проблемы Адама Смита», можно легко установить преемственность между «Богат­ством народов» и более ранней «Теорией нравственных чувств». Как отмечалось, можно рассматривать раннюю работу как изложение социологии Смита, рассматривающей

^лава 6. Прогресс как свобода

те силы, которые скрепляют социальный порядок, тем са­мым делая возможным специализацию и другие выраже­ния частного предпринимательства в сочетании с конку­ренцией, которая без до-экономических социальных скре-пов привела бы просто к анархии. Конкуренция — да, но лишь в пределах «правил справедливости».

Несмотря на сохраняющееся в наше время убеждение в обратном, Адам Смит глубоко сочувствовал нуждам бед­няков и рабочего класса. Один из сильнейших доводов, ко­торый он приводит относительно экономической конкурен­ции, состоит в том, что от нее выиграют рабочие, «трудящи­еся бедняки». Смит пишет: «Следует, пожалуй, отметить, что положение рабочих, этой главной массы народа, стано­вится, по-видимому, наиболее счастливым и благоприят­ным скорее при прогрессирующем состоянии общества, ког­да оно идет вперед в направлении дальнейшего обогащения, чем когда оно приобрело уже всевозможные богатства. По­ложение рабочих тяжело при стационарном состоянии об -щества и плачевно при упадке его. Прогрессирующее состо­яние общества означает в действительности радость и изо­билие для всех его классов, неподвижное состояние лишено радости, а регрессирующее его состояние полно печали».

Ничто не представлялось ему более неблагоприятным как для экономической эффективности в стране, так и для свободы граждан во всех сферах, чем попытки правитель­ства управлять экономическими процессами или направ­лять их. Вновь и вновь Смит показывает нам примеры вре­да, причиненного не только классу бизнесменов или богатых людей, но особенно бедным — политическим вмешательст­вом, которое, сколь бы ни были добрыми намерения осу­ществлявших его людей, разрушают равновесие экономиче­ской машины. Правительство, настроенное таким образом, «задерживает вместо того, чтобы ускорять прогресс обще­ства в направлении к действительному богатству и величию, и уменьшает вместо того, чтобы увеличивать, суммарную ценность годовой продукции его земли и труда». Отсюда бесконечные просьбы Адама Смита к правительствам Запа­да полностью снять или хотя бы уменьшить существующие ограничения личной свободы. Он утверждает: «Таким об­разом, поскольку совершенно отпадают все системы пред-

почтения или стеснений, очевидно, остается и утверждается простая и незамысловатая система естественной свободы. Каждому человеку, пока он не нарушает законов справед­ливости, предоставляется совершено свободно преследовать по собственному разумению свои интересы и конкурировать своим трудом и капиталом с трудом и капиталом любого другого лица и целого класса».

В системе истинной «естественной» свободы, по мнению Смита, нет места вмешательству правительства в дела, где оно «всегда будет подвергаться бесчисленным заблуждени­ям и надлежащее исполнение которых недоступно никакой человеческой мудрости и знанию»; правительство должно быть освобождено «от обязанности руководить деятель­ностью частных лиц и направлять ее к занятиям, наиболее соответствующим интересам общества».

Для Адама Смита существовало лишь три законные функции государственного управления: защита страны от вторжения извне, отправление правосудия и поддержание некоторых жизненно важных общественных сооружений.

Главное, по крайней мере с нашей точки зрения, заклю­чается в том, что Адам Смит выдвигает свою «систему есте­ственной свободы», основываясь не на личных предпочтени -ях и даже не на разуме индивида, хотя и то и другое, конечно, играло роль в рассуждениях Смита. Для него существенной и бесспорной основой являлась природа прогресса — нор -мального, необходимого «прогресса благосостояния». От­сюда его знаменитая глава, названная «Естественный про­гресс благосостояния», и отсюда его настойчивое подчерки­вание того, что в то время, как «при естественном ходе вещей большая часть капитала всякого развивающегося общества направляется прежде всего на земледелие, а затем в ману­фактуры и, в последнюю очередь, на внешнюю торговлю». То, что на самом деле происходило во всех современных го­сударствах Европы, означало, что естественный ход про­гресса во многих отношений был «перевернут на голову». Он продолжает: «Обычаи и нравы, привитые этим народам характером их первоначального правительства и сохранив -шиеся после того, как это правительство значительно изме­нилось, неизбежно толкали их на тот противоестественный и регрессивный путь».

Часть П. Триумф идеи прогресса

Глава 6. Прогресс как свобода

/\ля Адама Смита главной движущей силой прогресса человечества, нигде не выраженной более ярко, чем в эко­номической сфере, являлось «естественное стремление каждого человека улучшить свое положение». Когда это­му естественному стремлению предоставлена возможность «свободно и беспрепятственно проявлять себя», оно спо­собно «без всякого содействия со стороны вести общество к богатству и процветанию» и даже «преодолеть сотни до­садных препятствий, которыми безумие человеческих за­конов так часто затрудняет его действие; хотя результат этих препятствий всегда состоит в том, чтобы в большей или меньшей степени ограничить свободу или беспрепятс­твенность его проявления».

Адам Смит настолько привержен к личной свободе и свободной игре личного своекорыстия, что он даже предо­стерегает против тех более или менее добровольных союзов или объединений людей, которые своим существованием неизбежно накладывают ограничения на личные склон­ности и действия. Смит с проницательностью распозна­ет и порицает стремление людей, занимающихся одним и тем же видом экономической деятельность устанавливать или поднимать цены на основе сговора, жертвой чего ста­новится общество. «Представители одного и того же вида торговли или ремесла редко собираются вместе даже для развлечений и веселья без того, чтобы их разговор не кон­чился заговором против публики или каким-либо соглаше­нием о повышении цен». Он не менее враждебно относит­ся к корпорациям, заявляя, что «мнение о необходимости цехов для лучшего управления торговлей или ремеслом ли­шено всякого основания». Всю необходимую дисциплину истинно свободная экономическая система обеспечит стра­хом либо потери работы, либо покупателей.

Интересно отметить, что Смит усматривает ярко вы­раженное и повсеместное равенство талантов среди людей. «Различные люди отличаются друг от друга своими естес­твенными способностями гораздо меньше, чем мы пред­полагаем». Основные различия определяются «привыч­кой, практикой и воспитанием». Более полезные и творчес­кие различия среди людей (или, иначе говоря, социальную дифференциацию) привносит «склонность к торговле, бар-

теру и обмену... Эта склонность не только создает различие в способностях, столь заметное у людей различных профес­сий, но и делает это различие полезным».

Та же самая предрасположенность лежит в основе рас­ширения и прогресса самого важного аспекта процвета­ющего общества — разделения труда. Именно разделение труда и вместе с ним развитие личных способностей, ко­торые иначе не появились бы, отмечает достижения са­мых прогрессивных народов. «Разделение труда, приво­дящее к таким выгодам, отнюдь не является результатом чьей-либо мудрости, предвидевшей и осознавшей то общее благосостояние, которое будет порождено им: оно пред­ставляет собой последствие — хотя очень медленно и по­степенно развивающееся — определенной склонности че­ловеческой природы, которая отнюдь не имела в виду та­кой цели, а именно склонности к мене, торговле, к обмену одного предмета на другой».

Другие, например, французские физиократы, от которых Адам Смит научился столь многому в годы, последовавшие за публикацией «Теории нравственных чувств», предла­гали отменить противоречащие законам природы гильдии, синдикаты и другие формы искусственного вмешательства в личную свободу. И после Смита многие, исходя из раз­личных мотивов, выдвигали те же самые предложения. Но, как мне кажется, никто ни до, ни после Смита не сочетал столь изобретательно доктрину личной свободы с тем, что он без колебаний называл «естественным прогрессом благосо­стояния». Его знаменитое упоминание «невидимой руки», которая, как он доказывает, ведет индивидуума, преследу­ющего собственные, частные интересы, к достижению мак­симума общественного блага, следует воспринимать в более широком контексте его философии прогресса человечества.

Дата добавления: 2015-04-30